Москва
+7-929-527-81-33
Вологда
+7-921-234-45-78
Вопрос юристу онлайн Юридическая компания ЛЕГАС Вконтакте

Новости от 25 сентября 2018 года из блога, посвященного практике в Европейском суде по правам человека ЕСПЧ

Обновлено 25.09.2018 11:05

 

Постановление ЕСПЧ от 09 января 2018 года по делу "Лопес Рибалда и другие (Lopez Ribalda and Others) против Испании" (жалоба N 1874/13).

В 2013 году заявителям была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Испании.

По делу успешно рассмотрена жалоба заявителей на установление системы скрытого видеонаблюдения, осуществляемого работодателем за кассирами в магазине, на нарушение их права на частную жизнь. По делу допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. По делу не допущено нарушения требований пункта 1 статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

Заявители работали кассирами в супермаркете. Чтобы провести проверку по факту недостачи, работодатель установил в магазине систему наблюдения, включавшую видимые камеры (о которых заявителям сообщили) и скрытые (о которых заявителей не уведомили). Заявителей уволили после того, как на записях с видеокамер стало видно, что они воровали товары. В Европейском Суде заявители утверждали, inter alia, что скрытое видеонаблюдение, установленное их работодателем, нарушило их право на частную жизнь, гарантированное статьей 8 Конвенции.

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

По поводу соблюдения статьи 8 Конвенции. Скрытое видеонаблюдение за сотрудниками на их рабочих местах должно рассматриваться как существенное вмешательство в их частную жизнь. Оно позволяет получить записанные и воспроизводимые документальные данные о поведении сотрудников на их рабочем месте, которого, будучи связанными обязательствами своего трудового договора, работники не могут избегать. Соответственно, рассматриваемыми мерами была затронута "частная жизнь" заявителей.

Хотя целью статьи 8 Конвенции главным образом является защита лица от произвольного вмешательства со стороны органов государственной власти, она не обязывает государство просто воздерживаться от такого вмешательства: в дополнение к этому основному негативному обязательству из необходимости эффективно уважать право на частную жизнь могут вытекать и позитивные обязательства. Подобные обязательства могут включать в себя принятие мер, направленных на обеспечение соблюдения частной жизни даже в сфере взаимоотношений между несколькими людьми. Таким образом, Европейский Суд должен рассмотреть, достигли ли власти государства-ответчика в свете своей позитивной обязанности, предусмотренной статьей 8 Конвенции, справедливого баланса между правом заявителей на уважение их частной жизни и интересом их работодателя по защите его организационных и управленческих прав, а также общественным интересом в виде надлежащего отправления правосудия.

Скрытое видеонаблюдение было применено после того, как контролер супермаркета установил факт недостачи, что вызвало обоснованное подозрение в краже, которую могли совершить заявители, другие сотрудники и посетители магазина. Полученные визуальные данные были связаны также с хранением и обработкой персональных данных, тесно связанных со сферой частной жизни физических лиц. Затем этот материал обрабатывали и изучали несколько человек, действовавших в интересах работодателя заявителей (в том числе представитель профсоюза и юридический представитель компании), и это происходило до того, как заявителям сообщили о существовании записей.

Законодательство, применявшееся на момент рассматриваемых событий, содержало особые положения о защите персональных данных. Как признали внутригосударственные суды, работодатель заявителей не выполнил обязательство по информированию объектов сбора информации о существовании способов сбора и обработки их персональных данных, как того требовало внутригосударственное законодательство. Кроме того, власти Испании признали, что работники не были проинформированы об установке системы скрытого видеонаблюдения, направленного на стойки кассиров, или о своих правах, предусмотренных Законом о защите персональных данных.

Несмотря на это, внутригосударственные суды посчитали, что примененные меры были оправданы (поскольку имелось обоснованное подозрение в совершении кражи), соответствовали поставленной законной цели, являлись необходимыми и пропорциональными, так как отсутствовали аналогичные эффективные способы защиты прав работодателя, которые бы обеспечивали меньшее вмешательство в право заявителей на уважение их частной жизни.

Обстоятельства настоящего дела отличались от случая, рассмотренного в Решении Европейского Суда по делу "Карин Кепке против Германии" (Karin Köpke v. Germany) (от 5 октября 2010 г., жалоба N 420/07). В настоящем деле действовавшее законодательство ясно устанавливало, что каждый, кто собирал персональные данные, должен был информировать субъектов сбора данных о способах сбора и обработки их персональных данных. В ситуации, когда право каждого субъекта сбора данных быть информированным о существовании скрытого видеонаблюдения, его целях и способе осуществления четко регулировалось и защищалось законом, заявители разумно могли ожидать уважения своего права на приватность. Кроме того, в настоящем деле, в отличие от дела "Карин Кепке против Германии", установлению скрытого видеонаблюдения не предшествовало наличие обоснованного подозрения в отношении заявителей, и, следовательно, видеонаблюдение не было направлено исключительно против заявителей, а на весь персонал, работавший за кассовыми стойками, на протяжении недель, без ограничения срока и в течение всего рабочего времени. В деле "Карин Кепке против Германии" наблюдение было ограничено сроками, оно осуществлялось две недели, и только два сотрудника являлись объектами наблюдения. Однако в настоящем деле решение о принятии мер наблюдения было основано на общем подозрении в отношении всех работников магазина ввиду недостач, которые были выявлены контролером.

Следовательно, Европейский Суд не мог согласиться с мнением внутригосударственных судов относительно соответствия принятых работодателем мер законной цели в виде защиты интереса работодателя по обеспечению сохранности своих имущественных прав.

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

По делу были допущены нарушения требований статьи 8 Конвенции (принято шестью голосами "за" при одном - против).

Европейский Суд также постановил единогласно, что не было допущено нарушения пункта 1 статьи 6 Конвенции, в частности, относительно использования доказательств, полученных с нарушением статьи 8 Конвенции.

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции Европейский Суд присудил каждому из заявителей по 4 000 евро в качестве компенсации морального вреда, требование о компенсации материального ущерба было отклонено.

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/920-lopes-ribalda-i-drugiye-protiv-ispanii .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 19 декабря 2017 года по делу "Лопеш де Соуза Фернандеш (Lopes de Sousa Fernandes) против Португалии" (жалоба N 56080/13).

 

В 2013 году заявительнице была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Португалии.

 

По делу успешно рассмотрена жалоба заявительницы на то, что смерть ее мужа наступила в результате заражения в больнице инфекцией вследствие небрежности и медицинской халатности, на то, что дисциплинарные, уголовные и гражданские органы, в которые она обращалась, не установили точную причину внезапного ухудшения состояния здоровья ее мужа, на длительность и исход внутригосударственного разбирательства. По делу допущено нарушение требований статьи 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

В ноябре 1997 года, после операции по удалению полипов носа, у мужа заявительницы начался бактериальный менингит, который был диагностирован только через два дня после того, как он выписался из больницы. Его еще несколько раз госпитализировали, он страдал от острой боли в животе и диареи. Муж заявительницы скончался через три месяца после операции в результате заражения крови, вызванного перитонитом и перфорацией полого органа желудочно-кишечного тракта.

 

В 1998 году заявительница подала жалобу властям, утверждая, что она не получила от больницы объяснений, почему внезапно ухудшилось состояние здоровья ее мужа и наступила его смерть. В ответ на ее письмо генеральный инспектор здравоохранения инициировал проведение расследования, а затем, в 2006 году - дисциплинарное разбирательство против одного из врачей, которое было приостановлено до рассмотрения уголовного дела, начатого в 2002 году. Уголовное разбирательство окончилось в 2009 году оправданием врача по обвинению в причинении смерти по грубой неосторожности. В отдельном разбирательстве региональный дисциплинарный совет Медицинской ассоциации решил не принимать каких-либо дальнейших мер, заключив, что отсутствуют данные о нарушении дисциплины или медицинской халатности. Наконец, иск о возмещении ущерба, предъявленный заявительницей в 2003 году, был отклонен решением 2012 года, которое было впоследствии поддержано Верховным административным судом в 2013 году.

 

В конвенционном разбирательстве заявительница жаловалась в соответствии со статьей 2 Конвенции на смерть ее мужа в результате заражения в больнице инфекцией вследствие небрежности и медицинской халатности. Она также жаловалась на то, что дисциплинарные, уголовные и гражданские органы, в которые она обращалась, не установили точную причину внезапного ухудшения состояния здоровья ее мужа, на длительность и исход внутригосударственного разбирательства.

 

15 декабря 2015 г. Палата Европейского Суда пятью голосами "за" при двух - "против" вынесла Постановление, согласно которому по делу было допущено нарушение требований статьи 2 Конвенции (право на жизнь) в ее материально-правовом аспекте - и единогласно, что по делу допущено нарушение требований статьи 2 Конвенции в ее процессуальном аспекте.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

По поводу соблюдения статьи 2 Конвенции. (a) Материально-правовой аспект. Европейский Суд разъяснил свой подход к вопросу медицинской халатности следующим образом.

 

В контексте предполагаемой медицинской халатности материально-правовые позитивные обязательства государств, относящиеся к медицинской помощи, ограничены обязанностью сформировать эффективную нормативную базу, в соответствии с которой больницы (частные или государственные) должны принимать адекватные меры для защиты жизни пациентов. Даже в делах, в которых была установлена медицинская халатность, Европейский Суд обычно устанавливает материально-правовое нарушение требований статьи 2 Конвенции, если соответствующая нормативная база не обеспечивала надлежащую защиту жизни пациента. Если власти государства-ответчика приняли адекватное законодательство об обеспечении высоких профессиональных стандартов для медицинских работников и защиты жизни пациентов, такие проблемы, как ошибочное решение, принятое медицинскими сотрудниками, или халатность в координации их действий при лечении конкретного пациента не могут считаться достаточными для привлечения властей государства-участника к ответственности с точки зрения их позитивных обязательств по защите жизни в соответствии со статьей 2 Конвенции.

 

Вопрос о неисполнении властями государства их регуляторных обязанностей требует конкретной, а не абстрактной оценки предполагаемых недостатков. В этой связи задача Европейского Суда обычно заключается не в оценке in abstracto применимого законодательства и правоприменительной практики, а в определении того, составлял ли способ их применения или воздействия на заявительницу нарушение требований Конвенции. Таким образом, наличие факта того, что нормативная база в некотором отношении может быть неудовлетворительной, не является достаточным, чтобы поднять вопрос в соответствии со статьей 2 Конвенции. Должно быть доказано, что нормативные положения причинили ущерб пациенту.

 

Кроме того, следует подчеркнуть, что обязанность властей по регулированию данного вопроса следует рассматривать в более широком смысле, который включает обязательство обеспечить эффективное функционирование этой регулятивной базы. Следовательно, регуляторные обязанности охватывают необходимые меры, обеспечивающие надзор и принуждение.

 

На основе этого более широкого понимания обязанности государств по обеспечению регуляторной базы Европейский Суд признал, что при весьма исключительных обстоятельствах, описанных ниже в пунктах (a) и (b), ответственность властей государства-ответчика в соответствии с материально-правовым аспектом статьи 2 Конвенции может возникать в отношении действий или бездействия по оказанию медицинской помощи, а именно если (a) жизнь конкретного пациента умышленно поставлена под угрозу в связи с отказом в доступе к жизненно необходимой экстренной помощи, это исключение не распространяется на обстоятельства, когда пациент считается получившим недостаточную, некорректную или несвоевременную помощь; (b) когда системные или структурные недостатки в оказании медицинских услуг повлекли лишение пациента доступа к жизненно необходимой экстренной помощи, и власти знали или должны были знать об этой угрозе и не приняли необходимых мер во избежание ее реализации, поставив тем самым под угрозу жизнь пациента.

 

Европейский Суд сознает, что исходя из фактов дела иногда может быть трудно провести разграничение между делами, затрагивающими простую медицинскую халатность, и делами, где имеет место отказ в доступе к жизненно необходимой экстренной помощи, особенно если может возникнуть сочетание факторов, повлекших смерть пациента. Для отнесения дела к последней категории должны быть достигнуты в совокупности следующие условия: (i) действия и бездействие лиц, оказывающих медицинскую помощь, должны выходить за рамки простой ошибки или медицинской халатности, если врачи, оказывающие медицинскую помощь в нарушение своих профессиональных обязанностей, отказывают пациенту в экстренной медицинской помощи, хотя понимают, что жизнь человека находится под угрозой из-за отсутствия этой помощи; (ii) данный недостаток должен быть объективно и реально определен как системный или структурный, чтобы быть приписанным государственным органам, и он не должен просто касаться конкретного случая, когда что-то может быть ненадлежащим в смысле неправильного или плохого функционирования; (iii) должна существовать причинно-следственная связь между обжалуемым недостатком и вредом, причиненным пациенту; (iv) данный недостаток должен следовать из неисполнения государством своих обязательств для предоставления нормативной основы в более широком смысле, указанном выше.

 

С учетом обстоятельств настоящего дела Европейский Суд установил, что отсутствовали достаточные данные об (i) отказе в медицинском обслуживании, (ii) системном или структурном недостатке, затрагивающем больницы, где лечился муж заявительницы, или (iii) вины, вменяемой медицинским работникам, выходящей за рамки простой ошибки или медицинской халатности или неисполнения медицинскими работниками их профессиональных обязанностей по оказанию экстренной медицинской помощи. Таким образом, дело затрагивало утверждения о медицинской халатности, что означало следующее: материально-правовые позитивные обязательства властей Португалии сводились к созданию адекватной регуляторной базы, обязывающей больницы, частные или государственные, принимать эффективные меры для защиты жизни пациентов. С учетом подробных правил и стандартов, введенных в законодательстве и правоприменительной практике государства-ответчика в рассматриваемой сфере, Европейский Суд пришел к выводу, что соответствующая регуляторная база не свидетельствует о недостатках в отношении обязательства государства защищать право на жизнь мужа заявительницы.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу требования статьи 2 Конвенции нарушены не были (принято 15 голосами "за" при двух - "против").

 

(b) Процессуальный аспект. Большая Палата Европейского Суда напомнила, что процессуальное обязательство в соответствии со статьей 2 Конвенции в контексте оказания медицинской помощи требовало, в частности, чтобы разбирательство было окончено в разумный срок. Помимо задачи соблюдения прав, присущих статье 2 Конвенции в каждом конкретном деле, надлежащее рассмотрение дел относительно медицинской халатности в больничном учреждении также важно для безопасности всех получателей услуг медицинской помощи. Длительность всех трех национальных разбирательств в деле заявительницы (дисциплинарного, уголовного и гражданского) была неразумной.

 

Кроме того, для целей процессуального обязательства в соответствии со статьей 2 Конвенции объем расследования, столкнувшегося со сложными вопросами, возникающими в медицинском контексте, не может быть истолкован как ограниченный временем и непосредственной причиной смерти лица. Если имеется доказуемое prima facie утверждение о последовательности событий, возможно, вызванных предположительно неосторожным действием, которое может повлечь смерть пациента, в частности, что касается утверждения о заражении в больнице инфекцией, от властей можно было ожидать проведения тщательного расследования этого вопроса. В настоящем деле не было проведено такого разбирательства, и суды государства-ответчика вместо проведения общей оценки рассмотрели события как последовательность медицинских происшествий, не уделив особого внимания тому, как они могли быть взаимосвязаны между собой. В итоге внутригосударственная система в целом, столкнувшись с доказуемым случаем медицинской халатности, повлекшим смерть мужа заявительницы, не обеспечила адекватную и своевременную реакцию, согласующуюся с обязательством государства в соответствии со статьей 2 Конвенции.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 2 Конвенции (принято единогласно).

 

 

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявительнице 23 000 евро в качестве компенсации морального вреда, требование о компенсации материального ущерба было отклонено.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/921-lopesh-de-souza-fernandesh-protiv-portugalii .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 14 декабря 2017 года по делу "Орланди и другие (Orlandi and Others) против Италии" (жалоба N 26431/12 и другие).

 

В 2012 году заявителям была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Италии.

 

По делу успешно рассмотрена жалоба заявителей на отказ властей зарегистрировать однополые браки, заключенные за границей. По делу допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

Заявители, однополые пары, заключившие браки за границей, просили зарегистрировать их браки в Италии. Им было отказано в регистрации на том основании, что правовая система Италии не допускает заключения брака однополыми парами. После Постановления Европейского Суда от 21 июля 2015 г. по делу "Олиари и другие против Италии" (Oliari and Others v. Italy) (жалобы N 18766/11 и 36030/11) законодательство Италии предусматривает заключение гражданских союзов в Италии. Последующими декретами было установлено, что пары, заключившие брак, гражданский союз или иной соответствующий союз за границей, могут зарегистрировать свой союз как гражданский в соответствии с законодательством Италии. Последний нормативный акт вступил в силу в 2017 году, и большая часть заявителей им воспользовалась.

 

В Европейском Суде заявители жаловались в соответствии со статьями 8, 12 и 14 Конвенции на отказ властей зарегистрировать их браки, заключенные за границей.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

По поводу соблюдения статьи 8 Конвенции. В соответствии со статьей 12 Конвенции и со статьей 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции государства могут ограничивать доступ к браку только для разнополых пар. То же относится к статье 14 Конвенции во взаимосвязи со статьей 12 Конвенции. Тем не менее однополые пары нуждались в правовом признании и защите их отношений. Гражданские союзы предоставляли возможность получения правового статуса равного или подобного браку во многих отношениях. В принципе подобная система prima facie достаточна, чтобы отвечать конвенционным стандартам. Гражданские союзы (и регистрация браков, заключенных за границей, в качестве гражданских союзов) также, по-видимому, предоставляли более или менее ту же защиту, что и брак, в отношении ключевых потребностей пары в стабильном и преданном отношении. В настоящее время заявители могут вступить в гражданский союз или зарегистрировать свой брак как гражданский союз. В связи с этим Европейский Суд должен установить исключительно то, являлся ли отказ зарегистрировать брак заявителей в любой форме, оставлявший их в правовом вакууме и лишенными какой-либо защиты, до введения в действие нового законодательства, нарушение их права в соответствии со статьей 8 Конвенции.

 

Ключевой вопрос заключается в том, было ли установлено справедливое равновесие между затронутыми конкурирующими интересами. Власти государства-ответчика не указали приоритетный общественный интерес для уравновешивания интересов заявителей и правомерную цель отказа в регистрации браков, если не считать общей фразы относительно "внутреннего общественного порядка". В отличие от других положений Конвенции ее статья 8 не включает понятие "общественный порядок" в число правомерных целей, в интересах которых государство могло бы вмешиваться в права лица. Однако имея в виду, что прежде всего законодательство должно определять правила относительно действительности браков и делать правовые выводы, Европейский Суд ранее признавал, что внутригосударственное регулирование регистрации браков должно отвечать правомерной цели предотвращения беспорядков. Таким образом, Европейский Суд мог согласиться для целей дела, что оспариваемые меры были приняты для предотвращения беспорядков, поскольку положение заявителей не было предусмотрено законодательством Италии. Суть данного дела заключается именно в том, что положение заявителей не предусмотрено законодательством страны, особенно поскольку заявители не могли требовать признания и защиты в Италии своих отношений в любой форме, будь то de facto союз или de jure союз в соответствии с законодательством иностранного государства.

 

Правовое признание однополых пар быстро распространяется в Европе. Аналогичное быстрое развитие отмечается в мировом масштабе, указывая на длящееся международное движение в сторону правового признания таких браков. До настоящего времени 27 стран из числа государств - участников Совета Европы ввели законодательство, допускающее признание отношений однополых пар. То же самое нельзя сказать о регистрации однополых браков, заключенных за границей, в отношении которых в Европе отсутствует консенсус. Помимо государств - участников Совета Европы, в которых однополый брак разрешен, сравнительно-правовая информация, доступная Европейскому Суду (ограничена 27 государствами, где однополый брак не был в то время разрешен), показывает, что только в трех из этих 27 государств-участников разрешается регистрировать такие браки, несмотря на отсутствие (до настоящего времени или в период, относящийся к обстоятельствам дела) в их законодательстве однополого брака. Следовательно, это отсутствие консенсуса подтвердило, что государства в принципе должны иметь широкие пределы усмотрения относительно решения о регистрации в качестве браков таких браков, как в настоящем деле, заключенных за границей.

 

Что касается интересов государства и общества в целом, то в отношении уклонения от регистрации подобных браков для предотвращения беспорядков власти Италии могли хотеть удержать от обращения своих граждан в других государствах к конкретным институтам, которые не признаны на внутригосударственном уровне (такие как однополый брак) и которые государство не обязано признавать с точки зрения Конвенции. Действительно, отказы в настоящем деле стали результатом решения законодателя не разрешать однополые браки - это выбор, не осуждаемый Конвенцией. Соответственно, Европейский Суд решил, что существовал законный интерес государства в обеспечении того, чтобы его законодательные прерогативы соблюдались и, следовательно, чтобы нельзя было не принимать во внимание выбор демократически избранных правительств. Отказ в регистрации брака заявителей не лишал их прав, ранее признанных в Италии, и заявители по-прежнему могли пользоваться в государстве, в котором они заключили брак, любыми правами и нести обязанности, приобретенные в таком браке. Однако решения об отказе в регистрации их брака в любой форме, оставлявшие заявителей в правовом вакууме (до принятия новых законов), не учитывали социальные реалии ситуации. Действительно, при том состоянии законодательства, которое имело место до введения новых законов, власти не могли формально признать правовое существование союза заявителей. Не были указаны преобладающие общественные интересы для оправдания ситуации, в которой отношения заявителей были лишены признания и защиты.

 

Власти Италии не могли разумно пренебрегать ситуацией заявителей, которая соответствовала семейной жизни в значении статьи 8 Конвенции, не предлагая им средства обеспечения их отношений. Однако до последнего времени внутригосударственные власти не признавали эту ситуацию или не предоставляли какую-либо форму защиты союза заявителей в результате правового вакуума, существовавшего в законодательстве Италии. Отсюда следует, что власти государства-ответчика не установили справедливого равновесия между любыми конкурирующими интересами, поскольку не обеспечили заявителям доступность конкретной правовой базы, предусматривающей признание и защиту их однополых союзов.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции (принято пятью голосами "за" при двух - "против").

 

С учетом вывода в соответствии со статьей 8 Конвенции необязательно рассматривать вопрос о том, было ли по делу допущено нарушение также требований статьи 14 Конвенции во взаимосвязи со статьями 8 или 12 Конвенции.

 

 

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил каждому заявителю по 5 000 евро в качестве компенсации морального вреда.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/922-orlandi-i-drugiye-protiv-italii .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 07 декабря 2017 года по делу "S.F. и другие (S.F. and Others) против Болгарии" (жалоба N 8138/16).

 

В 2016 году заявителям была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Болгарии.

 

По делу успешно рассмотрена жалоба на бесчеловечное и унижающее достоинство обращение с заявителями, являющимися несовершеннолетними иммигрантами, во время их содержания в изоляторе пограничной полиции. По делу допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

Заявители, три несовершеннолетних гражданина Ирака, которые бежали из этой страны вместе со своими родителями, были задержаны сотрудниками полиции на болгаро-сербской границе и заключены (как и их родители) в изолятор пограничной полиции в г. Видин (Болгария). Позднее они были переведены в иммиграционный изолятор в г. Софии, а в дальнейшем получили убежище в Швейцарии.

 

В Европейском Суде заявители утверждали, что условия их содержания в изоляторе в г. Видин составляли бесчеловечное и унижающее достоинство обращение, противоречащее статье 3 Конвенции.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

По поводу соблюдения статьи 3 Конвенции. Иммиграционное содержание под стражей несовершеннолетних вызывает особую озабоченность, поскольку дети, сопровождаются они взрослыми или нет, являются крайне уязвимой группой, имеющей особые потребности.

 

Рассматриваемый период в деле длился от 32 до 41 часа. Данный срок был значительно короче, чем периоды в недавно рассмотренных Европейским Судом делах, в которых Европейский Суд изучил условия, в которых сопровождаемые взрослыми несовершеннолетние содержались в иммиграционном заключении. Однако условия в изоляторе пограничной полиции были значительно хуже, чем описанные в этих делах. Камера, в которой содержались заявители, хотя и сравнительно хорошо проветривалась и освещалась, находилась в крайне ветхом состоянии. Она была грязной, в ней были изношенные двухъярусные нары, матрасы и постельные принадлежности, на полу лежали мусор и сырой картон. Возможности доступа к туалету были ограничены, что вынуждало их мочиться на пол в камере, в которой они содержались. Власти предположительно не предоставляли им пищу и питье в течение более чем 24 часов после заключения под стражу, и власти государства-ответчика не оспаривали утверждение о том, что мать заявителей получила бутылку с водой для детей и молоко для младшего заявителя, которому было всего полтора года, примерно через 19 часов после заключения под стражу.

 

Сочетание вышеупомянутых факторов должно было существенно затронуть заявителей физически и психологически и иметь особенно пагубные последствия для младшего заявителя с учетом его весьма юного возраста. Хотя действительно в последние годы государства, расположенные на внешних границах Европейского союза, с трудом справляются с большим потоком мигрантов, нельзя утверждать, что в период, относящийся к обстоятельствам дела, власти Болгарии столкнулись с чрезвычайной ситуацией таких масштабов, что власти были лишены практической возможности обеспечить минимально достойные условия в учреждениях временного содержания, в которые они решили поместить несовершеннолетних мигрантов сразу после их задержания и ареста. В любом случае ввиду абсолютного характера статьи 3 Конвенции возрастающий приток мигрантов не может освободить Высокую Договаривающуюся Сторону от соблюдения этого положения Конвенции.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции (принято единогласно).

 

 

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил каждому заявителю по 600 евро в качестве компенсации морального вреда.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/923-s-f-i-drugiye-protiv-bolgarii .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 07 декабря 2017 года по делу "Арнольди (Arnoldi) против Италии" (жалоба N 35637/04).

 

В 2004 году заявительнице была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Италии.

 

По делу успешно рассмотрена жалоба заявительницы на чрезмерную длительность уголовного разбирательства, на воспрепятствование ей во вступлении в уголовное разбирательство в качестве гражданского истца в связи с длительностью предварительных расследований. По делу допущено нарушение требований статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

В 1995 году заявительница подала заявление о возбуждении уголовного дела по факту подлога (из-за свидетельских показаний, данных в связи с ее попытками воспрепятствовать незаконному строительству на территории ее имущества). После предварительного расследования, которое продолжалось семь лет, разбирательство было прекращено на основании истечения срока давности для преследования за это преступление. Заявительница подала жалобу в соответствии с Законом Пинто, жалуясь на чрезмерную длительность уголовного разбирательства. Ее жалоба была признана неприемлемой для рассмотрения по существу на том основании, что она не имела статуса гражданского истца в разбирательстве, возбужденном по ее заявлению, и что она могла бы отстаивать свои права в судах по гражданским делам, не дожидаясь окончания предварительного следствия.

 

В соответствии с законодательством Италии потерпевший не может вступить в дело в качестве гражданского истца до предварительного слушания. В настоящем деле на момент признания истечения срока давности по преступлению предварительное слушание не проводилось.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

По поводу соблюдения пункта 1 статьи 6 Конвенции. (a) Применимость к делу положений Конвенции. Гражданско-правовой аспект пункта 1 статьи 6 Конвенции был признан применимым в настоящем деле по следующим причинам, связанным, в частности, с конкретными особенностями правовой системы Италии.

 

(i) Наличие гражданского права у потерпевшей стороны. Два критерия, установленные в прецедентной практике Европейского Суда, являются альтернативными, а не кумулятивными. Для заинтересованного лица необходимо и достаточно действовать с целью получения "компенсации", даже если только символической, или с целью "защиты гражданского права", путем подачи ходатайства о вступлении в разбирательство в качестве гражданского истца или просто путем возбуждения частного преследования. Следовательно, тот факт, что требование формальной компенсации не было выдвинуто, не препятствует применимости статьи 6 Конвенции. В каждом конкретном деле необходимо рассматривать вопрос о том, признавала ли внутригосударственная правовая система, что лицо, подавшее жалобу, имеет гражданский интерес для защиты в уголовном разбирательстве.

 

В настоящем деле не оспаривалось, что оба этих критерия были достигнуты. Во-первых, путем подачи заявления о возбуждении уголовного дела, и, как подробно изложено ниже в пункте (ii), заявительница продемонстрировала свой интерес в получении возмещения за нарушение гражданского права, на которое она могла ссылаться на доказуемых основаниях. Во-вторых, дело касалось разбирательства о подлоге, в котором заявительница добивалась признания недостоверного характера показаний, данных третьими лицами, на основе которых власти государства-ответчика отклонили ее заявление о защите имущественных прав.

 

(ii) Решающий характер стадии предварительного разбирательства для защиты гражданских прав потерпевших. Данный вопрос не может рассматриваться отвлеченно, поскольку необходимо учитывать особенности внутригосударственной правовой системы и конкретные обстоятельства дела.

 

В соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом Италии потерпевший имеет ряд прав, включающих право проведения расследований независимо от осуществляющихся стороной преследования и защитой, а также право обжаловать решение о прекращении производства. Кроме того, правовая система Италии регулируется принципом "законности преследования". Это означает, что, если внутригосударственные органы уведомлены о действиях, способных составить преступление (например, по заявлению), они обязаны при наличии оснований преследовать виновных. Соответственно, подав заявление, потерпевшие имеют право ожидать в случаях, предусмотренных законом, что будет возбуждено разбирательство, в которое они могли бы вступить в качестве гражданских истцов для получения возмещения за причиненный ущерб.

 

Соответственно, согласно законодательству Италии положение потерпевшего, который, ожидая возможности вступить в разбирательство в качестве гражданского истца, осуществляет, по крайней мере, одно из этих прав и возможностей в уголовном разбирательстве, существенно не отличалось от положения гражданского истца. Таким образом, исход предварительного разбирательства имел решающее значение для данного гражданского дела.

 

В настоящем деле заявительница осуществляла как минимум одно из прав и возможностей, предоставленных потерпевшим в соответствии с внутригосударственным законодательством, поскольку она представила документы, прямо потребовала, чтобы ее уведомили о прекращении разбирательства, и неоднократно требовала от стороны преследования принятия действий и быстрого окончания разбирательства.

 

(iii) Возражение по поводу существования иных средств правовой защиты, способных защитить гражданские интересы заявительницы. Тот факт, что заявительнице были доступны другие способы защиты (а именно обращение в суды по гражданским делам) для установления того, что данные показания были ложными, являлся обстоятельством, которое Европейский Суд был намерен рассмотреть при оценке пропорциональности ограничений доступа к суду, и не являлся относимым в контексте применимости статьи 6 Конвенции.

 

Если внутригосударственная правовая система предусматривает средство правовой защиты, направленное на защиту гражданского права, государство должно обеспечить, чтобы участники разбирательства пользовались фундаментальными гарантиями статьи 6 Конвенции, даже если внутренние нормы допускают иной способ защиты.

 

Кроме того, поскольку заявительница не приняла мер вне пределов уголовного разбирательства, чтобы обеспечить защиту своего гражданского права, она не могла считаться отказавшейся от своих прав в соответствии со статьей 6 Конвенции.

 

 

 

РЕШЕНИЕ

 

 

 

Статья 6 Конвенции является применимой к делу (принято единогласно).

 

(b) Существо жалобы. С учетом особенностей уголовного процесса в Италии началом течения срока, который должен приниматься во внимание, является дата подачи жалобы заявительницей (октябрь 1995 года), а моментом его окончания - решение судьи о прекращении разбирательства (январь 2003 года). Этот более чем семилетний период одного только предварительного расследования является чрезмерным.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 6 Конвенции (принято единогласно).

 

 

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявительнице 4 500 евро в качестве компенсации морального вреда, требование о компенсации материального ущерба было отклонено.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/924-arnoldi-protiv-italii .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 05 декабря 2017 года по делу "Хамидович (Hamidovic) против Боснии и Герцеговины" (жалоба N 57792/15).

 

В 2015 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Боснии и Герцоговине.

 

По делу успешно рассмотрена жалоба на назначение судом штрафа заявителю, отказавшемуся снять традиционный религиозный головной убор во время дачи показаний в суде в качестве свидетеля по уголовному делу. По делу допущено нарушение требований статьи 9 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

Заявитель, являвшийся членом местной группы, исповедовавшей ваххабитскую/салафитскую версию ислама, был вызван для дачи показаний в уголовном процессе по делу других членов группы, которые обвинялись в преступлениях террористической направленности. Он надлежащим образом явился по вызову в суд, но отказался снять традиционный религиозный головной убор во время дачи показаний, утверждая, что его религия обязывает носить этот головной убор постоянно. После того, как ему дали время для размышления и предупредили о последствиях продолжения неподчинения требованию снять головной убор, он был признан виновным в неуважении к суду, и ему был назначен штраф, который впоследствии был конвертирован в 30 дней лишения свободы, когда он отказался его заплатить.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

По поводу соблюдения статьи 9 Конвенции. Наказание, примененное к заявителю за ношение головного убора в зале судебных заседаний, составляло ограничение исповедания его религии. Ограничение было основано на присущем судье полномочии руководить ходом разбирательства в Государственном суде, причем заявитель был уведомлен о применимой норме и последствиях неподчинения. Ограничение также преследовало правомерную цель, поскольку Европейский Суд ранее указывал (См. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Лаутси и другие против Италии" (Lautsi and Others v. Italy) от 18 марта 2011 г. жалоба N 30814/06. См.: Бюллетень Европейского Суда по правам человека. 2011. N 9), что секуляризм является убеждением, защищаемым статьей 9 Конвенции и что цель поддержания светских и демократических ценностей может быть связана с правомерной целью "защиты прав и свобод других лиц". Что касается необходимости ограничения в демократическом обществе, Европейский Суд сознает, что перед председательствующим судьей стояла трудная задача по поддержанию порядка и обеспечению объективности данного судебного разбирательства в деле, в котором ряд участников относился к группе, противостоящей концепции светского государства и признающей только божий закон и суд. Он также учитывает общий контекст судебного разбирательства. Тем не менее Европейский Суд считает, что примененная мера не была оправдана.

 

Дело заявителя касалось свидетеля по уголовному делу, и это совершенно иное дело, которое следует отличать от дел, связанных с ношением религиозных символов и одежды на рабочем месте, особенно публичными должностными лицами, осуществляющими официальные полномочия. В то время как статья 9 Конвенции не защищает каждый акт, мотивированный или вдохновленный религией или убеждением, и не всегда гарантирует право вести себя в публичной сфере способом, продиктованным религией или убеждениями лица, и хотя возможны случаи, когда требование к свидетелю снять религиозный символ является оправданным, властям предлагается не упускать из виду конкретные особенности разных религий. Свобода вероисповедания является фундаментальным правом не только потому, что только здоровое демократическое общество нуждается в сохранении и поддержании плюрализма и разнообразия, но также из-за важности для лица, для которого религия является основным правилом своей жизни, быть способным сообщать свое убеждение другим.

 

Европейский Суд не видит оснований сомневаться в том, что действия заявителя были обоснованы его искренним религиозным убеждением в том, что его религиозной обязанностью является постоянное ношение религиозного убора, в отсутствие скрытого намерения высмеять судебный процесс, подстрекать других к отрицанию светских и демократических ценностей или вызвать беспорядки. В отличие от некоторых других членов его религиозной группы заявитель явился по вызову в суд и встал по требованию, тем самым явно подчинившись закону и судам страны. Отсутствовали данные о том, что он не хотел давать показания или вел себя неуважительно. При таких обстоятельствах его наказание за неуважение к суду на том лишь основании, что он отказался снять головной убор, не было необходимым в демократическом обществе, и власти государства-ответчика вышли за широкие пределы своего усмотрения.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 9 Конвенции (принято шестью голосами "за" при одном - "против").

 

 

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю 4 500 евро в качестве компенсации морального вреда.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/925-khamidovich-protiv-bosnii-i-gertsegoviny .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 12 декабря 2017 года по делу "Саргсян (Sargsyan) против Азербайджана" (жалоба N 40167/06) и Постановление ЕСПЧ от 12 декабря 2017 года "Чирагов и другие (Chiragov and Others) против Армении" (жалоба N 13216/05).

 

В 2005 и 2006 годах заявителям была оказана помощь в подготовке жалоб. Впоследствии жалобы была коммуницированы Азербайджану и Армении соответственно.

 

По делам успешно рассмотрены жалоба жалобы о рассмотрении вопроса о выплате совокупной компенсации материального ущерба и морального вреда заявителям, которые были вынуждены покинуть свои дома во время армяно-азербайджанского конфликта в Нагорном Карабахе. Заявителям присуждена компенсация материального ущерба и морального вреда.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

В деле "Саргсян против Азербайджана" заявитель и его семья были этническими армянами, которые проживали в селе Гулистан в современном Горанбойском районе Азербайджана. Заявители по делу "Чирагов и другие против Армении" были азербайджанскими курдами, проживавшими в Лачинском районе в Азербайджане. Заявители были вынуждены покинуть свои дома в 1992 году во время армяно-азербайджанского конфликта по поводу Нагорного Карабаха.

 

Постановлениями, вынесенными 16 июня 2015 г. (далее - основные Постановления), Большая Палата установила длящиеся нарушения статей 8 и 13 Конвенции и статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Вопрос о применении статьи 41 Конвенции был отложен в обоих делах.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. (a) Предварительные замечания. Эти два дела были исключительны и относились к длящемуся конфликту. Активная военная фаза конфликта в Нагорном Карабахе имела место в 1992 - 1994 годах, но, несмотря на соглашение о прекращении огня, заключенное в мае 1994 года, и переговоры, проводившиеся в рамках Минской группы ОБСЕ, мирный договор не был заключен. Через 23 года нарушения режима прекращения огня все еще продолжались. Недавно произошла эскалация конфликта вдоль линии соприкосновения, особенно во время военных столкновений в начале апреля 2016 года. События, которые вынудили заявителей оставить имущество и покинуть жилища, произошли в 1992 году. Власти государств-ответчиков ратифицировали Конвенцию через 10 лет после этих событий, Азербайджан - 15 апреля 2002 г., а Армения - 26 апреля 2002 г. Не обладая юрисдикцией ratione temporis по поводу событий, предшествовавших ратификации Конвенции, Европейский Суд заключил в своих основных постановлениях, что заявители сохраняют действительные имущественные права, и с даты вступления в силу Конвенции установил длящиеся нарушения прав заявителей.

 

Ratione temporis (лат.) - временной критерий приемлемости жалобы.

 

Европейский Суд, таким образом, имел дело с длящейся ситуацией, которая уходит корнями в неразрешенный конфликт в Нагорном Карабахе и прилегающем коридоре и до сих пор затрагивает большое количество лиц. На рассмотрении Европейского Суда находится свыше тысячи индивидуальных жалоб, поданных лицами, которые были перемещены во время конфликта, более половины из них поданы против властей Армении, остальные - против властей Азербайджана. Заявители по настоящим двум рассмотренным делам представляли собой лишь малую часть лиц, количество которых по подсчетам превышает миллион, вынужденных бежать во время конфликта и с тех пор не имевших возможности вернуться к своему имуществу и жилищам или получить какую-любую компенсацию за утрату пользования ими.

 

Власти Армении и Азербайджана до вступления в Совет Европы приняли обязательство принять меры для мирного урегулирования конфликта. Примерно 15 лет прошло после ратификации Конвенции обоими государствами без всякой перспективы политического решения. Два заинтересованных государства должны найти такое решение.

 

Европейский Суд не является судом первой инстанции. Он не имеет возможности, и это нецелесообразно для его функции международного суда, разрешать большое количество дел, которые требуют установления конкретных фактов или расчета денежной компенсации, что как вопрос принципа и эффективной практики относится к сфере национальных юрисдикций. Именно уклонение властей государств-ответчиков от соблюдения своих обязательств при вступлении в Совет Европы, а также обязательств в соответствии с Конвенцией вынудило Европейский Суд в настоящих делах действовать в качестве суда первой инстанции, устанавливая соответствующие факты, часть которых имела место много лет назад, изучая доказательства в отношении имущественных требований и окончательно оценивая денежную компенсацию.

 

Без ущерба для любой компенсации, которая присуждается в качестве справедливой компенсации в настоящих дела, необходимо эффективное и конструктивное исполнение основных постановлений, требующее принятия мер общего характера на внутригосударственных уровнях. Указания относительно целесообразных мер даны в основных постановлениях.

 

(b) Общие принципы относительно справедливой компенсации. Если характер нарушения допускает restitutio in integrum, то власти государства-ответчика должны это осуществить, Европейский Суд не имеет ни полномочий, ни практической возможности сделать это самостоятельно. Если, с другой стороны, внутригосударственное законодательство не допускает восстановления или допускает лишь частично, статья 41 Конвенции позволяет Европейскому Суду присуждать потерпевшей стороне такую компенсацию, которая представляется целесообразной. Тем не менее некоторые ситуации, особенно те, что затрагивают длительные конфликты, в реальности не подлежат полной репарации. Что касается требований материального ущерба, должна существовать четкая причинно-следственная связь между ущербом, требуемым заявителем, и нарушением Конвенции. В отношении ущерба, связанного с недвижимым имуществом, когда не имело места лишение имущества, но у заявителя не было доступа к нему и потому возможности пользоваться им, общий подход Европейского Суда заключался в том, чтобы оценить причиненный ущерб с учетом годовой земельной ренты, рассчитанной в качестве процента рыночной стоимости имущества, которая могла быть получена в соответствующий период.

 

Точному расчету сумм, необходимых для компенсации материального ущерба, понесенного заявителем, может препятствовать неопределенный характер ущерба, вытекающий из нарушения. Компенсация по-прежнему может быть присуждена, несмотря на большое количество неопределимых показателей будущих убытков, хотя чем больше времени прошло, тем более неопределенной является связь между нарушением и ущербом. В подобных делах требует решения вопрос об уровне справедливой компенсации в отношении прошлых и будущих убытков, которую необходимо присудить заявителю, и этот вопрос должен быть разрешен Европейским Судом по своему усмотрению с учетом принципа справедливости.

 

Кроме того, Европейский Суд напомнил, что отсутствует прямое положение о нематериальном или моральном вреде. Ситуации, в которых заявителю были причинены очевидная травма, физическая или психологическая, боль и страдания, дистресс, беспокойство, фрустрация, возникли чувство несправедливости или унижения, длительная неопределенность, нарушение жизни либо реальная утрата возможностей, следует отличать от случаев, в которых публичное возмещение вреда, понесенного заявителем, в решении, обязательном для Договаривающейся Стороны, являлось целесообразной формой возмещения само по себе. В некоторых делах, когда законодательство, процедура или практика были признаны не отвечающими конвенционным стандартам, этого было достаточно для исправления положения. В других ситуациях, однако, влияние нарушения может считаться имеющим природу и степень, столь сильно ущемляющими моральное благосостояние заявителя, чтобы требовать чего-то большего. Данные элементы не подлежат подсчету или точной количественной оценке. Роль Европейского Суда не заключается также в том, чтобы функционировать аналогично внутригосударственному механизму разделения вины и компенсаторных убытков между гражданскими сторонами. Руководящий принцип Европейского Суда - это справедливость, которая, помимо прочего, включает гибкость и объективное рассмотрение того, что является справедливым, честным и разумным при всех обстоятельствах дела, включая не только положение заявителя, но и общий контекст, в котором имело место нарушение. Нематериальные компенсации являются признанием того факта, что моральный вред был причинен в результате фундаментального нарушения прав человека, и отражением в самой общей форме тяжести ущерба. Наконец, в зависимости от конкретных обстоятельств дела может быть целесообразно присудить совокупную компенсацию материального ущерба и морального вреда.

 

(c) Компенсация ущерба в деле Саргсяна. (i) Материальный ущерб. Заявитель первоначально просил о реституции своего имущества, включая право возвращения к своему имуществу и жилищу в селе Гулистан, но не поддержал это требование после вынесения основного Постановления, указав на невозможность возвращения в село ввиду сохраняющейся ситуации в сфере безопасности. Таким образом, присуждение компенсации было целесообразной справедливой компенсацией.

 

Именно вывод о том, что заявитель по-прежнему имеет действительные имущественные права в отношении его жилища и земельного участка в селе Гулистан, отнес дело к компетенции Европейского Суда ratione temporis с 15 апреля 2002 г. Отсюда следует, во-первых, что почти 10-летний период, в течение которого существовала обжалуемая ситуация, не относился к временной юрисдикции Европейского Суда, и что любой ущерб, понесенный заявителем до 15 апреля 2002 г., не был прямо связан с установленными нарушениями и поэтому не мог быть возмещен в соответствии со статьей 41 Конвенции. Во-вторых, поскольку заявитель не был лишен своих имущественных прав, компенсация не могла быть присуждена за утрату дома и участка как таковых, а лишь за утрату пользования этим имуществом.

 

Ущерб дому, мебели, плодовым деревьям заявителя и утрата домашнего скота имели место до вступления в силу Конвенции, и, следовательно, по данным основаниям не могла быть присуждена какая-либо компенсация. Кроме того, не могла быть компенсирована утрата дохода от заработной платы и пенсии за период, предшествующий 15 апреля 2002 г. Что касается периода после вступления в силу Конвенции, то отсутствовала причинно-следственная связь между нарушениями, установленными в основном Постановлении, и предполагаемым ущербом. Требуемая компенсация ущерба не была непосредственно связана с невозможностью восстановления заявителем его имущественных прав или получения компенсации за утрату пользования ими, а скорее была связана с его перемещением из села Гулистан в 1992 году и общими последствиями конфликта.

 

Следовательно, материальный ущерб мог быть компенсирован только по двум основаниям, а именно потеря дохода от земельного участка заявителя и дополнительные расходы по аренде и проживанию. Оценка материального ущерба по данным основаниям затруднялась в связи со многими неопределенностями и сложностями. Некоторые из этих трудностей были связаны с тем фактом, что основополагающий конфликт до сих пор не разрешен, и с конкретной ситуацией в селе Гулистан. После вступления в силу Конвенции Гулистан был заброшенным селом, в котором большинство построек обветшало, оно находится между двумя противоборствующими силами конфликта. При таких обстоятельствах не представлялось возможным установить действительные данные об утрате пользования имущества заявителя. Не представляется возможным также оценить потерю пользования со ссылкой на годовую земельную ренту, исчисленную в качестве процента рыночной стоимости имущества, которая могла быть получена в период после вступления в силу Конвенции.

 

Другая трудность, тесно связанная с первой, касалась отсутствия документации или ее недоступности. Основным документом, представленным заявителем в отношении его дома и земли в селе Гулистан, был технический паспорт дома, выданный в мае 1991 года, еще во времена Советского Союза. В техническом паспорте не была указана оценка земельного участка. Это частично могло объясняться тем фактом, что, когда земельный участок был передан заявителю, отсутствовала частная собственность на землю в соответствии с советской правовой системой, и он был передан ему с "правом пользования". Что касается периода, относящегося к компетенции Европейского Суда ratione temporis, отсутствует документация, относящаяся к стоимости имущества или любому доходу, который мог быть из него извлечен.

 

Хотя Европейский Суд признал, что заявитель, который проживал в своем доме в селе Гулистан и получал большую часть своего дохода в результате сельскохозяйственных работ на своем земельном участке, должен был нести дополнительные расходы на проживание в Армении, неопределенность оценки утраты дохода от земли заявителя также препятствует точному исчислению разницы в расходах на проживание. Оценка дополнительно осложнялась тем обстоятельством, что она включала сравнение экономических условий в двух различных странах, которые со временем могли существенно измениться. С учетом всех этих элементов материальный ущерб, понесенный заявителем, не подлежал точной оценке.

 

(ii) Моральный вред. Заявителю должен был быть причинен моральный вред в результате затянувшейся неурегулированной ситуации, неуверенности относительно судьбы его дома и иного имущества и могил его родственников в селе Гулистан и сопутствующих эмоциональных страданиях и дистресса. Вывод о нарушении Конвенции сам по себе не является достаточной справедливой компенсацией за причиненный моральный вред. До настоящего времени власти государства-ответчика не создали механизма подачи имущественных требований или не приняли иных мер, с помощью которых могли извлечь выгоду лица, находящиеся в положении заявителя.

 

(d) Компенсация ущерба в деле Чирагова и других. (i) Материальный ущерб. У заявителей не было реальной перспективы вернуться домой, и отсутствовала такая возможность в рассматриваемый период. Следовательно, присуждение компенсации являлось бы надлежащей справедливой компенсацией. Ущерб, причиненный заявителям до 26 апреля 2002 г., не был прямо связан с нарушениями и потому не мог быть возмещен в соответствии со статьей 41 Конвенции. Поскольку заявители не были лишены своих имущественных прав, компенсация не могла быть присуждена за потерю дома и участка как таковых, а лишь за утрату пользования этим имуществом. Неясно, были ли дома заявителей разрушены или частично разрушены или оставались совершенно нетронутыми. С учетом всех неопределенностей объяснения по делу достаточно не устанавливают, что заявители имели дома, которые в апреле 2002 года еще существовали либо, если да, находились в состоянии, которое могло приниматься во внимание для целей присуждения компенсации. Было очень трудно определить стоимость земли заявителей. Это усугублялось тем фактом, что в начале периода, который мог быть рассмотрен Европейским Судом, земля заявителей находилась на оккупированной и сильно разоренной территории 10 лет, и с тех пор прошли еще 15 лет в аналогичных обстоятельствах. Следовательно, в то время как материальный ущерб может быть возмещен в отношении утраты дохода от земли заявителей, включая возможную ренту и выручку от земледелия и животноводства, общий подход Европейского Суда при расчете убытков не представляется целесообразным или полезным при обстоятельствах настоящего дела.

 

Помимо личных показаний, не были представлены данные в поддержку утверждений об утрате домашнего имущества, автомобилей, плодовых деревьев и кустарников, домашнего скота. Еще более важно, что все эти вещи должны разумно считаться уничтоженными или исчезнувшими во время нападения военных на Лачинский район или в последующий десятилетний период до апреля 2002 года. Если бы любые предметы все еще существовали позднее, им, по крайней мере, в последующие годы разрухи был причинен такой ущерб, что они едва ли находились бы в состоянии, пригодном для использования. В отношении данных предметов отсутствовала причинно-следственная связь между указанными убытками и длящимися нарушениями, установленными в основном Постановлении. Утрата заработной платы и иного дохода не была связана с утратой имущества и жилищ заявителей, а, скорее, с их перемещением из г. Лачина в 1992 году. Нельзя строить догадки относительно того, какие работу или доход заявители могли иметь в г. Лачине в 2002 году, через 10 лет после их бегства. Соответственно, материальный ущерб мог быть компенсирован только по двум основаниям, а именно утраты дохода от земли заявителя и повышенных расходов на проживание в г. Баку. Однако оценка причиненного ущерба зависела от многих неопределенных факторов, в частности, поскольку требования были основаны на ограниченной документации, а также вследствие отсутствия достоверного метода или информации для оценки стоимости земли. Следовательно, материальный ущерб, причиненный заявителям, не подлежал точной оценке.

 

(ii) Моральный вред. Обстоятельства дела должны были причинить заявителям эмоциональные страдания и дистресс в результате затянувшейся неурегулированной ситуации, в результате которой они были отчуждены от их имущества и жилищ в г. Лачине и были вынуждены вести жизнь перемещенных лиц в г. Баку, по-видимому, в менее удовлетворительных условиях проживания. Вывод о нарушении Конвенции сам по себе не является достаточной справедливой компенсацией за причиненный моральный вред.

 

(e) Общая оценка. Заявители в обоих делах имеют право на компенсацию за определенный материальный ущерб и моральный вред, которые тесно связаны. Причиненный ущерб не допускал точного расчета сам по себе, а в связи с истечением длительного времени возникли дополнительные трудности в его оценке. Уровень справедливой компенсации должен быть определен по усмотрению Европейского Суда с учетом того, что он сочтет справедливым. Европейский Суд учел первичную обязанность властей государств-ответчиков возместить последствия нарушения Конвенции и вновь подчеркнул обязанность двух государств найти приемлемое разрешение конфликта в Нагорном Карабахе. До решения на политическом уровне Европейский Суд признал целесообразным присудить совокупную сумму материального ущерба и морального вреда каждому из заявителей в размере 5 000 евро, которая охватывала все виды ущерба, а также любой налог, который может быть начислен в связи с этой суммой.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

Европейский Суд присудил по 5 000 евро в качестве компенсации материального ущерба и морального вреда каждому из заявителей.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/926-sargsyan-protiv-azerbaydzhana-chiragov-i-drugiye-protiv-armenii .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 28 ноября 2017 года по делу "Антович и Миркович (Antovic and Mirkovic) против Черногории" (жалоба N 70838/13).

 

В 2013 году заявителям была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Черногории.

 

По делу успешно рассмотрена жалоба на установление скрытого видеонаблюдения в аудиториях университета за сотрудниками на их рабочем месте, за вторжение в их личную жизнь, влекущее фиксированную и воспроизводимую документацию поведения на рабочем месте. По делу допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

Заявители являлись преподавателями университета. После решения декана ввести видеонаблюдение в ряде аудиторий университета они подали жалобу в агентство по защите персональных данных. Агентство удовлетворило их жалобу и распорядилось о снятии камер, в частности, по причине того, что не были соблюдены условия для организации видеонаблюдения, предусмотренные статьей 36 Закона о защите персональных данных, поскольку не имелось доказательств наличия угрозы безопасности для людей и имущества, а дополнительно заявленная университетом цель безопасности обучения не входила в перечень законных оснований для видеонаблюдения. Это решение было отменено судами Черногории на том основании, что университет являлся публичным учреждением, осуществлявшим деятельность, представлявшую публичный интерес, включая обучение. Аудитории были рабочими местами, как зал судебного заседания или парламент, где профессора никогда не находились в одиночестве, поэтому они не могли ссылаться на право на уважение личной жизни, которое могло быть нарушено. Собранные данные также не могли рассматриваться как персональные.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

По поводу соблюдения статьи 8 Конвенции. (a) Применимость. Аудитории университета были местом работы преподавателей. Там они не только учили студентов, но и взаимодействовали с ними, развивая взаимоотношения и формируя их социальную идентичность. Европейский Суд уже указывал, что скрытое видеонаблюдение за сотрудниками на их рабочем месте может рассматриваться как существенное вторжение в их личную жизнь, влекущее фиксированную и воспроизводимую документацию поведения на рабочем месте, которой не могли избежать сотрудники, связанные договорным обязательством работать в этом месте. Отсутствовали основания для того, чтобы Европейский Суд отступил от данного вывода даже в случае нескрытого видеонаблюдения на своем рабочем месте. Кроме того, Европейский Суд также указал, что, даже если правила работодателя относительно личной общественной жизни работников на рабочем месте были ограничительными, они не могут сводить ее к нулю. Соблюдение права на уважение личной жизни продолжало существовать, даже если оно могло быть ограничительным в случае необходимости. Данные, собранные оспариваемым видеонаблюдением, относились к "личной жизни" заявителей, и статья 8 Конвенции была, таким образом, применима в настоящем деле.

 

(b) Существо жалобы. Применимое законодательство (статья 36 Закона о защите персональных данных) прямо предусматривало определенные условия, достижение которых позволяло осуществлять наблюдение через камеры. Однако в настоящем деле эти условия не были достигнуты, как правомерно установило агентство по защите персональных данных. В этом отношении (в отсутствие рассмотрения данного вопроса судами страны) Европейский Суд не мог не заключить, что вмешательство в личную жизнь заявителей, вызванное видеонаблюдением на их рабочем месте, не было "предусмотрено законом" для целей статьи 8 Конвенции.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции (принято четырьмя голосами "за" при трех - "против").

 

 

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил выплатить заявителям 1 000 евро в качестве компенсации морального вреда.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/927-antovich-i-mirkovich-protiv-chernogorii .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 28 ноября 2017 года по делу "N. (N.) против Румынии" (жалоба N 59152/08).

 

В 2008 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Румынии.

 

По делу успешно рассмотрена жалоба заявителя на необоснованно длительное содержание его под стражей, на отсутствие предоставления какой-либо эффективной помощи. По делу допущено нарушение требований статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

В январе 2001 года против N. было возбуждено уголовное дело по подозрению в инцесте и растлении его несовершеннолетних дочерей (разбирательство было прекращено в 2002 году). Он был госпитализирован в психиатрическую больницу, в апреле 2002 года суд поддержал эту меру в отсутствие заявителя. После изменений законодательства, направленных на усиления обеспечения прав инвалидов, законность продолжения содержания заявителя под стражей периодически проверялась начиная с сентября 2007 года.

 

Однако заявитель оставался в психиатрической больнице, поскольку медицинские эксперты пришли к выводу, что он страдал от параноидной шизофрении. В августе 2016 года окружной суд решил, что в принципе заявитель мог быть выписан из больницы, но его следует продолжать содержать временно, пока не будет найдено подходящее для него учреждение. В феврале 2017 года суд первой инстанции дал указание заменить заявителю содержание под стражей на принудительное лечение, но попытки добиться его освобождения не дали результата.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

По поводу соблюдения пункта 1 статьи 5 Конвенции. Лишение свободы заявителя относилось к сфере действия подпункта "e" пункта 1 статьи 5 Конвенции, поскольку его психические расстройства были подтверждены рядом судебно-медицинских экспертиз.

 

(a) Продолжение содержания под стражей после 2007 года. В соответствии с законодательством Румынии для содержания в психиатрическом учреждении психическое заболевание должно было составлять угрозу для общества. Кроме того, подпункт "e" пункта 1 статьи 5 Конвенции предполагал, что, если не предусматривалось проведение лечения, содержание под стражей лица с психическим расстройством требовало специального обоснования с учетом серьезности расстройств и необходимостью защиты данного лица или других.

 

В настоящем деле при первой проверке содержания заявителя под стражей суд первой инстанции основал свое решение ссылкой на два основных аспекта: уголовные обвинения, первоначально выдвинутые против заявителя (инцест и растление несовершеннолетних), и наличие у него параноидальной шизофрении (согласно заключению медицинской экспертизы, выданной в июле 2007 года).

 

Относительно обвинений заявителя суд ссылался только на материалы, представленные стороной обвинения. Однако прокурор отказался от обвинения в инцесте в связи с отсутствием доказательств. Обвинение в растлении несовершеннолетних позднее повлекло вывод о прекращении дела в связи с отсутствием адекватной самооценки заявителя. Данный вывод не проверялся судом. Кроме того, сами обвинения не были рассмотрены судом в состязательном разбирательстве. Соответственно, ссылка на них не была достаточной для установления опасности заявителя.

 

Что касается психических заболеваний заявителя, то вместо оценки опасности, которую он представлял, суд просто сослался на выводы заключения судебно-медицинской экспертизы (которая рекомендовала продолжение его содержания под стражей), подход, который уже критиковался Европейским Судом. Кроме того, ни суд, ни медицинские учреждения не сообщали о каких-либо актах насилия со стороны заявителя во время его содержания под стражей. Напротив, во время проведения экспертизы в июле 2007 года заявитель вел себя спокойно, не возражал против лечения, не провоцировал конфликты с другими пациентами и демонстрировал низкий уровень враждебности при получении лечения.

 

Последующие проверки не установили, представлял ли заявитель потенциальную опасность, поскольку использовался тот же формальный и поверхностный подход, и ни жалобы заявителя на решения суда первой инстанции, ни разбирательство, которое он инициировал, не прояснили этот вопрос. Кроме того, ни медицинские органы, ни сам суд не рассматривали, могли ли быть применены альтернативные меры.

 

Соответственно, в отсутствие оценки опасности, которую представлял заявитель, его содержание под стражей не имело правовой основы и не было оправдано в соответствии с подпунктом "e" пункта 1 статьи 5 Конвенции. Оно также вызывало вопросы в свете подпункта "b" пункта 1 статьи 14 Конвенции ООН о правах инвалидов (далее - CRPD), в котором указывается, что наличие инвалидности не при каком случае не должно становиться основанием для лишения свободы. Хотя впоследствии вопрос о том, представляет ли заявитель опасность, являлся предметом проверки, власти государства-ответчика не раскрыли фактическую информацию, которая повлекла изменения в оценке медицинских экспертов.

 

(b) Было ли необходимо продолжение содержания заявителя под стражей после судебного решения о его освобождении. В своем решении от августа 2016 года, подчеркивая необходимость прекращения содержания заявителя под стражей, окружной суд принял меру, не указав для нее соответствующей правовой основы.

 

Кроме того, после вынесения окончательного решения от февраля 2017 года об освобождении заявителя власти государства-ответчика не указали применимую к ситуации заявителя процедуру, которая позволила бы, прежде всего, оценить его потребности до освобождения или перевода в другой центр, отвечающий этим нуждам. Возможность постепенного или условного освобождения не упоминалась ранее. Хотя заявитель согласился оставаться под стражей до того момента, когда социальные службы найдут адекватное решение его ситуации, ему должны быть предоставлены адекватные защитные гарантии, обеспечивающие возможность освобождения без ненадлежащей задержки.

 

Можно предположить, что вышеупомянутые решения опирались на практику, все более утверждающуюся на международном уровне, которая поддерживает лечение и уход за инвалидами в пределах общины, если это возможно (см. статью 19 CRPD, Руководящие указания Комитета по правам инвалидов или Стратегию по инвалидности Совета Европы 2017 - 2023 годов). Однако ее имплементация вызывает дополнительные проблемы в соответствии с пунктом 1 статьи 5 Конвенции. На практике заявитель не был в действительности освобожден. В любом случае требовалось проведение строгой оценки его конкретных нужд и принятия целесообразных мер с точки зрения социальной защиты. Кроме того, усилия внутригосударственных властей оказались бесполезными в связи с отсутствием учреждения, которое могло его принять. Данное положение дел отражало текущие реалии в Румынии, как ранее уже указывали другие международные органы (такие, как Европейский комитет по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания (ЕКПП) или комиссар Совета Европы по правам человека).

 

Следовательно, длительное содержание заявителя под стражей после вынесения решения от 29 августа 2016 г. было произвольным.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 5 Конвенции (принято единогласно).

 

По поводу соблюдения пункта 4 статьи 5 Конвенции. Имплементация соответствующего законодательства Румынии, которое вступило в силу в сентябре 2006 года, была неадекватной для обеспечения прав заявителя.

 

(a) Периодический характер проверок. Проверки судами необходимости содержания заявителя под стражей были разделены периодами в 15 месяцев (февраль 2015 года - май 2016 года), 16 месяцев (октябрь 2008 года - февраль 2010 года) и даже три года и восемь месяцев (апрель 2010 года - декабрь 2013 года). Не были приведены исключительные причины для оправдания таких задержек. Кроме того, эти периоды существенно превышали предельные сроки, предусмотренные законодательством страны (шесть месяцев, а затем 12 месяцев начиная с 2014 года).

 

Европейский Суд с озабоченностью отметил также практику ретроспективной оценки необходимости продолжения содержания под стражей на основе медицинской информации, полученной задолго до этого (например, более чем за один, два или три года ранее), которая необязательно отражала состояние задержанного во время принятия решения. Такая задержка между судебно-медицинской экспертизой и последующим решением сама по себе могла противоречить принципу, лежащему в основе статьи 5 Конвенции, а именно защите лиц от произвола.

 

Наконец, насколько вышеупомянутые задержки могли объясняться необходимостью получения требуемых заключений судебно-медицинской экспертизы, суд, по-видимому, не интересовался ходом работы экспертов и не использовал свои полномочия для применения санкций к экспертам, не исполняющим обязанность представления заключения. Соответственно, не было удовлетворено требование о "безотлагательной проверке".

 

(b) Юридическая помощь. Заявитель, страдавший от психических заболеваний, препятствовавших ему в удовлетворительном ведении судебного разбирательства, пользовался услугами официально назначенного защитника. Однако в каждом разбирательстве его представляли разные адвокаты, с которыми он не мог совещаться и встречаться до судебных заседаний. В большинстве случаев его адвокаты выступали за продолжение его содержания под стражей или оставляли данный вопрос на усмотрение судов. Не высказываясь о том, как должны действовать адвокаты в подобных случаях, когда они представляют лицо с психическими расстройствами, Европейский Суд пришел к выводу, что отсутствовало предоставление какой-либо эффективной помощи.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 5 Конвенции (принято единогласно).

 

В порядке применения статьи 46 Конвенции. Меры индивидуального характера. Чтобы возместить последствия нарушения прав, предоставленных заявителю в соответствии со статьей 5 Конвенции, власти должны без задержки исполнить окончательное решение окружного суда о его освобождении в условиях, отвечающих его потребностям.

 

Меры общего характера. Что касается недостатков, выявленных в настоящем деле, которые могут привести к подаче других обоснованных жалоб в будущем, Европейский Суд рекомендовал, чтобы власти государства-ответчика установили меры общего характера для обеспечения того, чтобы содержание под стражей лиц в психиатрических больницах было законным, обоснованным и не произвольным и чтобы любые лица могли возбудить разбирательство, предоставив им адекватные гарантии с целью обеспечения безотлагательного судебного решения по поводу законности их содержания под стражей.

 

 

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил выплатить заявителю 30 000 евро в качестве компенсации морального вреда.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/928-n-protiv-rumynii .

 

 

Постановление ЕСПЧ от 28 ноября 2017 года по делу "Дорняну (Dorneanu) против Румынии" (жалоба N 55089/13).

 

В 2013 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Румынии.

 

По делу успешно рассмотрена жалоба на бесчеловечные условия содержания под стражей лица, страдающего онкологическим заболеванием, на неоднократные переводы из одного учреждения в другое, на ненадлежащий уход и оказание помощи, на длительное лишение свободы, несмотря на неизлечимую болезнь. По делу допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

 

 

 

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

 

 

 

Заявитель, привлеченный к уголовной ответственности в 2002 году, был осужден в феврале 2013 года и приговорен к трем годам и четырем месяцам лишения свободы. Хотя в ноябре 2012 года у него был диагностирован запущенный рак предстательной железы, он был заключен в тюрьму в марте 2013 года для отбытия наказания. Заявитель немедленно обратился с ходатайством о приостановлении отбытия наказания и несколько раз повторял его. В июне 2013 года суд удовлетворил его ходатайство на трехмесячный срок, но в августе 2013 года апелляционный суд решил, что необходимая заявителю медицинская помощь может быть оказана в тюрьме. Для проведения лечения заявителя неоднократно переводили в различные больницы и тюрьмы, часто на весьма значительное расстояние. Ему заменили химиотерапию паллиативным лечением, и он скончался в больнице в декабре 2013 года.

 

 

 

ВОПРОСЫ ПРАВА

 

 

 

По поводу соблюдения статьи 3 Конвенции (материально-правовой аспект). (a) Общие условия содержания под стражей. Условия, в которых содержался заявитель, подвергли его тяготам, выходящим за пределы неизбежного уровня страданий, присущих содержанию под стражей. Хотя длительность его содержания под стражей, когда на него приходилось менее 3 кв. метра личного пространства, была непродолжительной, обычные камеры (от 3 до 4 кв. метров) не были приспособлены для его тяжелого заболевания, поскольку под конец жизни он ослеп и оглох и страдал от болей в костях.

 

(b) Неоднократные переводы. Несмотря на то, что большинство переводов было оправдано медицинскими основаниями, остается фактом то, что данные учреждения находились далеко друг от друга, а в некоторых случаях - за сотни километров. С учетом ухудшения здоровья заявителя неоднократные переводы, по-видимому, вызывали и усиливали у него чувство беспокойства относительно пригодности различных изоляторов, выполнения медицинских требований к его лечению и сохранению контакта с семьей. Интенсивность таких тягот также превосходила неизбежный уровень страданий, присущий содержанию под стражей.

 

(c) Качество ухода и помощи. В момент поступления в тюрьму заявитель уже страдал от заболевания с фатальным краткосрочным прогнозом. Хотя его лечили в соответствии с указаниями врачей, представляется, что государственные органы не рассматривали возможность осуществления лечения в одном месте, что избавило бы заявителя от многих переводов или, по крайней мере, ограничения количества переводов и их пагубного влияния на благополучие пациента. Кроме того, на последних стадиях болезни, когда уже не было надежды на ремиссию, стресс, присущий тюремной жизни, мог иметь последствия для ожидаемой продолжительности жизни заключенного и состояния его здоровья.

 

Когда заявитель настолько ослаб физически и психологически, что более не мог выполнять элементарные бытовые действия без посторонней помощи, ему был назначен сокамерник для оказания содействия. Не имеется данных о том, что заключенный, который согласился помочь заявителю, обладал соответствующей квалификацией для оказания помощи неизлечимому больному человеку или что заявитель получал надлежащую моральную или социальную поддержку или эффективное психологическое консультирование, хотя было установлено, что он страдает от депрессии.

 

(d) Длительное лишение свободы в неадекватных условиях содержания под стражей. Заявитель был лишен свободы, несмотря на неизлечимую болезнь и страдание от последствий приема сильнодействующих лекарств в трудных тюремных условиях.

 

В таком контексте любое отсутствие старательности со стороны властей ставило заинтересованное лицо в еще более уязвимое положение и делало невозможным сохранять достоинство, поскольку его заболевание шло к неизбежному фатальному исходу. Поскольку болезнь заявителя прогрессировала, ему было крайне трудно переносить ее в тюремной обстановке. Таким образом, власти государства-ответчика должны были принять специальные меры из гуманитарных соображений.

 

Что касается целесообразности длительного содержания под стражей заявителя, Европейский Суд не может своим мнением заменять оценку судов государства-ответчика, но, тем не менее, он отметил, что апелляционный суд не привел мотивов, связанных с угрозой, которую освобождение заявителя могло бы представлять с точки зрения защиты общества, с учетом состояния здоровья заявителя. Он был осужден впервые и уже отбыл треть сравнительно мягкого наказания, его поведение во время судебного разбирательства было хорошим, ему был предоставлен наиболее благоприятный тюремный режим, и с учетом его состояния здоровья угроза того, что он продолжит заниматься преступной деятельностью, могла быть только минимальной.

 

Власти государства-ответчика не изучили вопрос о том, мог ли заявитель практически находиться в тюрьме в обжалуемых условиях. Апелляционный суд указал, что назначенное лечение могло быть предоставлено в ходе содержания под стражей, но не рассмотрел условия и практические меры в отношении принятия столь сильнодействующих лекарств в конкретной ситуации заявителя, возможность его перевода в различные тюрьмы и больницы, расстояния между этими учреждениями, количество больниц, в которые он поступал для прохождения лечения, или влияние совокупности этих факторов на его и без того высокоуязвимое состояние. С учетом исключительного характера обстоятельств настоящего дела эти обстоятельства должны были быть исследованы, хотя бы только по гуманитарным основаниям, для оценки того, было ли совместимо состояние здоровья заявителя с условиями его содержания под стражей.

 

Вместе с тем не были выдвинуты доводы о том, что для властей государства-ответчика было невозможно рассмотреть эти исключительные обстоятельства с надлежащим учетом неотложных гуманитарных соображений, которые они влекли. Напротив, использованные процедуры отдали приоритет формальностям, тем самым воспрепятствовав тому, чтобы умирающий заявитель провел последний дни с достоинством. Кроме того, длительность разбирательства о приостановлении отбытия наказания была чрезмерной для неизлечимо больного пациента, а ответы тюремной администрации на просьбы заявителя о помощи в обеспечении его освобождения свидетельствовали об уклонении от рассмотрения его ситуации.

 

Таким образом, условия содержания под стражей, которые заявитель должен был переносить при неизлечимой болезни, составляли бесчеловечное обращение.

 

 

 

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

 

 

 

По делу допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции (принято единогласно).

 

 

 

КОМПЕНСАЦИЯ

 

 

 

В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил выплатить сыну заявителя 9 000 евро в качестве компенсации морального вреда, требование о компенсации материального ущерба было отклонено.

 

 

 

Источник публикации: http://espchhelp.ru/blog/929-dornyanu-protiv-rumynii .