Новости от 19 мая 2019 года из блога, посвященного практике в Европейском суде по правам человека ЕСПЧ
Постановление ЕСПЧ от 04 сентября 2018 года по делу "Йирдем и другие (Yirdem and Others) против Турции" (жалоба N 72781/12).
По делу успешно рассмотрена жалоба на чрезмерную длительность уголовного и гражданского судебных разбирательств по факту смерти, предположительно наступившей в результате допущенной халатности при оказании медицинской помощи. По делу было допущено нарушение требований статьи 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод в ее процессуально-правовом аспекте.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявительницы жаловались на то, что их родственник скончался в больнице в результате халатности, допущенной при оказании ему медицинской помощи. Заявительницы утверждали, что внутригосударственные суды не отреагировали на эту ситуацию с надлежащей эффективностью, оперативностью и усердием.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 2 Конвенции. (a) Материально-правовой аспект. За исключением случаев явного произвола или ошибки Европейский Суд не должен подвергать сомнению фактические выводы, сделанные внутригосударственными органами власти. Таким образом, необходимо изучить обстоятельства, которые привели к смерти родственника заявительниц, и предполагаемую ответственность лечивших его медицинских работников, стремясь установить, позволяли ли существующие механизмы выяснить развитие событий.
Заявительницы не настаивали на том, что их родственника лишили доступа к медицинской помощи вообще или к неотложной помощи, в частности, но утверждали, что она была неэффективной, так как лечившие его врачи проявили халатность.
В то же время отсутствуют свидетельства того, что на момент описываемых событий имели место какие-либо системные или структурные недостатки в работе больниц, о которых власти знали или должны были бы знать и в отношении которых не приняли необходимых профилактических мер, а также того, что эти недостатки в значительной степени способствовали смерти родственника заявительниц.
Вместе с тем не было установлено, что предположительно совершенные медицинскими работниками действия вышли за пределы простой врачебной ошибки или медицинской халатности или что занимавшиеся пациентом лица не оказали ему срочную медицинскую помощь в нарушение своих профессиональных обязанностей, хотя совершенно точно знали, что такое отсутствие помощи поставит его жизнь под угрозу.
Предоставленное родственнику заявительниц медицинское лечение стало предметом проверки на внутригосударственном уровне, и ни одна судебная инстанция не установила в итоге каких-либо недостатков в процессе оказания ему медицинской помощи.
С учетом вышеизложенного Европейский Суд счел, что настоящее дело по существу касалось обвинений в медицинской халатности. При таких обстоятельствах материально-правовые позитивные обязательства властей государства-ответчика сводились к разработке соответствующей нормативной базы, обязывающей больницы независимо от того, частные они или государственные, принимать надлежащие меры по защите жизни пациентов. При этом действующая нормативная база не выявила какого-либо нарушения властями Турции своего обязательства по охране права родственника заявительниц на жизнь.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу не было допущено нарушения требований статьи 2 Конвенции в ее материально-правовом аспекте (принято единогласно).
(b) Процессуальный аспект. Заявительницы обратились к уголовно- и гражданско-правовым средствам защиты своих прав. Уголовное судопроизводство завершилось оправданием подсудимых по результатам разбирательства, длившегося более девяти лет. Что касается гражданского судопроизводства, то дело находится на рассмотрении внутригосударственных судов начиная с 2004 года.
Что касается эффективности уголовного судопроизводства, то отсутствовали какие-либо нарушения, которые могли бы поставить под сомнение в целом адекватный характер проведенного органами расследования Турции. Более того, заявительницы получили достаточный доступ к материалам расследования для обеспечения их эффективного участия в разбирательстве.
Однако уголовное судопроизводство не было проведено оперативно, а его общая продолжительность, превышавшая девять лет, не была разумной. Разбирательство во внутригосударственных судебных органах, возбужденное с целью выяснить обстоятельства дела в отношении обвинения в медицинской халатности, не должно продолжаться так долго. То же самое относится и к предъявленному заявительницами в суды по гражданским делам иску о возмещении вреда, который находится на рассмотрении во внутригосударственных судах в течение более 13 лет. Исходя из материалов дела подобная продолжительность не представляется обоснованной обстоятельствами дела. Кроме того, суд вышестоящей инстанции потратил более девяти лет, чтобы сделать вывод о том, что иск к больнице о возмещении вреда должен был быть предъявлен в суды по административным делам, а он сам не обладал юрисдикцией для вынесения решения по делу.
Подобные задержки способствуют продолжению сохранения чувства неопределенности не только у истца, но и у соответствующих медицинских работников.
Данные факторы сами по себе достаточны для установления того, что разбирательства, проведенные в рамках внутригосударственного законодательства, имели недостатки. Органы государственной власти Турции не проявили при рассмотрении дела заявительниц, связанного со смертью их родственника, той степени усердия, которой требует статья 2 Конвенции.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований статьи 2 Конвенции в ее процессуально-правовом аспекте (принято единогласно).
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявительницам совместно 10 000 евро в качестве компенсации морального вреда, требование о компенсации материального ущерба было отклонено.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/2591-yirdem-i-drugiye-protiv-turtsii .
Yirdem ve Diğerleri davasında 4 Eylül 2018 tarihli AİHS'nin kararı (v. Türkiye) (şikayet No. 72781/12).
Dava, tıbbi bakımın sağlanmasındaki ihmalden kaynaklandığı iddia edilen ölüm cezası ve cezai kovuşturmaların aşırı uzunluğuna ilişkin bir şikayeti başarıyla değerlendirmiştir. Dava, usul ve hukuki yönüyle İnsan Haklarının ve Temel Özgürlüklerin Korunması Sözleşmesinin 2. maddesinin ihlaliydi.
DAVANIN KOŞULLARI
Başvuranlar, akrabalarının tıbbi bakımın sağlanmasındaki ihmal sonucunda hastanede öldüğünden şikayetçi olmuşlardır. Başvuranlar, yerel mahkemelerin bu duruma uygun verimlilik, hız ve titizlikle cevap vermediğini savundular.
DOĞRU SORULARI
Sözleşmenin 2. Maddesi ile uyum konusunda. (a) Önemli yön. Kesin keyfi ya da yanlış olma durumları hariç, AİHM, yerel makamların ulaştığı somut sonuçları sorgulamamalıdır. Bu nedenle, başvuranların akrabalarının ölümüne yol açan durumları ve mevcut mekanizmaların olayların gelişimini tespit etmelerine izin verip vermeyeceğini tespit etmek isteyen, kendisini tedavi eden sağlık personelinin iddia edilen sorumluluğunu incelemek gerekir.
Başvuranlar, akrabalarının genel olarak tıbbi bakıma ya da özellikle acil bakıma erişimden mahrum olmaları konusunda ısrar etmemiş, ancak kendisini tedavi eden doktorların ihmali nedeniyle etkisiz olduğunu iddia etmişlerdir.
Aynı zamanda, tarif edilen olayların gerçekleştiği sırada, hastanelerin işleyişinde, yetkililerin bildiği veya bilmesi gereken ve gerekli önleyici tedbirleri almadığı konusunda sistematik veya yapısal eksiklikler bulunduğuna dair herhangi bir kanıt yoktur. Bu eksiklikler, başvuranların akrabalarının ölümüne önemli ölçüde katkıda bulunmuştur.
Bununla birlikte, sağlık çalışanları tarafından iddia edilen eylemlerin basit bir tıbbi hata veya tıbbi ihmalin ötesine geçtiği veya hastaya dahil olan kişilerin profesyonel görevlerini ihlal etmelerinde acil tıbbi yardım sağlamadığı, ancak bu tür bir yardım eksikliğinin onu koyacağından emin olamadıkları tespit edilmemiştir. hayat tehdit etti.
Başvuranların akrabalarına sunulan tıbbi tedavi, yerel düzeyde doğrulamaya tabi tutulmuştur ve sonuç olarak hiçbir mahkeme, kendisine tıbbi yardım sağlama sürecinde herhangi bir eksiklik bulunamamıştır.
Yukarıda belirtilenler ışığında, AİHM, mevcut davanın temel olarak tıbbi ihmal iddialarıyla ilgili olduğunu düşünmektedir. Bu gibi durumlarda, yetkili devlet makamlarının esaslı pozitif yükümlülükleri, hastanelerin, ister özel ister kamusal olsun, hastaların hayatlarını korumak için uygun önlemleri almasını zorunlu kılan uygun bir düzenleyici çerçeve geliştirmekti. Aynı zamanda, mevcut düzenleyici çerçeve, Türk yetkililerin başvuranların akrabalarının yaşama hakkını koruma yükümlülüğü ihlallerini ortaya çıkarmamıştır.
KARAR
Dava, Sözleşme'nin 2. maddesinin gereklerini esasen (oy birliğiyle kabul edildi) ihlal etmedi.
(b) Usul yönü. Başvuranlar haklarını korumak için ceza ve hukuk yollarına başvurmuşlardır. Cezai takibat, dokuz yıldan uzun süren dava sonuçlarına göre sanıkların beraatiyle sonuçlandı. Sivil yargılama ile ilgili olarak, dava 2004 yılından bu yana yerel mahkemelerde sürüyor.
Cezai işlemlerin etkinliği ile ilgili olarak, Türk makamları tarafından yürütülen soruşturmanın genel yeterliliği konusunda şüphe uyandıracak herhangi bir ihlal olmamıştır. Ayrıca, başvuranlar, soruşturmalara etkin katılımlarını sağlamak için soruşturma malzemelerine yeterli erişime sahipti.
Ancak, ceza yargılamaları hızlı bir şekilde gerçekleştirilmemiştir ve toplam dokuz yıldan fazla olması makul değildir. Yerel mahkeme işlemlerinde, tıbbi ihmal suçuyla ilgili olarak dava koşullarının açıklığa kavuşturulması bu kadar uzun sürmemelidir. Aynısı, başvuranların, yerel mahkemelerde 13 yıldan fazla bir süredir beklemekte olan tazminat davaları için mahkemelerde yaptıkları iddia için de geçerlidir. Davanın malzemelerine dayanarak, böyle bir sürenin dava koşullarına göre haklı bulunmadığı görülmektedir. Ayrıca, yüksek mahkeme, hastaneye verilen tazminat talebinin idari mahkemelere verilmesi gerektiği ve davaya karar verecek yetkisi olmadığı sonucuna varmak için dokuz yıldan fazla zaman harcadı.
Bu gecikmeler, sadece davacıyla değil aynı zamanda ilgili tıp uzmanlarıyla da bir belirsizlik duygusunun sürdürülmesine katkıda bulunmaktadır.
Bu faktörler tek başına, iç mevzuat çerçevesinde yürütülen işlemlerin dezavantajları olduğunu belirtmek için yeterlidir. Türkiye makamları, başvuranların akrabalarının ölümü ile ilgili davalarını incelemelerinde Sözleşme'nin 2. maddesinin gerektirdiği coşku derecesini göstermemişlerdir.
KARAR
Dava, Sözleşme'nin 2. maddesinin usul ve hukuki yönüyle (oy birliğiyle kabul edildi) ihlal edilmesiydi.
TAZMİNAT
Sözleşmenin 41. Maddesinin uygulanmasında. Mahkeme, başvuranlara, manevi tazminat olarak müştereken 10,000 Avro ödenmesine karar vermiş olup, maddi tazminat talebi reddedilmiştir.
Yayının kaynağı: https://espchhelp.ru/blog/2590-yirdem-ve-digerleri-v-turkiye .
Resolution of the ECHR of September 4, 2018 in the case of Yirdem and Others (v. Turkey) (application No. 72781/12).
The case was successfully considered an application about the excessive length of criminal and civil proceedings on the fact of death, allegedly resulting from negligence in the provision of medical care. The case was a violation of Article 2 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms in its procedural and legal aspect.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicants complained that their relative had died in hospital as a result of the negligence admitted in the provision of medical care. The applicants argued that the domestic courts had not responded to this situation with proper efficiency, speed and diligence.
QUESTIONS OF RIGHT
Regarding compliance with Article 2 of the Convention. (a) Substantive aspect. With the exception of cases of outright arbitrariness or error, the Court should not question the factual conclusions reached by the domestic authorities. Thus, it is necessary to examine the circumstances that led to the death of the applicants' relative, and the alleged responsibility of the medical staff who treated him, seeking to establish whether the existing mechanisms allowed them to ascertain the development of events.
The applicants did not insist that their relative be deprived of access to medical care in general or to emergency care, in particular, but claimed that it was ineffective because the doctors who treated him were negligent.
At the same time, there is no evidence that at the time of the described events there were any systemic or structural deficiencies in the operation of the hospitals, about which the authorities knew or should have known and for which they did not take the necessary preventive measures, as well as that these deficiencies contributed significantly to the death of the applicants' relative.
However, it has not been established that the actions allegedly committed by medical workers went beyond a simple medical error or medical negligence or that the persons involved in the patient did not provide him with urgent medical assistance in violation of their professional duties, although they knew for sure that such lack of assistance would put him life threatened.
The medical treatment provided to the applicants' relative was subject to verification at the domestic level, and no court found as a result any shortcomings in the process of providing him with medical assistance.
In view of the foregoing, the Court considers that the present case essentially concerned allegations of medical negligence. In such circumstances, the substantive positive obligations of the authorities of the respondent state were to develop an appropriate regulatory framework that obliges hospitals, whether private or public, to take appropriate measures to protect the lives of patients. At the same time, the current regulatory framework did not reveal any violation by the Turkish authorities of their obligation to protect the applicants' relative’s right to life.
RESOLUTION
The case did not violate the requirements of Article 2 of the Convention in its substantive aspect (adopted unanimously).
(b) The procedural aspect. The applicants turned to criminal and civil remedies to protect their rights. Criminal proceedings ended with the acquittal of the defendants according to the results of the proceedings, which lasted more than nine years. With regard to civil proceedings, the case has been pending before the domestic courts since 2004.
With regard to the effectiveness of criminal proceedings, there were no violations that could cast doubt on the overall adequacy of the investigation conducted by the Turkish authorities. Moreover, the applicants had sufficient access to the investigation materials to ensure their effective participation in the proceedings.
However, criminal proceedings were not conducted expeditiously, and its total duration of more than nine years was not reasonable. The domestic court proceedings initiated to clarify the circumstances of the case with respect to the medical negligence charge should not last for that long. The same applies to the claim filed by the applicants in civil courts for damages, which has been pending before the domestic courts for more than 13 years. Based on the materials of the case, such a duration does not appear to be justified by the circumstances of the case. In addition, the higher court spent more than nine years to conclude that the claim against the hospital for damages should have been brought to the administrative courts, and he did not have jurisdiction to decide the case.
Such delays contribute to the continuation of maintaining a sense of uncertainty, not only with the plaintiff, but also with relevant medical professionals.
These factors alone are sufficient to establish that the proceedings carried out within the framework of domestic legislation had drawbacks. The authorities of Turkey did not show the degree of zeal required by Article 2 of the Convention in examining the applicants ’case related to the death of their relative.
RESOLUTION
The case was a violation of Article 2 of the Convention in its procedural and legal aspect (adopted unanimously).
COMPENSATION
In application of Article 41 of the Convention. The Court awarded the applicants jointly EUR 10,000 in respect of non-pecuniary damage, the claim for pecuniary damage was rejected.
Source of publication: https://espchhelp.ru/blog/2589-yirdem-and-others-vs-turkey .
Постановление ЕСПЧ от 28 августа 2018 годапо делу "Визгирда (Vizgirda) против Словении" (жалоба N 59868/08).
По делу успешно рассмотрена жалоба на отсутствие перевода действий сторон в рамках уголовного дела и перевода документации на язык, которым подсудимый владел в достаточной степени. По делу допущено нарушение требований статьи 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявитель, гражданин Литвы, был осужден в Словении и приговорен к наказанию в виде лишения свободы. Заявитель безуспешно подал несколько жалоб, утверждая, что он не мог эффективно защищать себя в судебном разбирательстве, поскольку устное разбирательство и соответствующие документы были переведены не на литовский язык, являвшийся его родным языком, а на русский, который, по утверждению заявителя, он плохо знал.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения пунктов 1 и 3 статьи 6 Конвенции. (i) Общие принципы. Участвовавшие в деле власти, в частности, суды Словении, были обязаны убедиться в том, требовал ли принцип справедливости судебного разбирательства назначения переводчика для оказания помощи подсудимому. По мнению Европейского Суда, эта обязанность не ограничивалась ситуациями, когда подсудимый, являвшийся иностранцем, прямо требовал помощи переводчика, а возникала всякий раз, когда имелись основания полагать, что подсудимый плохо понимал язык судебного разбирательства. Данная обязанность также появлялась, если для перевода предлагалось использовать третий язык. При таких обстоятельствах владение подсудимым третьим языком должно было быть проверено до вынесения решения об использовании этого языка в качестве языка перевода судебного процесса. Тот факт, что заявитель владел на базовом уровне языком судопроизводства или третьим языком, на котором можно было обеспечить перевод, сам по себе не препятствует подсудимому добиваться перевода на язык, который он или она хорошо понимают, чтобы полностью осуществлять свое право на защиту.
В настоящем деле подозреваемый должен был быть уведомлен на языке, который он понимал, о своем праве на переводчика при "предъявлении ему уголовного обвинения". Европейский Суд обратил внимание на важность указания в протоколе на любую использованную процедуру или принятое решение применительно к проверке необходимости перевода, на уведомление о праве на переводчика и на оказанную переводчиком помощь.
(ii) Что касается причин отказа назначения переводчика с русского языка. В материалах дела не имелось какого-либо указания на то, что в ходе следствия или судебного разбирательства власти Словении использовали бы какие-либо возможности назначения переводчика с литовского языка. Только после вынесения решения судом второй инстанции суды Словении сделали некоторые запросы относительно доступности переводчиков с литовского языка, однако каких-либо дальнейших мер принято не было. Хотя указанный суд установил, что таких переводчиков в Словении в рассматриваемое время зарегистрировано не было и что переводы с литовского и на литовский язык потребовали бы помощи ближайшего Посольства Литвы, в ходе дальнейшего производства по делу был организован перевод с литовского языка на словенский и обратно. В любом случае власти Словении не привели ни одного убедительного обстоятельства, которое помешало бы властям назначить в помощь заявителю переводчика с литовского языка. Решения судов Словении были основаны на том предположении, что заявитель понимал русский язык и мог участвовать в производстве по делу, используя именно его.
(iii) Что касается оценки необходимости назначения заявителю переводчика. Власти Словении четко не подтвердили надлежащее владение заявителем русским языком. Его никогда не спрашивали, понимал ли он устный или письменный перевод на русский язык в достаточной степени, чтобы эффективно осуществлять свою защиту на данном языке. В связи с этим Европейский Суд отклонил довод властей Словении об использовании русского языка в Литве.
(iv) Что касается других указаний на знание заявителем русского языка. Отсутствовали аудиозаписи допроса заявителя следственным судьей или записи судебных слушаний или иные доказательства, которые бы определяли фактический уровень владения заявителем разговорным русским языком. В отсутствие какого-либо подтверждения отказ от сотрудничества со стороны заявителя в ходе производства в полиции и при допросе следственным судьей мог быть объяснен хотя бы частично сложностями, которые испытывал заявитель, пытаясь высказать мысль или понять фразы на русском языке. Несколько базовых высказываний, сделанных заявителем в судебном заседании предположительно на русском языке, не могли служить достаточным доказательством того, что заявитель действительно мог эффективно осуществлять свою защиту на этом языке. Даже при том, что Конституционный суд установил, что заявитель "успешно общался" со своим адвокатом, его вывод, по-видимому, был основан на предположении, а не на доказательстве лингвистических познаний заявителя или подтверждении характера реального общения заявителя с адвокатом. В заключение следует отметить, что, хотя заявитель, по-видимому, мог говорить по-русски и немного понимал русский язык, Европейский Суд не посчитал установленным, что знания заявителя этого языка было достаточно для того, чтобы гарантировать справедливость судебного разбирательства.
(v) Что касается отсутствия жалобы или ходатайства о назначении другого переводчика в ходе судебного разбирательства. Согласно законодательству Словении заявитель имел право на перевод процедур по делу на его родной язык, и власти были обязаны уведомить заявителя об этом его праве и сделать в материалах дела запись об указанном уведомлении и об ответе заявителя на него. Отсутствуют какие-либо указания на то, что власти Словении выполнили указанное требование. Власти Словении не привели каких-либо оснований в оправдание подобного упущения. По мнению Европейского Суда, отсутствие указанного уведомления о праве на переводчика в совокупности с уязвимым положением заявителя как иностранца, который прибыл в Словению на короткий период до того, как его задержали, и который находился под стражей во время производства по делу, а также ограниченные знания заявителя в области русского языка могли объяснить отсутствие какого-либо ходатайства о замене переводчика или жалобы в этом отношении, пока не начался более поздний этап производства по делу, когда заявитель смог говорить на своем родном языке. Конституционный суд посчитал ситуацию заявителя исключительной, что означало, что от него не требовалось исчерпать имевшиеся средства правовой защиты. Отсутствие со стороны представителя заявителя ходатайств о переводчике не освобождало суды Словении от обязанности, предусмотренной статьей 6 Конвенции.
В заключение, в настоящем деле не было установлено, что заявитель получил бы правовую помощь на языке, который позволил бы ему активно участвовать в судебном процессе. Это обстоятельство, по мнению Европейского Суда, являлось достаточным, чтобы признать весь судебный процесс несправедливым.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требования статьи 6 Конвенции (принято пятью голосами "за" при одном - "против").
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю 6 400 евро в качестве компенсации морального вреда, требования в отношении компенсации материального ущерба были отклонены.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/2588-vizgirda-protiv-slovenii .
Sklep EKČP z dne 28. avgusta 2018 o zadevi Vizgirda (Slovenija) (pritožba št. 59868/08).
Zadeva je bila uspešno obravnavana kot pritožba zaradi pomanjkanja prevoda dejanj strank v kazenskem postopku in prevoda dokumentacije v jezik, ki ga je obdolženec imel dovolj. Zadeva je kršila zahteve 6. člena Konvencije o varstvu človekovih pravic in temeljnih svoboščin.
OKOLIŠČINE ZADEVE. \ T
Pritožnik, državljan Litve, je bil obsojen v Sloveniji in obsojen na zaporno kazen. Pritožnik je neuspešno vložil več pritožb, pri čemer je trdil, da se ne more učinkovito braniti v sodnih postopkih, ker so bili ustni postopki in ustrezni dokumenti prevedeni ne v litovščino, ki je bil njegov materni jezik, ampak v ruski jezik, ki po mnenju pritožnika ni dobro poznal.
VPRAŠANJA PRAVA
Glede skladnosti s prvim in tretjim odstavkom 6. člena konvencije. (i) splošna načela. Sodelujoči organi, zlasti sodišča v Sloveniji, so morali preveriti, ali načelo pravičnega sojenja zahteva imenovanje tolmača za pomoč obdolžencu. Po mnenju Evropskega sodišča ta dolžnost ni bila omejena na primere, ko je toženec, ki je bil tujec, neposredno zahteval pomoč tolmača, ampak se je pojavil vedno, ko je obstajal razlog za domnevo, da je obtoženec slabo razumel jezik postopka. Ta dolžnost se je pojavila tudi, če je bila predlagana uporaba tretjega jezika za prevajanje. V takih okoliščinah bi bilo treba posest obtoženca v tretjem jeziku preveriti pred odločitvijo o uporabi tega jezika kot jezika za prevod sodnega postopka. Dejstvo, da je tožeča stranka govorila na osnovnem nivoju jezika sodnega postopka ali tretjega jezika, v katerem bi se lahko zagotovil prevod, samo po sebi ne preprečuje toženi stranki, da zahteva prevod v jezik, ki ga dobro razume, da bi lahko v celoti uresničil svojo pravico do obrambe.
V obravnavanem primeru bi bilo treba osumljenca obvestiti v jeziku, ki ga je razumel o njegovi pravici do tolmača, ko je bil "obtožen kazenske obtožbe". Evropsko sodišče je opozorilo na pomembnost navedbe v protokolu uporabljenega postopka ali odločitve v zvezi s preverjanjem potrebe po prevodu, obveščanje o pravici do tolmača in o pomoči prevajalca.
(ii) glede razlogov za zavrnitev imenovanja prevajalca iz ruskega jezika. V spisu ni bilo navedb, da bi slovenski organi med preiskavo ali sodnim postopkom uporabili kakršno koli sredstvo za imenovanje prevajalca iz litovskega jezika. Šele potem, ko je sodišče druge stopnje sprejelo odločitev, so sodišča v Sloveniji izvedla nekaj poizvedb glede razpoložljivosti prevajalcev iz litovskega jezika, vendar ni bilo nobenega nadaljnjega ukrepanja. Čeprav je sodišče navedlo, da takrat v Sloveniji ni bilo registriranih takih prevajalcev in da bi za prevod iz litovščine in litovščine potrebovali pomoč najbližjega litovskega veleposlaništva, je bil med nadaljnjim postopkom organiziran prevod iz litovščine v slovenščino in obratno. V vsakem primeru slovenski organi niso prinesli nobenih prepričljivih okoliščin, ki bi organom preprečile imenovanje prevajalca iz litovskega jezika za pomoč pritožniku. Odločitve slovenskih sodišč so temeljile na predpostavki, da pritožnik razume ruski jezik in da lahko v postopku sodeluje.
(iii) v zvezi z oceno potrebe po imenovanju tolmača za prosilca. Slovenski organi oblasti niso jasno potrdili, da je pritožnik pravilno obvladal ruski jezik. Nikoli ga niso vprašali, ali tolmačenje ali prevod v ruski jezik dovolj razume, da bi učinkovito branil v določenem jeziku. V zvezi s tem je Evropsko sodišče zavrnilo argument slovenskih organov o uporabi ruskega jezika v Litvi.
(iv) v zvezi z drugimi navedbami o znanju ruskega jezika, ki ga ima prosilec. Preiskovalni sodnik ni opravil zvočnih posnetkov o zaslišanju pritožnika ali evidentiranju sodnih obravnav ali drugih dokazov, ki bi določali dejansko raven znanja pritožnika v govorjenem ruskem jeziku. Ker ni bilo nobene potrditve, bi lahko zavrnitev sodelovanja s strani pritožnika med policijskim postopkom in med zasliševanjem preiskovalnega sodnika vsaj delno pojasnila težave, ki jih je pritožnik iskal, ko je poskušal izraziti misel ali razumeti besedne zveze v ruskem jeziku. Več osnovnih izjav, ki jih je tožeča stranka podala na sodnem sestanku, domnevno v ruščini, ne more biti zadosten dokaz, da bi pritožnik dejansko lahko učinkovito izvršil svojo obrambo v tem jeziku. Čeprav je Ustavno sodišče ugotovilo, da je pritožnik "uspešno komuniciral" s svojim odvetnikom, se je zdelo, da je njegov sklep temeljil na domnevi in ne na dokazih o jezikovnem znanju pritožnika ali potrditvi narave pritožnikove resnične komunikacije z odvetnikom. Na koncu je treba opozoriti, da čeprav se je zdelo, da je pritožnik lahko govoril ruščino in je malce razumel rusko, Evropsko sodišče ni menilo, da je bilo ugotovljeno, da je pritožnikovo znanje tega jezika zadostovalo za zagotovitev poštenosti postopka.
(v) glede odsotnosti pritožbe ali zahteve za imenovanje drugega tolmača med sojenjem. V skladu s slovenskim pravom je pritožnik imel pravico prevajati postopek v svojem maternem jeziku, organi pa so morali to obvestiti o svoji pravici in vpisati v spis o omenjenem obvestilu in o tožnikovem odgovoru. Ni znakov, da bi slovenski organi izpolnili to zahtevo. Slovenski organi niso navedli nobenega razloga za utemeljitev take opustitve. Po mnenju Evropskega sodišča odsotnost tega obvestila o pravici do tolmača v povezavi s ranljivim položajem pritožnika kot tujca, ki je v Slovenijo prispel za krajši čas, preden je bil pridržan in je bil v priporu med postopkom, pa tudi omejeno znanje Razlaga, da je pritožnik na področju ruskega jezika mogoče razložiti z odsotnostjo kakršne koli zahteve za zamenjavo prevajalca ali pritožbo v zvezi s tem, dokler se ne začne poznejša faza postopka, ko je pritožnik lahko govoril svoje m materni jezik. Ustavno sodišče je položaj pritožnika obravnavalo izjemno, kar pomeni, da mu ni bilo treba izčrpati razpoložljivih pravnih sredstev. Odsotnost prošnje prosilca za prevajalca, ki jo je vložil pritožnik, slovenskim sodiščem ni olajšala obveznosti iz 6. člena Konvencije.
Nazadnje, v obravnavani zadevi ni bilo ugotovljeno, da bi pritožnik prejel pravno pomoč v jeziku, ki bi mu omogočil aktivno sodelovanje v sodnem postopku. Ta okoliščina je po mnenju Evropskega sodišča zadostovala za priznanje celotnega sojenja kot nepoštenega.
RESOLUCIJA
V primeru kršitve zahtev iz 6. člena Konvencije (sprejet je bil s petimi glasovi "za" z enim - "proti").
PLAČILO
Pri uporabi 41. člena konvencije. Sodišče je pritožniku dosodilo 6.400 EUR za nepremoženjsko škodo, zahtevek za premoženjsko škodo je bil zavrnjen.
Vir publikacije: https://espchhelp.ru/blog/2587-vizgirda-vs-slovenija .
Resolution of the ECHR of August 28, 2018 concerning the case of Vizgirda (Slovenia) (application No. 59868/08).
The case was successfully considered an application about the lack of translation of the actions of the parties in a criminal case and the translation of documentation into a language that the defendant had sufficiently. The case has violated the requirements of Article 6 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant, a citizen of Lithuania, was convicted in Slovenia and sentenced to imprisonment. The applicant unsuccessfully filed several complaints, arguing that he could not effectively defend himself in court proceedings, since the oral proceedings and the relevant documents were translated not into Lithuanian, which was his native language, but into Russian, which, according to the applicant, he did not know well.
QUESTIONS OF RIGHT
Regarding compliance with paragraphs 1 and 3 of Article 6 of the Convention. (i) General principles. The participating authorities, in particular the courts of Slovenia, were obliged to ascertain whether the principle of fair trial required the appointment of an interpreter to assist the defendant. According to the European Court, this duty was not limited to situations where the defendant, who was a foreigner, directly demanded the assistance of an interpreter, but arose whenever there was reason to believe that the defendant had a poor understanding of the language of the proceedings. This duty also appeared if it was proposed to use a third language for translation. In such circumstances, the possession of the defendant in a third language should have been verified before deciding to use this language as a language for the translation of the judicial process. The fact that the applicant spoke at a basic level the language of legal proceedings or the third language in which translation could be provided does not in itself prevent the defendant from seeking translation into a language that he or she understands well in order to fully exercise his right to defense.
In the present case, the suspect was to be notified in a language that he understood of his right to an interpreter when he was “charged with a criminal charge.” The European Court of Justice drew attention to the importance of specifying in the protocol any procedure used or decision taken with respect to verifying the need for translation, to be notified of the right to an interpreter and to the assistance provided by the translator.
(ii) Regarding the reasons for the refusal to appoint a translator from Russian. There was no indication in the case file that during the investigation or the court proceedings the authorities of Slovenia would use any means of appointing a translator from the Lithuanian language. Only after a decision was made by the court of second instance, the courts of Slovenia made some inquiries regarding the availability of translators from the Lithuanian language, but no further action was taken. Although the court indicated that no such translators were registered in Slovenia at that time, and that translations from Lithuanian and Lithuanian would require assistance from the nearest Lithuanian Embassy, in the course of further proceedings, a translation from Lithuanian into Slovenian and vice versa was organized. In any case, the authorities of Slovenia did not bring any convincing circumstances that would prevent the authorities from appointing a translator from the Lithuanian language to help the applicant. The decisions of the Slovenian courts were based on the assumption that the applicant understood Russian and could participate in the proceedings, using it.
(iii) Regarding the assessment of the need to appoint an interpreter to the applicant. The authorities of Slovenia did not clearly confirm the applicant's proper command of the Russian language. He was never asked whether he understood interpretation or translation into Russian sufficiently to effectively implement his defense in a given language. In this regard, the European Court rejected the argument of the Slovenian authorities on the use of the Russian language in Lithuania.
(iv) With regard to other indications of the applicant’s knowledge of the Russian language. There were no audio recordings of the interrogation of the applicant by the investigating judge or the recording of court hearings or other evidence that would determine the actual level of knowledge of the applicant in spoken Russian. In the absence of any confirmation, the refusal to cooperate on the part of the applicant during the police proceedings and during the interrogation by the investigating judge could be explained at least partially by the difficulties that the applicant experienced trying to express a thought or understand phrases in Russian. Several basic statements made by the applicant at the court session allegedly in Russian could not be sufficient evidence that the applicant could indeed effectively carry out his defense in that language. Even though the Constitutional Court found that the applicant “successfully communicated” with his lawyer, his conclusion appeared to be based on the supposition, and not on the evidence of the applicant's linguistic knowledge or confirmation of the nature of the applicant's real communication with the lawyer. In conclusion, it should be noted that, although the applicant seemed to be able to speak Russian and understood Russian a little, the European Court did not consider it established that the applicant’s knowledge of this language was sufficient to guarantee the fairness of the proceedings.
(v) Regarding the absence of a complaint or a request for the appointment of another interpreter during the trial. According to Slovenian law, the applicant had the right to translate the proceedings in his native language, and the authorities were obliged to notify the applicant about this of his right and make an entry in the case file about the said notification and about the applicant's response to it. There are no indications that the Slovenian authorities have complied with this requirement. The Slovenian authorities have not given any reason to justify such an omission. In the opinion of the European Court, the absence of this notice of the right to an interpreter in conjunction with the applicant’s vulnerable position as a foreigner who arrived in Slovenia for a short period before he was detained and who was in custody during the proceedings, as well as limited knowledge the applicant in the Russian language field could be explained by the absence of any request for a translator replacement or complaint in this respect, until the later stage of the proceedings began, when the applicant was able to speak his own m native language. The Constitutional Court considered the situation of the applicant exceptional, which meant that he was not required to exhaust the available remedies. The absence on the part of the applicant’s representative of requests for a translator did not relieve the Slovenian courts of the obligation provided for in Article 6 of the Convention.
Finally, in the present case it was not established that the applicant would receive legal assistance in a language that would allow him to actively participate in the judicial process. This circumstance, in the opinion of the European Court, was sufficient to recognize the entire trial as unfair.
RESOLUTION
In the case of a violation of the requirements of Article 6 of the Convention (it was adopted by five votes "for" with one - "against").
COMPENSATION
In application of Article 41 of the Convention. The Court awarded the applicant EUR 6,400 in respect of non-pecuniary damage, the claim for pecuniary damage was rejected.
Source of publication: https://espchhelp.ru/blog/2586-vizgirda-vs-slovenia .
Постановление ЕСПЧ от 28 августа 2018 по делу "Ибрагим Ибрагимов и другие (Ibragim Ibragimov and Others) против Российской Федерации" (жалобы N 1413/08 и 28261/11).
По делу успешно рассмотрены жалобы заявителей на запрет на публикацию и распространение книг известного теолога мусульманства, которые были признаны экстремистской литературой. По делу допущено нарушение требований статьи 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявители опубликовали или спонсировали публикацию книг, написанных известным турецким богословом Саидом Нурси (Said Nursi) в первой половине XX века, из собрания сочинений "Рисале-и Нур" (Risale-I Nur), посвященных толкованию Корана. Представители мусульманства в Российской Федерации и за рубежом, а также исламские богословы подтверждают, что книги Саида Нурси принадлежат к умеренному основному течению ислама, провозглашают терпимые взаимоотношения и взаимодействие между религиями и отрицают любые виды насилия. Книги были переведены на 50 языков и доступны во многих странах как в бумажном, так и в электронном виде (в Интернете). Они использовались в образовательных целях в российских мечетях и духовных училищах (медресе). Книги были объявлены экстремистской литературой, что привело к запрету на их публикацию и распространение, к изъятию непроданных экземпляров в соответствии с Федеральным законом "О противодействии экстремистской деятельности". Заявители безуспешно обжаловали это решение.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 10 Конвенции во взаимосвязи со статьи 9 Конвенции. Вмешательство в право на свободу выражения мнения заявителей, истолкованное в свете их права на свободу религии, было основано на Федеральном законе "О противодействии экстремистской деятельности". Отмечая мнение Европейской комиссии за демократию через право (Венецианская комиссия), которая признала определение "экстремистская деятельность" чрезмерно широким, неточным и допускающим различное толкование, Европейский Суд оставил открытым вопрос о том, могло ли вмешательство в право заявителей на свободу выражения мнения считаться "предусмотренным законом". Обжалуемые меры преследовали законные цели по предотвращению беспорядков и защите территориальной целостности государства, защите общественной безопасности и прав других лиц.
Хотя законодательство Российской Федерации не требовало наличия актов насилия для признания деятельности экстремистской, суды Российской Федерации признали книги Саида Нурси "экстремистскими" на том основании, что они предположительно подстрекали к "религиозным разногласиям" и пропагандировали превосходство или неполноценность людей в зависимости от их отношения к религии. Принимая решение, суды Российской Федерации не провели независимую оценку текстов книг, а только сослались на оспоренное мнение эксперта, которое выходило далеко за границы разрешения простых лингвистических и психологических вопросов и содержало значимые юридические выводы относительно экстремистского характера книг. Внутригосударственные суды не изучили необходимость запрета публикации книг с учетом контекста, в котором они публиковались, их характера и текста и наличия возможности того, что публикации книг приведут к негативным последствиям. Суды Российской Федерации даже не упомянули последствия запрета для прав заявителей, гарантированных статьями 9 и 10 Конвенции. Более того, они отклонили все представленные заявителями доказательства, которые явно касались оценки того, был ли запрет на публикацию книг оправданным: заключения представителей мусульманских общин и исламских богословов, которые объясняли исторический контекст, в котором были написаны книги, место книг в исламской религиозной литературе, в особенности тот факт, что книги относились к умеренному, а не к радикальному течению ислама, значимость книг для российского мусульманского сообщества и высказываемая в них общая идея терпимости, межрелигиозного взаимодействия и противостояния насилию.
Что касается первой жалобы (N 1413/08), то, поскольку суды Российской Федерации даже не указали, какие именно фрагменты текста книг они считали "экстремистскими", заявители не имели возможности повторно опубликовать книги, после исправления вызвавших вопросы текстов. Следовательно, решения судов Российской Федерации являлись абсолютным запретом на публикацию и распространение книг.
Во второй жалобе (N 28261/11) суды Российской Федерации пришли к выводу о том, что рассматриваемые книги представляли мусульман людьми, превосходящими остальных немусульман, поскольку мусульмане описывались как "верные" и "справедливые", а остальные назывались "неверными", "философами", "болтунами" и "незначительными людьми". В этих книгах также утверждалось, что не являться мусульманином было "крайне тяжелым преступлением". Однако хотя согласно заключению экспертов такие высказывания были типичными для монотеистических религиозных текстов, суд изъял их из контекста и не оценил их с учетом содержания книг в целом. Несмотря на то, что обжалуемые высказывания явно демонстрировали идею о том, что лучше быть мусульманином, чем немусульманином, важно было то, что в книгах не призывалось оскорблять, высмеивать или истреблять немусульман, не использовались оскорбления в отношении немусульман или не затрагивались вопросы, являющиеся священными для немусульман.
Кроме того, ни суды, ни власти Российской Федерации не сослались на какие-либо факты, которые бы указывали на повышенную значимость для вопросов религии, сопутствующих делу обстоятельств (общего контекста дела) в рассматриваемое время, таких как наличие межрасовой напряженности или атмосферы враждебности или ненависти между религиозными сообществами Российской Федерации, на фоне которых имелся риск того, что рассматриваемые высказывания могли бы вызвать всплеск насилия, серьезных межрелигиозных столкновений или иные аналогичные серьезные последствия. Не было доказано, что рассматриваемые высказывания могли бы служить подстрекательством к насилию, ненависти или нетерпимости. Хотя целью автора было убедить читателя принять его (автора) религиозные убеждения, по мнению Европейского Суда, этого было недостаточно, чтобы оправдать запрет на публикацию книг. Никогда не утверждалось, что содержание книг являлось бы (или способствовало бы) ненадлежащим прозелитизмом, то есть попыткой обратить людей в определенную веру путем использования насилия, идеологической обработки или путем привлечения к себе людей, находящихся в бедственном или нуждающемся положении. Также не утверждалось, что книги защищали бы какие-либо иные виды деятельности, кроме призыва принять веру и соблюдать в частной жизни требования ислама, либо призывали бы к реорганизации общества в целом путем обозначения религиозных убеждений каждого члена общества или к обществу, основанному на религиозных представлениях.
В заключение Европейский Суд установил, что суды Российской Федерации в обоих делах не применили стандарты, которые соответствовали бы принципам, закрепленным статьей 10 Конвенции, и не применили "относящихся к делу и достаточных" доказательств для вмешательства. Европейский Суд отклонил предварительное возражение властей Российской Федерации согласно статье 17 Конвенции.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований статьи 10 Конвенции (принято единогласно).
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю Ибрагимову 7 500 евро в качестве компенсации морального вреда, другие заявители не представили каких-либо требований о справедливой компенсации.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/2585-ibragim-ibragimov-i-drugiye-protiv-rossiyskoy-federatsii .
ECHR judgment of August 28, 2018 in the case of Ibragim Ibragimov and Others (Ibragim Ibragimov and Others) v. The Russian Federation (applications N 1413/08 and 28261/11).
The case successfully reviewed the complaints of the applicants on the ban on the publication and distribution of books by a famous Muslim theologian, which were recognized as extremist literature. The case has violated the requirements of Article 10 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicants published or sponsored the publication of books written by the famous Turkish theologian Said Nursi in the first half of the 20th century from the collected works of Risale-i Nur (Risale-I Nur), devoted to the interpretation of the Koran. Representatives of Islam in the Russian Federation and abroad, as well as Islamic scholars, confirm that the books of Said Nursi belong to the moderate mainstream of Islam, proclaim tolerant relationships and interaction between religions and deny any forms of violence. The books have been translated into 50 languages and are available in many countries both in paper and in electronic form (on the Internet). They were used for educational purposes in Russian mosques and religious schools (madrasas). The books were declared extremist literature, which led to a ban on their publication and distribution, to the withdrawal of unsold copies in accordance with the Federal Law "On Countering Extremist Activities." The applicants appealed unsuccessfully to this decision.
QUESTIONS OF RIGHT
Regarding compliance with Article 10 of the Convention in conjunction with Article 9 of the Convention. The interference with the right to freedom of expression of the applicants, interpreted in the light of their right to freedom of religion, was based on the Federal Law on Countering Extremist Activities. Noting the opinion of the European Commission for Democracy through Law (Venice Commission), which recognized the definition of “extremist activity” as overly broad, inaccurate, and interpretable, the Court left open the question of whether the interference with the applicants' right to freedom of expression was considered “provided for by law. " The measures complained of pursued the legitimate aims of preventing disorder and protecting the territorial integrity of the state, protecting public safety and the rights of others.
Although the legislation of the Russian Federation did not require acts of violence to recognize extremist activity, the courts of the Russian Federation recognized Said Nursi’s books as “extremist” on the grounds that they allegedly incited “religious differences” and promoted people’s superiority or inferiority depending on their attitude to religion . In deciding, the courts of the Russian Federation did not independently evaluate the texts of the books, but only referred to the contested expert opinion, which went far beyond the resolution of simple linguistic and psychological issues and contained significant legal conclusions regarding the extremist nature of the books. Domestic courts have not studied the need to ban the publication of books, taking into account the context in which they were published, their nature and text, and the possibility that the publication of books would lead to negative consequences. The courts of the Russian Federation did not even mention the consequences of the ban on the rights of applicants guaranteed by Articles 9 and 10 of the Convention. Moreover, they rejected all the evidence submitted by the applicants, which explicitly concerned an assessment of whether the ban on the publication of books was justified: the conclusions of representatives of Muslim communities and Islamic theologians, who explained the historical context in which the books were written, the place of books in Islamic religious literature, in particular, the fact that the books related to the moderate and not the radical trend of Islam, the significance of the books for the Russian Muslim community and the general idea of tolerance expressed in them, interfaith interaction and opposition to violence.
As regards the first application (No. 1413/08), since the courts of the Russian Federation did not even indicate which fragments of the text of the books they considered to be “extremist,” the applicants did not have the opportunity to re-publish the books, after correcting the texts that raised the questions. Consequently, the decisions of the courts of the Russian Federation were an absolute ban on the publication and distribution of books.
In the second application (N 28261/11), the courts of the Russian Federation concluded that the books in question represented Muslims as superior to the rest of non-Muslims, since Muslims were described as “faithful” and “just”, and the rest were called “infidels”, “philosophers "," talkers "and" insignificant people. " These books also claimed that not being a Muslim was "an extremely serious crime." However, although according to the experts' opinion, such statements were typical of monotheistic religious texts, the court took them out of context and did not evaluate them considering the content of the books as a whole. Despite the fact that the appealed statements clearly demonstrated the idea that it is better to be a Muslim than a non-Muslim, it was important that the books did not call to insult, ridicule or exterminate non-Muslims, did not use insults against non-Muslims or did not address matters that were sacred. for non-muslims.
In addition, neither the courts nor the authorities of the Russian Federation referred to any facts that would indicate an increased importance for matters of religion, attendant circumstances (the general context of the case) at the time in question, such as interracial tension or an atmosphere of hostility or hatred. between religious communities of the Russian Federation, against which there was a risk that the statements in question could cause a surge in violence, serious interfaith clashes or other similar serious znye consequences. It was not proven that the statements in question could have been incitement to violence, hatred or intolerance. Although the author’s goal was to convince the reader to accept his (author’s) religious beliefs, according to the European Court, this was not enough to justify the ban on the publication of books. It has never been claimed that the content of the books would (or would) contribute to improper proselytism, that is, an attempt to convert people to a particular faith by using violence, ideological processing, or by attracting people in distress or need. It was also not claimed that the books would have defended any other activities besides the call to accept the faith and respect the requirements of Islam in private, or they would call for the reorganization of society as a whole by designating the religious beliefs of each member of society or towards a society based on religious ideas.
Finally, the European Court found that the courts of the Russian Federation in both cases did not apply standards that would comply with the principles enshrined in Article 10 of the Convention, and did not use “relevant and sufficient” evidence to intervene. The European Court dismissed the preliminary objection of the Russian authorities under Article 17 of the Convention.
RESOLUTION
The case was a violation of Article 10 of the Convention (adopted unanimously).
COMPENSATION
In application of Article 41 of the Convention. The European Court awarded EUR 7,500 to the applicant Ibragimov as compensation for non-pecuniary damage; other applicants did not submit any claims for just satisfaction.
Source of publication: https://espchhelp.ru/blog/2584-ibrahim-ibrahimov-and-others-vs-russian-federation .
