Новости от 04 августа 2021 года из блога, посвященного практике в Европейском суде по правам человека ЕСПЧ
Постановление ЕСПЧ от 17 декабря 2020 по делу "Миле Новакович против Хорватии (Mile Novakovic v. Croatia)" (жалоба N 73544/14).
В 2014 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Хорватии.
По делу успешно рассмотрена жалоба на необоснованное увольнение учителя, серба по национальности, за то, что он не использовал на уроках стандартный хорватский язык. По делу было допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявитель, который является бывшим учителем и по национальности сербом, был уволен со своей должности в средней школе в регионе Восточная Славония (Хорватия) за то, что он не использовал в процессе обучения стандартный хорватский язык. На момент инцидента заявителю было 55 лет, а его стаж работы преподавателем составлял 29 лет. Заявитель безуспешно обжаловал свое увольнение. После смерти заявителя его наследники поддержали рассмотрение жалобы заявителя от его имени в Европейском Суде.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 8 Конвенции. (a) Применимость. Непосредственной причиной увольнения заявителя являлось то, что в своей ежедневной работе преподавателем он использовал сербский язык, а также то, что заявитель предположительно не мог адаптировать свой язык к требованиям инструкций по преподаванию вследствие его преклонного возраста. Используемый человеком язык является неотъемлемой частью его этнического самоопределения, который является существенным аспектом частной жизни человека. Более того, возраст лица является частью его физического самовосприятия. И этническое самоопределение, и физическое самовосприятие были основополагающими причинами для применения к заявителю обжалуемых мер в настоящем деле. Таким образом, статья 8 Конвенции применима к фактам настоящего дела согласно подходу Европейского Суда (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Денисов против Украины" (Denisov v. Ukraine) от 25 сентября 2018 г., жалоба N 76639/11 (Прецеденты Европейского Суда по правам человека. Специальный выпуск. 2018. N 11)).
(b) Имело ли место обоснованное вмешательство в право, гарантированное статьей 8 Конвенции. Увольнение заявителя с работы являлось вмешательством в его право на уважение частной жизни. Оно было предусмотрено законом и преследовало законную цель "защиты прав других лиц", а именно права посещающих школу учеников на получение образования на хорватском языке. Вопрос заключался в том, было ли вмешательство "необходимо в демократическом обществе".
Законодательство Хорватии позволяло осуществлять обучение на языке национальных меньшинств согласно применимым международным стандартам, которые обязывали соответствующее государство способствовать среди прочего сохранению языков представителей национальных меньшинств. В период, относившийся к обстоятельствам настоящего дела, вопрос о том, на каком языке должно осуществляться обучение в школе, не являлся окончательно разрешенным. Суды Хорватии столкнулись с трудностями при решении вопроса о том, на каком языке заявитель должен был бы согласно ожиданиям осуществлять преподавательскую деятельность. Хотя в соответствии с законодательством Хорватии, как правило, во всех школах занятия должны были проходить на хорватском языке, ввиду особенности мирного реинтеграционного процесса в регионе некоторые школы в Восточной Славонии в рассматриваемое время проводили обучение на языках национальных меньшинств, включая сербский язык. В школе, где работал заявитель, устное распоряжение о том, что все обучение должно происходить исключительно на хорватском языке, было вынесено только за месяц до соответствующей проверки школы, которая и стала поводом для увольнения заявителя.
Проверка проводилась только в отношении учителей, сербов по национальности, по анонимной жалобе учеников-хорватов. Ни один из учителей хорватской национальности не был подвергнут проверке с целью установить, использовал ли он устную речь надлежащим образом для преподавания в классе или выполнял ли он иные установленные законом требования при осуществлении своих профессиональных обязанностей. Хотя жалоба школьников была подана только против учителей-сербов, в особых послевоенных условиях в регионе в период, относившийся к обстоятельствам настоящего дела, выделение определенной группы лиц на основании их языковой принадлежности, которая тесно связана с этническим происхождением, могло обоснованно поднять вопрос о соблюдении требования на запрет дискриминации, гарантированный как Конвенцией, так и Конституцией Хорватии.
Не ставя под сомнение важность преследуемой властями Хорватии цели, а именно защиту права учеников на получение образования на хорватском языке, и важность этой цели с учетом особых обстоятельств региона страны в рассматриваемое время, в настоящем деле ни разу не были рассмотрены альтернативные увольнению меры, которые позволили бы заявителю совмещать его преподавательскую деятельность с применимым внутригосударственным законодательством.
Во-первых, нормы законодательства Хорватии, регулирующие проведение проверок, предусматривали процедуру, в ходе которой учитель мог исправить недостатки в своей работе в течение определенного периода. В решении проверяющей комиссии по делу заявителя ничто не обосновывало ее выбор в пользу применения более строгой меры в виде полного запрета заниматься профессиональной деятельностью, что означало существенное вмешательство в конвенционные права заявителя.
Во-вторых, согласно законодательству Хорватии о труде в случаях увольнения по личным причинам работодатель обязан предоставлять работнику дополнительное образование или обучение по другой профессии, если только он не может доказать, что такое образование или обучение будут безуспешными. Поразительно, что возможность предоставления заявителю дополнительного образования или обучения была отклонена школой исключительно по причине возраста и стажа работы заявителя. Более того, ни школы, ни суды Хорватии не предоставили подробного и убедительного объяснения, почему возраст заявителя являлся непреодолимым препятствием для изменения его подхода к обучению так, чтобы он мог проводить уроки на хорватском языке, даже притом, что бремя доказывания в данном отношении лежало на работодателе.
Ссылаясь на такие причины, как возраст работника или неспособность переобучить работника, работодатель и компетентные органы государственной власти должны были привести надлежащие и убедительные причины для данного вывода. Однако власти Хорватии не сделали этого в контексте новых стандартов образования. Принимая во внимание несомненную схожесть двух рассматриваемых в деле языков, а также тот факт, что заявитель жил и работал в Хорватии большую часть своей взрослой жизни, сложно понять, почему не могла быть рассмотрена возможность предоставления заявителю дополнительного обучения на хорватском языке.
Учитывая, в частности, особую послевоенную ситуацию в Восточной Славонии в период, относившийся к обстоятельствам дела, вышеизложенных соображений достаточно для вывода о том, что увольнение заявителя с работы не соответствовало настоятельной общественной необходимости и не было пропорционально преследуемой законной цели.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции (принято шестью голосами "за" при одном - "против").
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю 5 000 евро в качестве компенсации морального вреда.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/3723-mile-novakovich-protiv-khorvatii .
Odluka ECHR-a od 17 prosinca 2020 u slučaju "Mila Novaković protiv Hrvatske (Mile Novaković v. Hrvatska)" (prigovor N 73544/14).
U 2014. godini podnositelj zahtjeva je dobio pomoć pri pripremi žalbe. Nakon toga, pritužbu je prenijela Hrvatska.
Slučaj je uspješno razmotrio pritužbu zbog neopravdanog otkaza učitelja, Srbije po nacionalnosti, jer nije koristio standardni hrvatski jezik u lekcijama. Slučaj je prekršio zahtjeve članka 8.Konvencije o zaštiti ljudskih prava i temeljnih sloboda.
OKOLNOSTI SLUČAJA
Podnositelj zahtjeva, koji je bivši učitelj i nacionalnost Srba, otpušten je iz svog položaja u srednjoj školi u regiji Istočna Slavonija (Hrvatska) zbog toga što nije koristio standardni hrvatski jezik u procesu učenja. U vrijeme incidenta, podnositelj zahtjeva imao je 55 godina, a njegovo radno iskustvo nastavnika bilo je 29 godina. Podnositelj zahtjeva bezuspješno se žalio na otkaz. Nakon smrti podnositelja zahtjeva, njegovi nasljednici podržali su žalbu podnositelja zahtjeva u njegovo ime na Europskom sudu.
PRAVA PITANJA
O poštivanju članka 8.Konvencije. (a) primjenjivost. Neposredni razlog otpuštanja podnositelja zahtjeva bio je da je u svom svakodnevnom radu učitelj koristio srpski jezik, kao i da podnositelj zahtjeva navodno nije mogao prilagoditi svoj jezik zahtjevima instrukcijskih uputa zbog svoje napredne dobi. Jezik koji koristi čovjek sastavni je dio njegove etničke samoodređenja, što je bitan aspekt privatnosti osobe. Štoviše, starost lica dio je njegove fizičke samospoznaje. I etničko samoodređenje i fizička samo-percepcija bili su temeljni razlozi za primjenu žalbi na podnositelje zahtjeva u ovom slučaju. Stoga se članak 8. Konvencije odnosi na činjenice ovog slučaja u skladu s pristupom Europskog suda (vidi odluku velike komore Europskog suda u slučaju " Denisov protiv Ukrajine "(Denisov v. Ukrajina) od 25. rujna 2018., prigovor N 76639/11 (presedani Europskog suda za ljudska prava. Specijalno izdanje. 2018. N 11)).
(b)je li došlo do valjane intervencije u pravu zajamčenom člankom 8 Konvencije. Otpuštanje podnositelja zahtjeva s posla bila je intervencija u njegovom pravu na poštivanje privatnosti. To je propisano zakonom i progonilo legitimnu svrhu "zaštite prava drugih", odnosno prava učenika koji pohađaju školu za obrazovanje na hrvatskom jeziku. Pitanje je bilo je li intervencija "neophodna u demokratskom društvu".
Hrvatsko zakonodavstvo omogućilo je osposobljavanje na jeziku nacionalnih manjina u skladu s primjenjivim međunarodnim standardima koji su obvezali odgovarajuću državu da promovira, između ostalog, očuvanje jezika predstavnika nacionalnih manjina. U razdoblju koje se odnosi na okolnosti ovog slučaja, pitanje na kojem se jeziku treba podučavati u školi nije konačno riješeno. Sudovi Hrvatske suočili su se s poteškoćama pri odlučivanju o tome na kojem bi jeziku podnositelj zahtjeva trebao biti u skladu s očekivanjima za obavljanje nastavnih aktivnosti. Iako je u skladu sa zakonima Hrvatske, u pravilu, u svim školama nastavu trebalo održati na hrvatskom jeziku, s obzirom na osobitosti mirovnog procesa reintegracije u regiji, neke škole u istočnoj Slavoniji u vrijeme koje se razmatra provode na jezicima nacionalnih manjina, uključujući srpski jezik. U školi u kojoj je podnositelj zahtjeva Radio, usmeni nalog da se sva obuka mora odvijati isključivo na hrvatskom jeziku, donesena je samo mjesec dana prije odgovarajuće provjere škole, koja je postala razlog za otpuštanje podnositelja zahtjeva.
Provjera je provedena samo u odnosu na učitelje, Srbe po nacionalnosti, na anonimnu pritužbu hrvatskih učenika. Niti jedan od učitelja hrvatske nacionalnosti nije bio podvrgnut ispitivanju kako bi utvrdio je li na odgovarajući način koristio usmeni govor za podučavanje u učionici ili je li ispunio druge zakonske zahtjeve u obavljanju svojih profesionalnih dužnosti. Iako je prigovor studenata podnesen samo protiv nastavnika Srba, u posebnim poslijeratnim uvjetima u regiji u razdoblju koje se odnosi na okolnosti ovog slučaja, dodjeljivanje određene skupine pojedinaca na temelju njihove jezične pripadnosti, koja je usko povezana s etničkim podrijetlom, moglo je opravdano podići pitanje poštivanja zahtjeva za zabranu diskriminacije, zajamčeno Konvencijom i hrvatskim Ustavom.
Ne dovodeći u pitanje važnost ciljeva koje provode vlasti Hrvatske, odnosno zaštitu prava učenika na obrazovanje na hrvatskom jeziku, te važnost ove svrhe, uzimajući u obzir posebne okolnosti regije zemlje u razmatranom vremenu, u ovom slučaju nikada nisu razmatrane alternativne otpuštanja mjera koje bi omogućile podnositelju zahtjeva da kombinira svoje nastavne aktivnosti s primjenjivim zakonima unutar države.
Prvo, pravila hrvatskog zakonodavstva koja reguliraju provođenje inspekcija pružala su postupak tijekom kojeg je učitelj mogao ispraviti nedostatke u svom radu tijekom određenog razdoblja. U odluci povjerenstva za provjeru u slučaju podnositelja zahtjeva, ništa nije opravdalo njezin izbor u korist primjene strože mjere u obliku potpune zabrane sudjelovanja u profesionalnim aktivnostima, što je značilo značajnu intervenciju u konvencijskim pravima podnositelja zahtjeva.
Drugo, prema hrvatskom Zakonu o radu u slučajevima otpuštanja iz osobnih razloga, poslodavac je dužan pružiti zaposleniku dodatno obrazovanje ili osposobljavanje za drugu profesiju, osim ako ne može dokazati da će takvo obrazovanje ili obuka biti neuspješni. Nevjerojatno je da je mogućnost davanja podnositelju zahtjeva dodatno obrazovanje ili osposobljavanje odbijena od strane škole isključivo zbog dobi i iskustva podnositelja zahtjeva. Štoviše, ni Škola ni sudovi Hrvatske nisu pružili detaljno i uvjerljivo objašnjenje zašto je starost podnositelja zahtjeva bila nepremostiva prepreka za promjenu pristupa učenju kako bi mogao podučavati na hrvatskom jeziku, iako je teret dokazivanja u tom pogledu ležao na poslodavcu.
Navodeći razloge kao što su dob zaposlenika ili nemogućnost ponovnog osposobljavanja zaposlenika, poslodavac i nadležna tijela državne vlasti morali su dati odgovarajuće i uvjerljive razloge za ovaj zaključak. Međutim, vlasti Hrvatske nisu to učinile u kontekstu novih standarda obrazovanja. S obzirom na nedvojbenu sličnost dvaju jezika koji se razmatraju, kao i činjenicu da je podnositelj zahtjeva živio i radio u Hrvatskoj većinu svog odraslog života, teško je razumjeti zašto se podnositelj zahtjeva ne može razmotriti pružanje dodatne obuke na hrvatskom jeziku.
S obzirom na, osobito, posebna poslijeratna situacija u istočnoj Slavoniji u razdoblju koje se odnosi na okolnosti slučaja, gore navedena razmatranja dovoljna su za zaključak da otpuštanje podnositelja zahtjeva s posla ne odgovara hitnoj javnoj potrebi i nije bilo proporcionalno legitimnoj svrsi.
Uredba
Slučaj je prekršio zahtjeve članka 8. Konvencije (prihvaćen od strane šest glasova " za "NA JEDNOM - "protiv").
Naknada
Prema primjeni članka 41 Konvencije. Europski sud dodijelio je podnositelju zahtjeva 5 000 eura kao naknadu za moralnu štetu.
Izvor objavljivanja: https://espchhelp.ru/blog/3722-mila-novakovic-protiv-hrvatske .
ECHR ruling of December 17, 2020 in the case "Mile Novakovic v. Croatia"" (aplication No. 73544/14).
In 2014, the applicant was assisted in the preparation of the aplication. Subsequently, the aplication was communicated to Croatia.
In the case, an aplication was successfully considered about the unjustified dismissal of a teacher, a Serb by nationality, for not using the standard Croatian language in lessons. The case involved a violation of the requirements of article 8 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant, who is a former teacher and a Serb by nationality, was dismissed from his position at a secondary school in the Eastern Slavonia region (Croatia) for not using the standard Croatian language in the learning process. At the time of the incident, the applicant was 55 years old, and his work experience as a teacher was 29 years. The applicant unsuccessfully appealed against his dismissal. After the applicant's death, his heirs supported the consideration of the applicant's complaint on his behalf in the European Court.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with article 8 of the Convention. (a) Applicability. The immediate reason for the applicant's dismissal was that he used Serbian in his daily work as a teacher, as well as the fact that the applicant allegedly could not adapt his language to the requirements of the teaching instructions due to his advanced age. The language used by a person is an integral part of his ethnic self-determination, which is an essential aspect of a person's private life. Moreover, the age of a person is part of his physical self-perception. Both ethnic self-determination and physical self-perception were the fundamental reasons for applying the contested measures to the applicant in the present case. Thus, Article 8 of the Convention is applicable to the facts of the present case according to the approach of the European Court (see the Decision of the Grand Chamber of the European Court in the case "Denisov v. Ukraine" (Denisov v. Ukraine) of September 25, 2018, complaint No. 76639/11 (Precedents of the European Court of Human Rights. Special issue. 2018. N 11)).
(b) Whether there has been a justified interference with the right guaranteed by article 8 of the Convention. The applicant's dismissal from his job was an interference with his right to respect for his private life. It was provided for by law and pursued the legitimate goal of "protecting the rights of others", namely the right of students attending school to receive education in the Croatian language. The question was whether the intervention was "necessary in a democratic society".
Croatian legislation allowed for teaching in the language of national minorities in accordance with applicable international standards, which obliged the State concerned to promote, among other things, the preservation of the languages of representatives of national minorities. During the period related to the circumstances of the present case, the question of which language should be taught at school was not finally resolved. The Croatian courts have encountered difficulties in deciding in which language the applicant would be expected to carry out teaching activities. Although, according to Croatian legislation, as a rule, classes in all schools had to be held in the Croatian language, due to the peculiarities of the peaceful reintegration process in the region, some schools in Eastern Slavonia at the time under review conducted training in the languages of national minorities, including Serbian. At the school where the applicant worked, an oral order that all training should take place exclusively in the Croatian language was issued only a month before the relevant inspection of the school, which became the reason for the applicant's dismissal.
The inspection was carried out only in relation to teachers, Serbs by nationality, according to an anonymous complaint of Croatian students. None of the teachers of Croatian nationality was subjected to a check to determine whether he used oral speech properly for teaching in the classroom or whether he fulfilled other requirements established by law in the exercise of his professional duties. Although the complaint of schoolchildren was filed only against Serbian teachers, in the special post-war conditions in the region during the period related to the circumstances of the present case, the identification of a certain group of persons on the basis of their language affiliation, which is closely related to ethnic origin, could reasonably raise the question of compliance with the requirement for the prohibition of discrimination guaranteed by both the Convention and the Constitution of Croatia.
Without questioning the importance of the goal pursued by the Croatian authorities, namely the protection of the right of students to receive education in the Croatian language, and the importance of this goal, taking into account the special circumstances of the country's region at the time under consideration, the present case has never considered alternative measures to dismissal that would allow the applicant to combine his teaching activities with applicable domestic legislation.
Firstly, the norms of Croatian legislation regulating the conduct of inspections provided for a procedure during which a teacher could correct shortcomings in his work for a certain period. In the decision of the inspection commission in the applicant's case, nothing justified its choice in favor of applying a stricter measure in the form of a complete ban on engaging in professional activity, which meant a significant interference with the applicant's convention rights.
Secondly, according to Croatian labor legislation, in cases of dismissal for personal reasons, the employer is obliged to provide the employee with additional education or training in another profession, unless he can prove that such education or training will be unsuccessful. It is striking that the possibility of providing the applicant with additional education or training was rejected by the school solely because of the applicant's age and work experience. Moreover, neither the schools nor the Croatian courts provided a detailed and convincing explanation of why the applicant's age was an insurmountable obstacle to changing his approach to education so that he could conduct lessons in Croatian, even though the burden of proof in this regard lay with the employer.
Citing reasons such as the age of the employee or the inability to retrain the employee, the employer and the competent State authorities should have provided appropriate and convincing reasons for this conclusion. However, the Croatian authorities did not do this in the context of the new education standards. Taking into account the undoubted similarity of the two languages considered in the case, as well as the fact that the applicant lived and worked in Croatia for most of his adult life, it is difficult to understand why the possibility of providing the applicant with additional training in Croatian could not be considered.
Taking into account, in particular, the special post-war situation in Eastern Slavonia during the period relevant to the circumstances of the case, the above considerations are sufficient to conclude that the applicant's dismissal from work did not correspond to an urgent social need and was not proportionate to the legitimate goal pursued.
RESOLUTION
The case involved a violation of the requirements of article 8 of the Convention (adopted by six votes in favor, with one against).
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded the applicant 5,000 euros in compensation for non-pecuniary damage.
Source of the publication: https://espchhelp.ru/blog/3721-mile-novakovic-v-croatia .
Постановление ЕСПЧ от 17 декабря 2020 года по делу "Сабер против Норвегии (Saber v. Norway)" (жалоба N 459/18).
В 2018 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Норвегии.
По делу успешно рассмотрена жалоба на недостаточную правовую базу и гарантии для защиты данных, на которые распространяются правовые профессиональные привилегии при изъятии сотрудниками полиции смартфона и исследовании копии его содержания, сделанной на другом носителе информации. По делу было допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявитель являлся возможной жертвой предполагаемого преступления. В ходе следствия сотрудники полиции изъяли у заявителя смартфон и сняли с него зеркальную копию, которую они хотели исследовать.
В смартфоне содержалась переписка заявителя с его юристами, что означало, что часть информации в смартфоне защищалась нормами о правовых профессиональных привилегиях и, таким образом, не подлежала изучению сотрудниками полиции согласно законодательству Норвегии. В порядке применения по аналогии норм законодательства Норвегии об обыске и изъятии доказательств было достигнуто первичное соглашение о том, что данные с зеркальной копии смартфона должны быть изучены Окружным судом г. Осло (tingrett - суд первой инстанции в норвежской судебной системе), а защищаемые правовыми профессиональными привилегиями данные должны быть удалены до того, как сотрудники полиции смогли бы исследовать оставшуюся информацию. Однако в последующем решении Верховного суда Норвегии, которое не касалось заявителя, было установлено, что вместо этого к делу были применимы процедуры, касавшиеся данных, собранных в ходе наблюдения.
В свете этого решения Окружной суд остановил процедуру сортировки данных и направил зеркальную копию данных смартфона заявителя обратно сотрудникам полиции, которые ее полностью изучили.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 8 Конвенции. Исследование содержания смартфона заявителя и/или его зеркальной копии повлекло за собой вмешательство в право заявителя на уважение его корреспонденции. Более того, такое исследование было проведено в отношении заявителя, когда он имел статус потерпевшего в рамках проводимого расследования по уголовному делу.
Хотя вмешательство имело формальное предусмотренное законом основание, Европейский Суд должен был определить, "соответствовало ли законодательство принципу верховенства права", а именно было ли оно достаточно предсказуемым в применении. Европейский Суд сделал в этом отношении три нижеследующих замечания.
1. Процедуры, связанные с сортировкой информации согласно правовым профессиональным привилегиям, в таких делах, как настоящее, с самого начала не имели достаточного обоснования в Уголовно-процессуальном кодексе Норвегии, что делало их предметом рассматриваемой жалобы.
2. Заявитель вряд ли мог предвидеть действительную форму разбирательства, учитывая, что после принятия решения Верховным судом Норвегии соответствующие процедуры были изменены.
3. Самое важное, что после вынесения решения Верховным судом Норвегии отсутствовали ясные и точные гарантии, которые исключали бы вероятность нарушения правовых профессиональных привилегий путем изучения зеркальной копии смартфона заявителя. Верховный суд Норвегии не сформулировал каких-либо указаний относительно того, как сотрудники полиции должны сортировать данные, защищаемые правовыми профессиональными привилегиями, кроме распоряжения консультироваться с адвокатом при выборе ключевых слов для поиска. Несмотря на то, что поданная в настоящем деле жалоба на нарушение правовых профессиональных привилегий являлась, несомненно, обоснованной, копия данных со смартфона заявителя все же была возвращена сотрудникам полиции для изучения без какой-либо применимой на практике процессуальной схемы. В отчете полиции упоминалось удаление данных в деле заявителя, но не указывались ни основания для этих действий, ни описания соответствующей процедуры.
Действительно, в законодательстве Норвегии были предусмотрены процессуальные гарантии применительно к обыскам и изъятию имущества в целом. Однако у Европейского Суда вызвал беспокойство тот факт, что отсутствовали основания для защиты правовых профессиональных привилегий в делах, аналогичных делу заявителя. В своем решении Верховный суд Норвегии также отметил недостаток правовых норм, которые подходили бы к ситуации, когда защищаемые правовыми профессиональными привилегиями данные входили в массив электронных данных, подвергнувшийся внешнему воздействию, и отметил, что было бы целесообразно регулировать явную проблему, возникшую в настоящем деле, путем принятия соответствующих правовых норм. Возникшая в деле заявителя проблема была как таковая связана не с выводами Верховного суда Норвегии, а скорее, с отсутствием соответствующих правовых норм.
Европейский Суд не располагал информацией о том, были ли правовые профессиональные привилегии действительно нарушены в настоящем деле. Также не было необходимости рассматривать вопрос о том, означали ли, и если да, то при каких обстоятельствах, обоснованные жалобы на нарушение правовых профессиональных привилегий в отношении особых носителей электронной информации, что они должны были быть переданы в суд или иной третьей стороне, независимой от полиции и прокуратуры, чтобы все данные, на которые распространяются правовые профессиональные привилегии, были удалены прежде, чем органы полиции или прокуратуры приступят к изучению носителей информации. Вместо этого в отсутствие предсказуемости в настоящем деле вследствие недостаточной определенности правовой базы и отсутствия процессуальных гарантий, касающихся непосредственно защиты правовых профессиональных привилегий, уже означали невыполнение требований, вытекающих из критерия, согласно которому вмешательство должно быть предусмотрено законом.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции (принято шестью голосами "за" при одном - "против").
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд постановил, что установление факта нарушения Конвенции само по себе будет являться достаточной справедливой компенсацией.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/3720-saber-protiv-norvegii .
EMK beslutning av 17. desember 2020 i saken "Sabel v. Norge" (klage Nr 459/18).
I 2018, var søkeren bistått i utarbeidelsen av klagen. Deretter klagen ble formidlet til Norge.
I tilfelle, en klage ble vellykket vurdert om utilstrekkelig lovverk og garantier for beskyttelse av data, som er underlagt rettslig faglige rettigheter når politiet gripe en smarttelefon og undersøke en kopi av innholdet som er gjort på en annen data transportør. Saken er involvert i en overtredelse av kravene i artikkel 8 av Konvensjonen om Beskyttelse av menneskerettighetene og de Grunnleggende Friheter.
OMSTENDIGHETENE I SAKEN
Søkeren var et mulig offer for den påståtte forbrytelsen. Under etterforskningen, politiet beslaglagt søkerens smarttelefon og fjernet en speilvendt kopi fra den, som de ønsket å undersøke.
Smarttelefonen som finnes søkerens korrespondanse med sine advokater, noe som betydde at noen av opplysningene i smarttelefonen var beskyttet av reglene om rettslig faglige rettigheter, og dermed var ikke gjenstand for undersøkelse av politiet i henhold til norsk lov. I den rekkefølgen av programmet ved analogi av normer i norsk lovgivning på søk og beslagleggelse av bevis, en første ble oppnådd enighet om at data fra speilet kopi av smarttelefon bør utredes av tingretten i Oslo tingrett er den domstol i første instans i det norske rettssystemet), og data som er beskyttet av juridiske faglige rettigheter må være slettet før politiet kunne undersøke den resterende informasjonen. Imidlertid, i en senere avgjørelse av Høyesterett, som ikke har betydning for søkeren, og det ble funnet at i stedet prosedyrene knyttet til de data som samles inn under observasjon ble brukt til saken.
I lys av dette vedtaket, er det tingretten stoppet data sortering prosedyre og sendte en speilvendt kopi av søkerens smarttelefon data tilbake til politiet, som fullt ut undersøkt det.
JURIDISKE SPØRSMÅL
Om samsvar med artikkel 8 i Konvensjonen. Etterforskningen av innholdet i søkerens smarttelefon og / eller dets speilvendt kopi medført forstyrrelser med søkers rett til respekt for sin korrespondanse. Dessuten, en slik studie ble gjennomført i forhold til søkeren når han hadde status som et offer i rammen av den pågående etterforskning.
Selv om forstyrrelser ikke hadde en formell rettslig grunnlag, Eu-Domstolen hadde å avgjøre "om lovgivningen var i samsvar med prinsippet om rettssikkerhet", nemlig om det var tilstrekkelig forutsigbare i programmet. Eu-Domstolen gjorde følgende tre observasjoner i denne sammenheng.
1. Prosedyrene knyttet til sortering av informasjon i henhold til juridiske faglige rettigheter i saker som den foreliggende, helt fra begynnelsen, har ikke en tilstrekkelig begrunnelse i den norske Code of Criminal Procedure, som gjorde dem til gjenstand for klage etter vurdering.
2. Søkeren kunne knapt ha forutsett den faktiske form av saken, gitt at etter avgjørelsen i Høyesterett i Norge, relevante prosedyrer ble endret.
3. Viktigst av alt, etter avgjørelsen i Høyesterett i Norge, var det ingen klar og presis garantier som ville utelukke muligheten for brudd på juridiske faglige rettigheter ved å undersøke en speilvendt kopi av søkerens smarttelefon. Høyesterett har ikke formulert noen instruksjoner om hvordan politiet skal sortere data som er beskyttet av juridiske faglige rettigheter, bortsett fra en for å konsultere en advokat når du velger søkeord. Til tross for det faktum at klagen er inngitt i saken om brudd på juridiske faglige rettigheter var utvilsomt berettiget, en kopi av dataene fra søkerens smarttelefonen var likevel tilbake til politiet for eksamen uten noen prosessuelle ordningen gjelder i praksis. Politiet rapporten nevnt sletting av data i søkerens sak, men ikke angi enten grunnlag for disse handlingene eller en beskrivelse av den aktuelle prosedyren.
Faktisk, den norske lovgivningen er gitt for prosessuelle garantier i forhold til søk og beslagleggelse av eiendom generelt. Men Eu-Domstolen var bekymret for det faktum at det var ingen grunn til å beskytte juridisk faglige rettigheter i tilfeller som ligner på søkerens sak. I sin avgjørelse, for Høyesterett bemerket også mangel av rettslige normer som ville være egnet for en situasjon der dataene er beskyttet av juridiske faglige rettigheter ble inkludert i en rekke elektroniske data som ble utsatt for ytre påvirkning, og bemerket at det ville være tilrådelig å regulere åpenbart problem som oppsto i denne saken ved å vedta egnede rettslige normer. Problemet som oppsto i søkerens sak ble ikke som slike som er relatert til konklusjoner av norsk Høyesterett, men heller mangel på relevante rettslige normer.
Efta-Domstolen ikke har informasjon om hvorvidt juridisk faglige rettigheter faktisk ble brutt i denne saken. Det var heller ingen behov for å vurdere om, og eventuelt under hvilke omstendigheter, begrunnet klager om brudd på juridiske faglige rettigheter i forhold til spesielle elektronisk informasjon bærere mente at de burde ha blitt overført til en domstol eller en annen tredjepart er uavhengig av politiet og aktor kontor, slik at alle data som er underlagt rettslig faglige rettigheter ble slettet før politiet eller aktors kontor begynte å studere media. I stedet, i fravær av forutsigbarhet i den foreliggende saken, på grunn av mangel på sikkerhet for de rettslige rammer og mangel på prosessuelle garantier som er direkte relatert til beskyttelse av juridiske faglige rettigheter, er det allerede betydde ikke-samsvar med de krav som fremkommer fra kriteriet i henhold til hvilke forstyrrelser bør være fastsatt ved lov.
OPPLØSNING
Saken er involvert i en overtredelse av kravene i artikkel 8 av Konvensjonen (vedtatt av seks stemmer i favør, med ett mot).
KOMPENSASJON
I anvendelsen av artikkel 41 i Konvensjonen. Eu-Domstolen kom til at funn av en krenkelse av Konvensjonen ville i seg selv være tilstrekkelig bare kompensasjon.
Kilde til publisering: https://espchhelp.ru/blog/3719-sabel-v-norge .
The ECHR decision of December 17, 2020 in the case "Saber v. Norway" (aplication No. 459/18).
In 2018, the applicant was assisted in preparing the aplication. Subsequently, the aplication was communicated to Norway.
In the case, an aplication was successfully considered about the insufficient legal framework and guarantees for data protection, which are subject to legal professional privileges when police officers seize a smartphone and examine a copy of its contents made on another data carrier. The case involved a violation of the requirements of article 8 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant was a possible victim of the alleged crime. During the investigation, the police officers seized the applicant's smartphone and removed a mirror copy from it, which they wanted to examine.
The smartphone contained the applicant's correspondence with his lawyers, which meant that some of the information in the smartphone was protected by the rules on legal professional privileges and, thus, was not subject to examination by police officers under Norwegian law. In the order of application by analogy of the norms of the Norwegian legislation on search and seizure of evidence, an initial agreement was reached that the data from the mirror copy of the smartphone should be studied by the District Court of Oslo (tingrett is the court of first instance in the Norwegian judicial system), and the data protected by legal professional privileges must be deleted before police officers could investigate the remaining information. However, in a subsequent decision of the Supreme Court of Norway, which did not concern the applicant, it was found that instead the procedures relating to the data collected during the observation were applied to the case.
In the light of this decision, the District Court stopped the data sorting procedure and sent a mirror copy of the applicant's smartphone data back to the police officers, who fully examined it.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with article 8 of the Convention. The investigation of the contents of the applicant's smartphone and / or its mirror copy entailed interference with the applicant's right to respect for his correspondence. Moreover, such a study was conducted in relation to the applicant when he had the status of a victim in the framework of the ongoing criminal investigation.
Although the interference had a formal legal basis, the European Court had to determine "whether the legislation was consistent with the principle of the rule of law", namely, whether it was sufficiently predictable in application. The European Court made the following three observations in this regard.
1. The procedures related to the sorting of information according to legal professional privileges in cases such as the present one, from the very beginning, did not have sufficient justification in the Norwegian Code of Criminal Procedure, which made them the subject of the complaint under consideration.
2. The applicant could hardly have foreseen the actual form of the proceedings, given that after the decision of the Supreme Court of Norway, the relevant procedures were changed.
3. Most importantly, after the decision of the Supreme Court of Norway, there were no clear and precise guarantees that would exclude the possibility of violating legal professional privileges by examining a mirror copy of the applicant's smartphone. The Norwegian Supreme Court has not formulated any instructions on how police officers should sort data protected by legal professional privileges, except for an order to consult a lawyer when choosing search keywords. Despite the fact that the complaint filed in the present case about the violation of legal professional privileges was undoubtedly justified, a copy of the data from the applicant's smartphone was nevertheless returned to the police officers for examination without any procedural scheme applicable in practice. The police report mentioned the deletion of data in the applicant's case, but did not specify either the grounds for these actions or a description of the relevant procedure.
Indeed, the Norwegian legislation provided for procedural guarantees in relation to searches and seizure of property in general. However, the European Court was concerned about the fact that there were no grounds for protecting legal professional privileges in cases similar to the applicant's case. In its decision, the Supreme Court of Norway also noted the lack of legal norms that would be suitable for a situation where the data protected by legal professional privileges was included in an array of electronic data that was subjected to external influence, and noted that it would be advisable to regulate the obvious problem that arose in the present case by adopting appropriate legal norms. The problem that arose in the applicant's case was not as such related to the conclusions of the Norwegian Supreme Court, but rather to the lack of relevant legal norms.
The Court did not have information on whether legal professional privileges were actually violated in the present case. There was also no need to consider whether, and if so, under what circumstances, justified complaints about the violation of legal professional privileges in relation to special electronic information carriers meant that they should have been transferred to a court or another third party independent of the police and the prosecutor's office so that all data subject to legal professional privileges were deleted before the police or prosecutor's office began to study the media. Instead, in the absence of predictability in the present case, due to the lack of certainty of the legal framework and the lack of procedural guarantees directly related to the protection of legal professional privileges, it already meant non-compliance with the requirements arising from the criterion according to which interference should be provided for by law.
RESOLUTION
The case involved a violation of the requirements of article 8 of the Convention (adopted by six votes in favor, with one against).
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court held that the finding of a violation of the Convention would in itself constitute sufficient just compensation.
Source of the publication: https://espchhelp.ru/blog/3718-saber-v-norway .
Постановление ЕСПЧ от 10 декабря 2020 года по делу "Шиксаитов против Словакии (Shiksaitov v. Slovakia)" (жалобы N 56751/16 и 33762/17).
В 2016 и 2017 годах заявителю была оказана помощь в подготовке жалоб. Впоследствии жалобы были объединены и коммуницированы Словакии.
По делу успешно рассмотрены жалобы на нерассмотрение властями Словакии надлежащим образом вопроса о допустимости выдачи заявителя в страну его происхождения, несмотря на тот факт, что другое государство является членом Европейского союза и предоставило заявителю статус беженца. По делу было допущено нарушение требований статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявителю, гражданину Российской Федерации чеченской национальности, был предоставлен в Швеции статус беженца в связи с его политическими взглядами. В отношении заявителя был выдан международный ордер о задержании, поскольку он предположительно совершил террористические акты в Российской Федерации. Во время поездки заявитель был остановлен на границе Словакии как лицо, указанное в списке разыскиваемых Интерполом лиц. Впоследствии заявителя задержали и поместили под стражу, пока власти Словакии проводили предварительное следствие по его делу, после чего заявитель содержался под стражей с целью его дальнейшей выдачи в Российскую Федерацию. В ноябре 2016 года Верховный суд Словакии признал выдачу заявителя недопустимой с учетом имевшегося у него статуса беженца. Заявитель был освобожден из-под стражи и выдворен в административном порядке в Швецию.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения подпункта "f" пункта 1 статьи 5 Конвенции. (a) Задержание заявителя и его заключение под стражу. Заявитель был задержан с целью доставить его в отдел пограничной службы, поскольку имя заявителя было указано в списке лиц, находившихся в международном розыске. Заявитель был заключен под стражу на следующий день после того, как власти Словакии проверили, что он все еще находится в международном розыске, а власти Российской Федерации подтвердили, что направят запрос о выдаче в установленные сроки. Упомянутые меры имели целью задержание лица, "против которого принимаются меры по его выдаче", по смыслу подпункта "f" пункта 1 статьи 5 Конвенции. Действительно, в рассматриваемое время тот факт, что заявитель имел статус беженца, не был известен властям Словакии. Следовательно, данный этап содержания заявителя под стражей не свидетельствует о каком-либо произволе.
(b) Дальнейшее содержание заявителя под стражей. Другие жалобы заявителя на нарушение подпункта "f" пункта 1 статьи 5 Конвенции касались периодов его содержания под стражей в порядке предварительного заключения и до выдачи в другое государство. Оба соответствующих постановления о содержании под стражей были вынесены согласно требованиям законодательства Словакии.
(i) Предположительная неспособность властей Словакии надлежащим образом рассмотреть вопрос о наличии у заявителя статуса беженца в Швеции. Европейский Суд неоднократно указывал, что содержание лица под стражей с целью выдачи становится незаконным и произвольным при наличии обстоятельств, которые согласно законодательству выдающего государства исключают выдачу этого лица. Однако в настоящем деле нельзя утверждать, что выдача заявителя была полностью запрещена.
Заявителю был предоставлен статус беженца в Швеции, а не в Словакии. Данное решение имело экстерриториальные обязательные последствия, заключавшиеся в том, что присвоение заявителю статуса беженца властями Швеции, одного из государств - участников Конвенции Организации Объединенных Наций о статусе беженцев, принятой 28 июля 1951 г. (далее - Женевская конвенция 1951 года), могло быть оспорено властями Словакии только в исключительных обстоятельствах, дающих основания предполагать, что лицо, заинтересованное в таком решении, явно попадает под действие исключительных положений статьи 1F Женевской конвенции 1951 года и поэтому не отвечает обязательным требованиям содержащегося в Конвенции понятия "беженец". Следовательно, может возникнуть ситуация, когда информация, полученная в ходе процедур в отношении выдачи лица, признанного беженцем, может оправдать пересмотр статуса этого лица.
Суды Словакии были вправе рассматривать вопрос о том, могли ли быть применены к заявителю исключительные положения, тем более что было установлено, что власти Швеции не сверились с базой данных Интерпола, когда предоставляли заявителю статус беженца и не приняли во внимание характер уголовного обвинения, предъявленного заявителю в Российской Федерации. Поступая подобным образом, власти Словакии должны были изучить все обстоятельства дела заявителя. Учитывая, что запрашивающее государство являлось государством, где заявителю было предъявлено уголовное обвинение (предположительно в связи с политическими взглядами заявителя и его брата), любые представленные этим государством доказательства следовало рассматривать с большой осторожностью при решении вопроса о том, был ли запрос о выдаче основан на сфабрикованных обвинениях и можно ли было квалифицировать преступления, лежащие в основе запроса, как "неполитические" по смыслу статьи 1F Женевской конвенции 1951 года и подпункта "b" пункта 2 статьи 12 Директивы Европейского парламента и Совета Европейского союза 2011/95/EC от 13 декабря 2011 г. о стандартах квалификации граждан третьих стран или лиц без гражданства в качестве бенефициаров международной защиты, о едином статусе для беженцев или для лиц, имеющих право на дополнительную защиту, а также о содержании предоставляемой защиты. Кроме того, поскольку власти Словакии изначально пришли к выводу, что действия заявителя являлись "неполитическим" преступлением, они были обязаны изучить вопрос о том, имелись ли иные обстоятельства, препятствовавшие выдаче, такие как в настоящем деле, недостаточные доказательства относительно предъявленного заявителю обвинения.
В связи с этим власти Словакии нельзя обвинять в том, что они провели предварительное расследование, несмотря на то, что ранее заявителю был предоставлен в Швеции статус беженца. Эти процедуры можно рассматривать как приравненные к действиям, "осуществленным с целью выдачи". Хотя в итоге выдача заявителя в Российскую Федерацию была признана недопустимой, данный факт сам по себе не мог ретроспективно повлиять на законность содержания заявителя под стражей до завершения рассмотрения запроса о выдаче.
(ii) Был ли весь период содержания заявителя под стражей оправдан с точки зрения подпункта "f" пункта 1 статьи 5 Конвенции. Основной вопрос заключается в том, можно ли считать, что меры, направленные на выдачу заявителя, принимались на протяжении всего срока его содержания под стражей и, следовательно, было ли его содержание под стражей оправданным с точки зрения подпункта "f" пункта 1 статьи 5 Конвенции.
Содержание заявителя под стражей с целью последующей выдачи продолжалось один год, девять месяцев и 18 дней (с 15 января 2015 г. по 2 ноября 2016 г.). Власти Словакии были уведомлены о том, что начиная с 16 января 2015 г. заявителю было предоставлено убежище в Швеции, что быстро подтвердило отделение Интерпола в г. Стокгольме. Первые действия по установлению обстоятельств получения заявителем статуса беженца были выполнены в январе 2015 года. В середине февраля 2015 года власти Словакии получили от властей Российской Федерации запрос о выдаче заявителя. Однако после проведения слушания по делу заявителя в марте 2015 года прокурору потребовалось шесть месяцев для того, чтобы запросить в окружном суде разрешение на выдачу заявителя в Российскую Федерацию. Затем прошло более трех месяцев, пока в январе 2016 года не было назначено слушание, которое в итоге было отложено. В сентябре 2016 года состоялось новое слушание, по результатам которого выдача заявителя была разрешена.
В заключение, хотя в марте 2015 года Верховный суд Словакии постановил, что к заявителю применимы исключительные положения, предусмотренные подпунктом "b" пункта 2 статьи 12 упомянутой выше Директивы 2011/95/EC (учитывая, что заявитель подозревался в совершении тяжкого преступления неполитического характера, что препятствовало властям Словакии принять и применить статус беженца, предоставленный заявителю властями Швеции), в своем решении от 2 ноября 2016 г. другая палата этого же суда пришла к противоположному мнению, хотя никакой новой информации на указанный момент не поступало. Еще более важен тот факт, что информация о статусе заявителя как беженца (которая являлась главным обоснованием решения от 2 ноября 2016 г.), а также документы, касающиеся предъявленного заявителю в Российской Федерации уголовного обвинения (которые позволяли оценить - с целью рассмотрения вопроса о применимости исключительных норм - политический или неполитический характер деяний заявителя), были доступны властям Словакии с февраля 2015 года.
Таким образом, власти Словакии не проявили активности и тщательности при сборе всей необходимой информации и разрешении затронутых в настоящем деле юридических вопросов. Ничто не препятствовало судам Словакии принять решение о допустимости выдачи заявителя намного раньше, чем они это фактически сделали. Следовательно, основания для содержания заявителя под стражей не оставались действительными на протяжении всего рассматриваемого периода.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований подпункта "f" пункта 1 статьи 5 Конвенции (принято единогласно).
Европейский Суд также постановил единогласно, что было допущено нарушение статьи 5 Конвенции в связи с тем, что заявитель не располагал обеспеченным к исполнению законом правом на компенсацию за нарушение его прав, предусмотренных пунктом 1 статьи 5 Конвенции.
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю 8 500 евро в качестве компенсации морального вреда, требование о компенсации материального ущерба было отклонено.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/3717-shiksaitov-protiv-slovakii .
Rozhodnutie EDĽP z 10. decembra 2020 vo veci "Šiksaitov v. Slovensko" (sťažnosti N 56751/16 a 33762/17).
V rokoch 2016 a 2017 bola žiadateľovi poskytnutá pomoc pri príprave sťažností. Následne boli sťažnosti spojené a oznámené Slovensku.
Prípad sa úspešne zaoberal sťažnosťami na neschopnosť slovenských orgánov náležite zvážiť otázku prípustnosti vydania žiadateľa do krajiny jeho pôvodu napriek tomu, že iný štát je členom Európskej únie a udelil žiadateľovi štatút utečenca. Prípad sa týkal porušenia požiadaviek článku 5 Dohovoru o ochrane ľudských práv a základných slobôd.
OKOLNOSTI PRÍPADU
Žiadateľ, občan Ruskej federácie Čečenskej štátnej príslušnosti, bol udelený štatút utečenca vo Švédsku kvôli jeho politickým názorom. Proti žiadateľovi bol vydaný medzinárodný zatykač, pretože údajne spáchal teroristické činy v Ruskej federácii. Počas cesty bol žiadateľ zastavený na slovenských hraniciach ako osoba uvedená na zozname hľadaných Interpolov. Následne bol žalobca zadržaný a vo väzbe, zatiaľ čo slovenské orgány vykonali predbežné vyšetrovanie jeho prípadu, po ktorom bol žalobca zadržaný s cieľom jeho ďalšieho vydania do Ruskej federácie. V novembri 2016 Najvyšší súd Slovenskej republiky vyhlásil vydanie žalobcu za neprípustné, berúc do úvahy jeho postavenie utečenca. Žiadateľ bol prepustený z väzby a bol administratívne prevezený do Švédska.
PRÁVNE OTÁZKY
Pokiaľ ide o súlad s odsekom 1 pododsekom " f " článku 5 Dohovoru. a) zadržanie a zadržanie žiadateľa. Žiadateľ bol zadržaný, aby ho odviezol na oddelenie pohraničnej služby, pretože meno žiadateľa bolo uvedené v zozname osôb na medzinárodnom zozname hľadaných osôb. Žalobca bol vzatý do väzby nasledujúci deň po tom, ako slovenské orgány overili, že je stále na medzinárodnom zozname hľadaných osôb, a ruské orgány potvrdili, že pošlú žiadosť o vydanie v stanovenom časovom rámci. Vyššie uvedené opatrenia boli zamerané na zadržanie osoby "proti ktorej sa prijímajú opatrenia na jej vydanie "v zmysle odseku 1 pododseku" f " článku 5 Dohovoru. Skutočnosť, že žiadateľ mal štatút utečenca, nebola v danom čase slovenským orgánom skutočne známa. V dôsledku toho táto fáza zadržania žiadateľa nenaznačuje žiadnu svojvoľnosť.
b) pokračujúce zadržanie žiadateľa. Ďalšie sťažnosti žiadateľa týkajúce sa porušenia článku 5 ods. 1 písm. f) dohovoru sa týkali obdobia jeho predbežného zadržania a pred jeho vydaním do iného štátu. Oba príslušné príkazy na zadržanie boli vydané v súlade s požiadavkami legislatívy Slovenska.
i) údajná neschopnosť slovenských orgánov riadne posúdiť postavenie žiadateľa o utečenec vo Švédsku. Európsky súd opakovane zdôraznil, že zadržanie osoby na účely vydania sa stáva nezákonným a svojvoľným, ak existujú okolnosti, ktoré podľa právnych predpisov štátu pôvodu vylučujú vydanie tejto osoby. V prejednávanej veci však nemožno povedať, že vydanie žalobkyne bolo úplne zakázané.
Žiadateľovi bol udelený štatút utečenca vo Švédsku, nie na Slovensku. Toto rozhodnutie malo extrateritoriálne povinné dôsledky, čo spočívalo v tom, že pridelenie postavenia utečenca žiadateľovi švédske orgány, jeden zo štátov, ktoré sú zmluvnými stranami Dohovoru Organizácie Spojených národov o štatúte utečencov, prijaté 28. Júla 1951, (ďalej len Ženevský dohovor z roku 1951), by slovenské orgány mohli napadnúť len za výnimočných okolností, ktoré dávajú dôvod domnievať sa, že osoba, ktorá má záujem o takéto rozhodnutie, jednoznačne spadá pod výhradné ustanovenia článku 1F Ženevského dohovoru z roku 1951, a preto nespĺňa povinné požiadavky pojmu "utečenec"obsiahnutého v Dohovore. V dôsledku toho môže nastať situácia, keď informácie získané počas postupov vydávania osoby uznanej za utečenca môžu odôvodniť preskúmanie postavenia tejto osoby.
Slovenské súdy boli oprávnené zvážiť, či by sa výnimočné ustanovenia mohli uplatniť na žiadateľa, najmä preto, že sa zistilo, že švédske orgány nekontrolovali databázu Interpolu pri udeľovaní postavenia žiadateľa o utečenec a nezohľadnili povahu obvinení z trestného činu vznesených proti žiadateľovi v Ruskej federácii. Slovenské orgány pritom mali preskúmať všetky okolnosti prípadu žalobcu. Vzhľadom na to, že žiadajúci štát bol štátom, v ktorom bol žalobca trestne obvinený (údajne v súvislosti s politickými názormi žalobkyne a jeho brata), všetky dôkazy predložené týmto štátom sa mali posudzovať s veľkou opatrnosťou pri rozhodovaní o tom, či žiadosť o vydanie bola založená na vykonštruovaných obvineniach a či trestné činy, ktoré sú základom žiadosti, možno kvalifikovať, ako "nepolitické" v zmysle článku 1F Ženevského dohovoru z roku 1951 a odseku 2 písm. b) článku 12 smernice Európskeho parlamentu a Rady Európskej únie 2011/95/ES z 13.Decembra 2011 o normách pre kvalifikáciu štátnych príslušníkov tretích krajín alebo osôb bez štátnej príslušnosti ako osôb požívajúcich medzinárodnú ochranu, o jednotnom postavení utečencov alebo osôb oprávnených na dodatočnú ochranu, ako aj o obsahu poskytovanej ochrany. Okrem toho, keďže slovenské orgány pôvodne dospeli k záveru, že žaloby žalobkyne predstavovali "nepolitický" trestný čin, museli preskúmať, či existovali iné okolnosti, ktoré bránili vydaniu, ako napríklad v prejednávanej veci, nedostatočné dôkazy týkajúce sa obvinení proti žalobcovi.
V tejto súvislosti nemôžu byť slovenské orgány obvinené z predbežného vyšetrovania napriek skutočnosti, že žiadateľovi bol predtým priznaný štatút utečenca vo Švédsku. Tieto postupy možno považovať za rovnocenné s činnosťami "vykonanými na účely vydania". Hoci vydanie žiadateľa do Ruskej federácie bolo nakoniec vyhlásené za neprípustné, táto skutočnosť sama osebe nemohla retrospektívne ovplyvniť zákonnosť zadržania žiadateľa až do ukončenia preskúmania žiadosti o vydanie.
ii) či bola celá doba zadržania žiadateľa odôvodnená v zmysle článku 5 ods. 1 písm. f) Dohovoru. Hlavnou otázkou je, či sa opatrenia zamerané na vydanie žalobcu môžu považovať za prijaté počas celého obdobia jeho zadržania, a teda či bolo jeho zadržanie odôvodnené v zmysle článku 5 ods. 1 písm. f) Dohovoru.
Zadržanie žiadateľa na následné vydanie trvalo jeden rok, deväť mesiacov a 18 dní(od 15. Januára 2015 do 2. Novembra 2016). Slovenským orgánom bolo oznámené, že od 16. Januára 2015 bol žiadateľovi udelený azyl vo Švédsku, čo rýchlo potvrdil Úrad Interpolu v Štokholme. Prvé kroky na zistenie okolností získania postavenia utečenca žiadateľa sa uskutočnili v januári 2015. V polovici februára 2015 slovenské orgány dostali žiadosť orgánov Ruskej federácie o vydanie žiadateľa. Po vypočutí v prípade žiadateľa v marci 2015 však prokurátor šesť mesiacov požiadal Okresný súd o povolenie vydať žiadateľa do Ruskej federácie. Potom trvalo viac ako tri mesiace, kým nebolo naplánované vypočutie v januári 2016, ktoré bolo nakoniec odložené. V septembri 2016 sa uskutočnilo nové vypočutie, podľa ktorého bolo povolené vydanie žiadateľa.
Na záver, hoci v marci 2015 Najvyšší súd Slovenskej republiky rozhodol, že výnimočné ustanovenia článku 12 ods. 2 písm. b) uvedenej smernice 2011/95/ES boli uplatniteľné na žalobcu (vzhľadom na to, že žalobca bol podozrivý zo spáchania závažného trestného činu nepolitického charakteru, ktorý slovenským orgánom bránil prijať a uplatniť postavenie utečenca priznané žiadateľovi švédskymi orgánmi), iná komora toho istého súdu vo svojom rozhodnutí z 2.Novembra 2016 dospela k opačnému stanovisku, hoci v tom čase nebola doručená žiadna nová informácia. Ešte dôležitejšia je skutočnosť, že slovenským orgánom sú od februára 2015 k dispozícii informácie o postavení žiadateľa o utečenectve (čo bolo hlavným dôvodom rozhodnutia z 2.Novembra 2016), ako aj dokumenty týkajúce sa obvinení z trestných činov vznesených proti žalobcovi v Ruskej federácii (ktoré umožňovali posúdenie - s ohľadom na posúdenie uplatniteľnosti výnimočných noriem - politickej alebo nepolitickej povahy žalôb žalobcu).
Slovenské orgány tak nepreukázali aktivitu a dôkladnosť pri zhromažďovaní všetkých potrebných informácií a riešení právnych otázok nastolených v prejednávanej veci. Nič nebránilo slovenským súdom rozhodnúť o prípustnosti vydania žalobcu oveľa skôr, ako v skutočnosti urobili. V dôsledku toho dôvody zadržania žiadateľa nezostali v platnosti počas celého skúmaného obdobia.
ROZLÍŠENIE
Prípad sa týkal porušenia požiadaviek odseku 1 odseku "f"článku 5 Dohovoru (prijatého jednomyseľne).
Súd tiež jednomyseľne rozhodol, že došlo k porušeniu článku 5 dohovoru z dôvodu, že žalobca nemal právne vymožiteľné právo na náhradu škody za porušenie jeho práv podľa odseku 1 článku 5 Dohovoru.
NÁHRADA
Pri uplatňovaní článku 41 Dohovoru. Európsky súd priznal žalobcovi 8 500 eur ako náhradu nemajetkovej ujmy, žiadosť o náhradu majetkovej ujmy bola zamietnutá.
Zdroj publikácie: https://espchhelp.ru/blog/3716-siksaitov-v-slovensko .
The decision of the ECHR of December 10, 2020 in the case "Shiksaitov v. Slovakia" (aplications N 56751/16 and 33762/17).
In 2016 and 2017, the applicant was assisted in the preparation of aplications. Subsequently, the aplications were combined and communicated to Slovakia.
The case successfully dealt with aplications about the failure of the Slovak authorities to properly consider the issue of the admissibility of the applicant's extradition to his country of origin, despite the fact that another State is a member of the European Union and has granted the applicant refugee status. The case involved a violation of the requirements of article 5 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant, a citizen of the Russian Federation of Chechen nationality, was granted refugee status in Sweden due to his political views. An international arrest warrant was issued against the applicant because he allegedly committed terrorist acts in the Russian Federation. During the trip, the applicant was stopped at the Slovak border as a person listed on the Interpol wanted list. Subsequently, the applicant was detained and placed in custody while the Slovak authorities conducted a preliminary investigation into his case, after which the applicant was held in custody with a view to his further extradition to the Russian Federation. In November 2016, the Supreme Court of Slovakia declared the applicant's extradition inadmissible, taking into account his refugee status. The applicant was released from custody and was administratively removed to Sweden.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with subparagraph " f " of paragraph 1 of Article 5 of the Convention. (a) The applicant's detention and detention. The applicant was detained in order to take him to the border service department, since the applicant's name was indicated in the list of persons on the international wanted list. The applicant was taken into custody the next day after the Slovak authorities verified that he was still on the international wanted list, and the Russian authorities confirmed that they would send an extradition request within the established time frame. The above-mentioned measures were aimed at detaining a person "against whom measures are being taken to extradite him", within the meaning of subparagraph "f" of paragraph 1 of article 5 of the Convention. Indeed, at the time under review, the fact that the applicant had refugee status was not known to the Slovak authorities. Consequently, this stage of the applicant's detention does not indicate any arbitrariness.
(b) The applicant's continued detention. The applicant's other complaints of a violation of article 5, paragraph 1 (f), of the Convention concerned the periods of his pre-trial detention and before his extradition to another State. Both relevant detention orders were issued in accordance with the requirements of the legislation of Slovakia.
(i) The alleged inability of the Slovak authorities to properly consider the applicant's refugee status in Sweden. The European Court has repeatedly pointed out that the detention of a person for the purpose of extradition becomes illegal and arbitrary if there are circumstances that, according to the legislation of the issuing State, exclude the extradition of this person. However, it cannot be said in the present case that the applicant's extradition was completely prohibited.
The applicant was granted refugee status in Sweden, not in Slovakia. This decision had extraterritorial mandatory consequences, which consisted in the fact that the assignment of refugee status to the applicant by the authorities of Sweden, one of the States parties to the United Nations Convention relating to the Status of Refugees, adopted on July 28, 1951, (hereinafter referred to as the 1951 Geneva Convention), could be challenged by the Slovak authorities only in exceptional circumstances that give grounds to assume that the person interested in such a decision clearly falls under the exclusive provisions of article 1F of the 1951 Geneva Convention and therefore does not meet the mandatory requirements of the concept of "refugee"contained in the Convention. Consequently, there may be a situation where information obtained during the procedures for the extradition of a person recognized as a refugee may justify a review of the status of this person.
The Slovak courts were entitled to consider whether the exceptional provisions could have been applied to the applicant, especially since it was established that the Swedish authorities did not check the Interpol database when granting the applicant refugee status and did not take into account the nature of the criminal charges brought against the applicant in the Russian Federation. In doing so, the Slovak authorities should have examined all the circumstances of the applicant's case. Given that the requesting State was the State where the applicant was criminally charged (allegedly in connection with the political views of the applicant and his brother), any evidence presented by that State should have been considered with great caution when deciding whether the extradition request was based on fabricated charges and whether the crimes underlying the request could be qualified, as "non-political" within the meaning of article 1F of the 1951 Geneva Convention and subparagraph " b " of paragraph 2 of article 12 of Directive 2011/95/EC of the European Parliament and of the Council of the European Union of December 13, 2011 on standards for the qualification of third-country nationals or stateless persons as beneficiaries of international protection, on a single status for refugees or for persons entitled to additional protection, as well as on the content of the protection provided. Moreover, since the Slovak authorities initially concluded that the applicant's actions constituted a "non-political" crime, they were obliged to examine whether there were other circumstances that prevented extradition, such as in the present case, insufficient evidence regarding the charges against the applicant.
In this regard, the Slovak authorities cannot be accused of having conducted a preliminary investigation, despite the fact that the applicant had previously been granted refugee status in Sweden. These procedures can be considered as equivalent to actions "carried out for the purpose of extradition". Although the applicant's extradition to the Russian Federation was eventually declared inadmissible, this fact alone could not retrospectively affect the legality of the applicant's detention until the completion of the examination of the extradition request.
(ii) Whether the entire period of the applicant's detention was justified in terms of article 5, paragraph 1 (f), of the Convention. The main question is whether the measures aimed at the applicant's extradition can be considered to have been taken throughout the entire period of his detention and, consequently, whether his detention was justified in terms of article 5, paragraph 1 (f), of the Convention.
The applicant's detention for subsequent extradition lasted for one year, nine months and 18 days (from 15 January 2015 to 2 November 2016). The Slovak authorities were notified that, starting from 16 January 2015, the applicant had been granted asylum in Sweden, which was quickly confirmed by the Interpol office in Stockholm. The first steps to establish the circumstances of the applicant's obtaining refugee status were carried out in January 2015. In mid-February 2015, the Slovak authorities received a request from the authorities of the Russian Federation for the extradition of the applicant. However, after the hearing in the applicant's case in March 2015, it took the prosecutor six months to request permission from the District Court to extradite the applicant to the Russian Federation. Then it took more than three months until a hearing was scheduled in January 2016, which was eventually postponed. In September 2016, a new hearing was held, according to the results of which the extradition of the applicant was allowed.
In conclusion, although in March 2015 the Supreme Court of Slovakia ruled that the exceptional provisions provided for in article 12 (2) (b) of the above-mentioned Directive 2011/95/EC were applicable to the applicant (given that the applicant was suspected of committing a serious crime of a non-political nature, which prevented the Slovak authorities from accepting and applying the refugee status granted to the applicant by the Swedish authorities), in its decision of 2 November 2016, another chamber of the same court reached the opposite opinion, although no new information was received at that time. Even more important is the fact that information about the applicant's refugee status (which was the main justification for the decision of 2 November 2016), as well as documents relating to the criminal charges brought against the applicant in the Russian Federation (which allowed assessing - with a view to considering the applicability of exceptional norms - the political or non-political nature of the applicant's actions), have been available to the Slovak authorities since February 2015.
Thus, the Slovak authorities did not show activity and thoroughness in collecting all the necessary information and resolving the legal issues raised in the present case. Nothing prevented the Slovak courts from making a decision on the admissibility of the applicant's extradition much earlier than they actually did. Consequently, the grounds for the applicant's detention did not remain valid throughout the entire period under review.
RESOLUTION
The case involved a violation of the requirements of subparagraph " f " of paragraph 1 of Article 5 of the Convention (adopted unanimously).
The Court also ruled unanimously that there had been a violation of Article 5 of the Convention due to the fact that the applicant did not have a legally enforceable right to compensation for the violation of his rights under paragraph 1 of Article 5 of the Convention.
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded the applicant 8,500 euros in compensation for non-pecuniary damage, the claim for compensation for material damage was rejected.
Source of the publication: https://espchhelp.ru/blog/3715-shiksaitov-v-slovakia .