Новости от 20 декабря 2020 года из блога, посвященного практике в Европейском суде по правам человека ЕСПЧ
Постановление ЕСПЧ от 09 июня 2020 года по делу "Драшкович (Draskovic) против Черногории" (жалоба N 40597/17).
В 2017 году заявительнице была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Черногории.
По делу успешно рассмотрена жалоба на отказ судов рассмотреть по существу требование об эксгумации останков супруга заявительницы для их перемещения на новое место захоронения. По делу допущено нарушение статьи 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Муж заявительницы умер в 1995 году. В связи с продолжавшимся на тот момент вооруженным конфликтом было невозможно похоронить его в Боснии и Герцеговине, где супруги проживали и где были похоронены другие члены их семьи. Он был похоронен в Черногории на месте, принадлежавшем его племяннику, рядом с останками некоторых других членов семьи. Останки всех похороненных в этом месте лиц смешались. В 2014 году заявительница попросила племянника дать согласие на эксгумацию и перемещение останков своего покойного мужа, но безуспешно. Суды Черногории не рассмотрели жалобу заявительницы по существу, поскольку сочли, что у нее не было "личного или имущественного интереса для предъявления требования".
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 8 Конвенции. В Постановлении по делу "Элли Полухас Дедсбо против Швеции" (Elli Poluhas Dődsbo v. Sweden) (жалоба N 61564/00, § 24, ECHR 2006-I) Европейский Суд ясно не высказался по вопросу о том, попадает ли в сферу действия статьи 8 Конвенции требование близкого члена семьи, такого, как заявительница в настоящем деле, об эксгумации останков умершего члена семьи для их перемещения на новое место захоронения. В настоящем деле Европейский Суд решил, что данное требование следует рассматривать с точки зрения обоих аспектов статьи 8 Конвенции ("право на личную и семейную жизнь"). Однако Европейский Суд разъяснил, что характер и сфера этого права, а также пределы предусмотренных Конвенцией обязательств государства в подобных делах зависят от конкретных обстоятельств дела.
Интерес заявительницы в эксгумации и перемещении останков ее умершего супруга необходимо было сопоставить не только с ролью общества по обеспечению святости захоронений, но также и с правами племянника ее мужа. Пределы усмотрения для государства в этой важной и деликатной сфере должны быть широкими.
В отличие от упомянутого выше Постановления Европейского Суда по делу "Элли Полухас Дедсбо против Швеции" (Elli Poluhas Dődsbo v. Sweden), суть жалобы заявительницы заключалась в том, что суды Черногории не рассмотрели по существу ее требование, предъявленное к третьей стороне в ходе гражданского судопроизводства. Следовательно, настоящее дело касалось позитивных обязательств государства в сфере отношений между частными лицами и требовало от Европейского Суда рассмотрения вопроса о том, создали ли власти государства-ответчика соответствующую нормативную базу для уравновешивания противоположных интересов, и были ли такие интересы надлежащим образом определены и сопоставлены в настоящем деле.
Что касается наличия нормативной базы, законодательство Черногории не предусматривало механизма для пересмотра соразмерности ограничений прав, предусмотренных статьей 8 Конвенции. В частности, соответствующее законодательство не устанавливало каких-либо материально-правовых стандартов для разрешения споров между членами семьи относительно эксгумации или последнего места захоронения останков умершего родственника. В дополнение к этому не был определен орган, уполномоченный разрешать данные споры. В частности, суды государства-ответчика заняли позицию, согласно которой заявительнице необходимо было обратиться в административный орган, который, в свою очередь, не мог удовлетворить подобное требование при отсутствии согласия третьей стороны (то есть племянника покойного мужа). Административные органы обычно не рассматривали подобные вопросы. В случае спора они рекомендовали сторонам сначала разрешить спор, а уже потом обращаться с требованием об эксгумации. По мнению Европейского Суда, в рамках данного производства явно не могли быть уравновешены противоположные интересы. Возможно, данные интересы могли быть надлежащим образом сопоставлены в ходе гражданского искового производства, которое заявительница и инициировала изначально.
Однако суды Черногории не признали у нее наличия какого-либо законного интереса и тем самым прав, предусмотренных статьей 8 Конвенции. Помимо вопросов о том, были ли эксгумация и перемещение возможны и/или не представляли ли они трудностей с практической точки зрения, а также были ли затронуты интересы общественного здравоохранения, необходимо было выяснить еще ряд моментов. В частности, не было установлено, проживал ли покойный муж заявительницы в Боснии и Герцеговине, принадлежало ли место для захоронения только заявительнице или оно было приобретено совместно с покойным мужем для того, чтобы они оба были там похоронены. Кроме того, представляется, что между сторонами имели место разногласия относительно того, был ли муж заявительницы похоронен в Черногории по его собственной воле или нет. Также не было установлено, существовали ли препятствия для того, чтобы заявительница была впоследствии похоронена рядом с ее покойным супругом, в случае, если бы эксгумация не была проведена. Таким образом, суды Черногории не сопоставили надлежащим образом права заявительницы и противоположные права племянника ее мужа.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований статьи 8 Конвенции (принято единогласно).
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявительнице 4 500 евро в качестве компенсации морального вреда.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/3564-drashkovich-protiv-chernogorii .
Одлука ЕСЉП-а од 09. јуна 2020. године у случају "Драшковић (Драсковић) против Црне Горе "(жалба Н 40597/17).
У 2017. години подносиоцу представке је дата помоћ у припреми жалбе. Након тога, жалба је била комуницирана од стране Црне Горе.
Случај је успјешно ријешио жалбу због одбијања судова да размотре суштински захтјев за ексхумацијом остатака супружника подносиоца захтјева за њихово премјештање на ново мјесто сахране. У предмету је дозвољено кршење члана 8 Конвенције о заштити људских права и основних слобода.
ОКОЛНОСТИ СЛУЧАЈА
Муж подносиоца представке умро је 1995. године. У вези са тренутним оружаним сукобом у то време, било је немогуће сахранити га у Босни и Херцеговини, где су живели супружници и где су сахрањени други чланови њихове породице. Сахрањен је у Црној Гори на месту које је припадало његовом нећаку, поред остатака неких других чланова породице. Посмртни остаци свих лица сахрањених на овом месту помешани су. У 2014. години, подносилац представке затражио је од нећака да пристане на ексхумацију и пресељење остатака свог покојног мужа, али без успеха. Црногорски судови нису разматрали жалбу подносиоца представке у суштини, јер су сматрали да она није имала "лични или имовински интерес за подношење захтјева".
ПИТАЊА ПРАВА
О поштовању члана 8 Конвенције. У пресуди у случају "Еллие Полухас Дедсбо против Шведске" (Елли Полухас Додсбо против Шведске) (жалба Н 61564/00, 24 24, ЕЦХР 2006-и) Европски Суд правде није јасно говорио о томе да ли Члан 8 Конвенције спада у опсег захтев блиског члана породице, као што је подносилац представке у овом случају, о ексхумацији посмртних остатака преминулог члана породице да се преселе на ново место сахране. У овом случају, Европски Суд правде је одлучио да овај захтев треба размотрити у смислу оба аспекта члана 8 Конвенције ("право на лични и породични живот"). Међутим, Европски Суд правде је појаснио да природа и обим овог права, као и ограничења обавезних обавеза државе у таквим случајевима, зависе од конкретних околности случаја.
Интерес подносиоца представке у ексхумације и креће остатака њеног преминулог супружника било је неопходно да се меч не само са улогом друштва за осигурање светости гробнице, али такође и са правима нећака њеног мужа. Ограничења дискреције за државу у овој важној и деликатној сфери морају бити широка.
За разлику од горе поменуте пресуде Европског Суда правде у случају "Еллие Полухас Дедсбо против Шведске" (Елли Полухас Додсбо против Шведске), суштина жалбе подносиоца представке била је да црногорски судови нису разматрали суштински њен захтев који је поднесен трећој страни током парничног поступка. Сходно томе, овај случај се односио на позитивне обавезе државе у области односа између појединаца и захтевао је од Европског Суда да размотри да ли су власти државе окривљене створиле одговарајући регулаторни оквир за уравнотежење супротних интереса и да ли су такви интереси адекватно дефинисани и упоређени у овом случају.
Што се тиче доступности регулаторног оквира, законодавство Црне Горе није обезбиједило механизам за ревизију пропорционалности ограничења права предвиђених чланом 8 Конвенције. Конкретно, релевантно законодавство није поставило никакве логистичке стандарде за решавање спорова између чланова породице у вези са ексхумацијом или последњим местом сахране посмртних остатака преминулог рођака. Поред тога, није идентификовано тело овлашћено за решавање ових спорова. Конкретно, судови окривљене државе заузели су став према којем је подносилац представке морао да се обрати административном органу, који заузврат није могао да испуни сличан захтев у одсуству сагласности треће стране(то јест, нећака покојног мужа). Административни органи обично нису разматрали таква питања. У случају спора, препоручили су странама да прво ријеше спор, а затим се позабаве захтјевом за ексхумацију. Према Европском суду правде, у оквиру ове производње очигледно не могу бити уравнотежени супротни интереси. Можда су ови интереси могли бити адекватно мапирани током грађанске тужбе коју је подносилац представке иницијално покренуо.
Међутим, Црне Горе судови нису признали да има било какав правни интерес и тиме права предвиђена чланом 8 Конвенције. Поред питања о томе да ли су эксгумация и креће могуће и/или не да ли су обезбеђене су тешкоће са практичне тачке гледишта, као и да ли су погођени интереси јавног здравља, потребно је да сазнате још неколико тренутака. Конкретно, није утврђено да ли је покојни супруг подносиоца представке боравио у Босни и Херцеговини, да ли је место сахране припадало само подносиоцу представке или је купљено заједно са покојним мужем како би се осигурало да су њих двоје тамо сахрањени. Поред тога, чини се да је дошло до неслагања између страна око тога да ли је муж подносиоца представке сахрањен у Црној Гори по својој вољи или не. Такође није утврђено да ли постоје препреке да се подносилац захтева касније сахрани поред њеног покојног супружника, у случају да ексхумација није извршена. Дакле, судови Црне Горе нису на одговарајући начин упоредили права подносиоца представке и супротна права нећака њеног мужа.
Уредба
У случају је дозвољено кршење захтева члана 8 Конвенције (прихваћено једногласно).
Компензација
По редоследу примене члана 41 Конвенције. Европски Суд правде доделио је подносиоцу представке 4.500 евра одштете за моралну штету.
Извор публикације: https://espchhelp.ru/blog/3563-draskovic-protiv-crne-gore .
ECHR decision of 09 June 2020 in the case "Draskovic v. Montenegro" (aplication No. 40597/17).
In 2017, the applicant was assisted in the preparation of the aplication. The aplication was subsequently communicated to Montenegro.
The case successfully considered an aplication against the refusal of the courts to consider the merits of the request for the exhumation of the remains of the applicant's spouse for their transfer to a new burial site. The case involved a violation of article 8 of the Convention for the Protection of Human Rights and Fundamental Freedoms.
CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant's husband died in 1995. Due to the ongoing armed conflict at that time, it was impossible to bury him in Bosnia and Herzegovina, where the couple lived and where other members of their family were buried. He was buried in Montenegro in a place belonging to his nephew, next to the remains of some other family members. The remains of all the people buried in this place were mixed up. in 2014, the applicant asked her nephew to consent to the exhumation and relocation of her late husband's remains, but to no avail. the courts of montenegro did not consider the applicant's complaint on the merits, as they considered that she had no "personal or property interest to make a claim".
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with article 8 of the Convention. In the Judgment in the case of Elli Poluhas Dedsbo v. Sweden (Elli Poluhas Dődsbo v. Sweden) (Application No. 61564/00, § 24, ECHR 2006-I) The Court has not made it clear whether the requirement of a close family member, such as the applicant in the present case, to exhume the remains of a deceased family member in order to move them to a new burial site falls within the scope of article 8 of the Convention. in the present case, the court decided that this requirement should be considered in terms of both aspects of article 8 of the convention ("right to private and family life"). However, the Court clarified that the nature and scope of this right, as well as the limits of the State's obligations under the Convention in such cases, depend on the specific circumstances of the case.
The applicant's interest in the exhumation and relocation of her deceased husband's remains had to be weighed not only against the role of the society in ensuring the sanctity of burial sites, but also against the rights of her husband's nephew. The limits of discretion for the State in this important and sensitive area should be broad.
in contrast to the above-mentioned judgment of the european court of justice in the case "elli poluhas dedsbo v. sweden"(elli poluhas dődsbo v. Sweden), the essence of the applicant's complaint was that the courts of Montenegro did not consider the merits of her claim against a third party in civil proceedings. Consequently, the present case concerned the positive obligations of the State in the sphere of relations between private individuals and required the Court to consider whether the authorities of the respondent State had established an appropriate regulatory framework for balancing opposing interests, and whether such interests had been properly defined and compared in the present case.
With regard to the existence of a regulatory framework, the legislation of Montenegro did not provide for a mechanism to review the proportionality of restrictions on the rights provided for in article 8 of the Convention. In particular, the relevant legislation did not establish any substantive standards for resolving disputes between family members regarding the exhumation or final burial place of the remains of a deceased relative. In addition, the body authorized to resolve these disputes has not been identified. In particular, the courts of the respondent State took the position that the applicant had to apply to the administrative authority, which, in turn, could not satisfy such a requirement in the absence of the consent of a third party (that is, the nephew of the deceased husband). Administrative bodies usually did not consider such issues. In the event of a dispute, they recommended that the parties first resolve the dispute, and only then apply for exhumation. In the opinion of the European Court of Justice, the opposing interests could not clearly be balanced in this proceeding. It is possible that these interests could have been properly compared in the course of the civil claim proceedings, which the applicant initiated initially.
However, the courts of Montenegro did not recognize the existence of any legitimate interest and thus the rights provided for in article 8 of the Convention. In addition to questions about whether exhumation and relocation were possible and/or not difficult from a practical point of view, as well as whether public health interests were affected, a number of other issues needed to be clarified. In particular, it has not been established whether the applicant's late husband lived in Bosnia and Herzegovina, whether the burial place belonged only to the applicant, or whether it was acquired jointly with the late husband in order for both of them to be buried there. Furthermore, it appears that there was disagreement between the parties as to whether the applicant's husband was buried in Montenegro of his own free will or not. It has also not been established whether there were obstacles to the applicant being subsequently buried next to her late husband if the exhumation had not been carried out. thus, the courts of montenegro did not properly compare the rights of the applicant and the opposite rights of her husband's nephew.
resolution
The case involved a violation of the requirements of article 8 of the Convention (adopted unanimously).
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. the court awarded the applicant eur 4,500 in respect of non-pecuniary damage.
The source of publication: https://espchhelp.ru/blog/3562-draskovic-v-montenegro .
Постановление ЕСПЧ от 04 июня 2020 года по делу "Ассоциации Innocence en Danger и Enfance et Partage (Association Innocence en Danger and Association Enfance et Partage) против Франции" (жалобы N 15343/15 и 16806/15).
В 2015 году заявителям была оказана помощь в подготовке жалоб. Впоследствии жалобы были объединены и коммуницированы Франции.
По делу успешно рассмотрены жалобы на непринятие властями надлежащих и необходимых мер для защиты ребенка от жестокого обращения со стороны родителей, которое привело к гибели мальчика. По делу допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. По делу не допущено нарушений статьи 13 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
М., ребенок восьми лет, страдал от жестокого обращения со стороны своих родителей, что привело к его смерти в 2009 году. Власти были уведомлены о создавшейся ситуации в июне 2008 года, когда они получили соответствующую информацию от директора школы, в которой учился М.
Заявители, две ассоциации по защите детей, жаловались на то, что власти Франции не выполнили свои позитивные обязательства по защите ребенка от жестокого обращения со стороны родителей, которое привело к его смерти. Кроме того, они подняли вопрос о праве на эффективное средство правовой защиты для привлечения государства к гражданско-правовой ответственности в связи с неудовлетворительным функционированием системы правосудия.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 3 Конвенции (материально-правовой аспект). "Извещение о подозрениях в жестоком обращении", полученное от директора школы в июне 2008 года, было юридическим фактом, в результате которого у властей возникло позитивное обязательство по проведению расследования с целью выяснить, имело ли место жестокое обращение, и в случае необходимости установить виновных лиц, а также защитить ребенка от подобного обращения в будущем.
Прокурор действовал безотлагательно, направив в тот же день, когда было получено "извещение", соответствующий документ в жандармерию. В рамках расследования также были приняты адекватные и надлежащие меры, такие как запись на видео опроса ребенка и проведение в отношении него судебно-медицинской экспертизы. Однако несколько факторов снизили значимость данных мер.
Прежде всего, несмотря на то, что прокуратура отреагировала на ситуацию быстро, сотрудник полиции получил необходимую информацию лишь спустя 13 дней, поэтому рекомендации относительно выполнения решений прокуратуры оперативно не были выполнены.
Далее, преподавательницы М. письменно известили власти о том, что обнаружили у ребенка многочисленные следы жестокого обращения в июне 2008 года. Данных лиц нужно было допросить, чтобы собрать сведения о контексте и реакции М. в момент обнаружения у него телесных повреждений. Это тем более имело значение, поскольку судебно-медицинский эксперт не исключал того, что ребенок был объектом насилия или жестокого обращения, и что служба по оказанию социальной помощи детям информировала прокурора о том, что у ребенка были обнаружены новые синяки, появившиеся после первого извещения. По этой причине при наличии у ребенка следов жестокого обращения преподаватели могли играть наиважнейшую роль в системе предупреждения насилия.
Также нужно было выполнить следственные действия с целью выяснения обстановки в семье М., так как властям было известно о том, что семья ребенка много раз переезжала.
Мать М. была кратко опрошена сотрудником судебной полиции, проводившим расследование, у нее дома, а не в помещении жандармерии. Заявление отца, сделанное им в качестве законного представителя ребенка судебно-медицинскому эксперту, не могло приравниваться к настоящему допросу в рамках расследования, когда вопросы задаются целенаправленно.
Кроме того, М. в ходе его опроса не указал на какие-либо факты. Однако этот опрос проводился без участия психолога. Хотя участие последнего не было обязательным, но оно могло требоваться, чтобы исключить любые сомнения в отношении вопросов, которые вызывали "извещение" и заключение судебно-медицинского эксперта.
С учетом многочисленных телесных повреждений, зафиксированных судебно-медицинским экспертом, а также нового переезда семьи одновременно с прекращением расследования власти должны были принять некоторые меры предосторожности, когда было вынесено решение об отказе в возбуждении уголовного дела, а не ограничиться простым принятием такого решения. Если бы прокуратура известила службу по оказанию социальной помощи детям о своем решении, обратив внимание последней на необходимость проведения органами социальной защиты расследования или, по крайней мере, осуществления наблюдения за ребенком, это бы увеличило шансы на то, что социальные службы отреагировали бы надлежащим образом после отказа в возбуждении уголовного дела.
Кроме того, совокупность отказа в возбуждении уголовного дела и отсутствия механизма централизации информации значительно снизила вероятность усиленного наблюдения за ребенком и необходимого обмена информацией между судебными властями и органами социальной защиты.
Органы социальной защиты, без сомнения, в дальнейшем приняли определенные меры. Однако с учетом таких факторов, как вызывавшая обеспокоенность информация, полученная от директора новой школы М. в апреле 2009 года, после очередного переезда семьи, и одновременная госпитализация М. в связи с травмами на ногах, органы социальной защиты должны были проявить особую бдительность при оценке ситуации ребенка. Тем не менее очевидно, что после принятия решения об отказе в возбуждении уголовного дела они не стали тщательно разбираться в ситуации, что могло позволить выяснить реальную ситуацию, в которой находился ребенок.
Таким образом, существовавшая система не смогла защитить М. от тяжких посягательств со стороны его родителей, что привело к его смерти.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции (принято единогласно).
По поводу соблюдения статьи 13 Конвенции во взаимосвязи со статьей 3 Конвенции. С учетом вывода о нарушении статьи 3 Конвенции жалоба на нарушение статьи 13 Конвенции также является доказуемой, следовательно, статья 13 Конвенции применима к настоящему делу.
Условия привлечения государства к ответственности постепенно смягчались в судебной практике Франции. Так, толкование понятия "грубая небрежность" охватывало также случаи простой небрежности, в частности, если многочисленные ошибки привели к неправильному функционированию системы правосудия. В своей совокупности данные ошибки, по мнению судов Франции, представляли собой грубую небрежность, за которую государство несло ответственность.
Государствам предоставляются определенные пределы усмотрения для выполнения обязательств, которые накладывает на них статья 13 Конвенции. Решение законодателя Франции ограничить некоторыми рамками возможность привлечения государства к гражданско-правовой ответственности с целью защиты независимости правосудия с учетом сложности его функционирования и особенностей судебной власти, в том числе работы органов следствия и полиции, в особом контексте настоящего дела не представляется необоснованным. Вместе с тем сделанный законодателем выбор должен обеспечивать наличие средства правовой защиты, которое является эффективным как в теории, так и на практике.
У ассоциаций-заявительниц была возможность обратиться в суд с целью рассмотрения их жалоб, касавшихся предполагаемых упущений со стороны полиции и прокуратуры. Суд был уполномочен рассмотреть эти жалобы, не ограничиваясь рассмотрением лишь случаев грубой небрежности, и вынести по ним решение в рамках процесса, в ходе которого ассоциации-заявительницы могли представить свои доводы и аргументы. Сам по себе тот факт, что их требования не были удовлетворены, не является достаточным для того, чтобы сделать вывод относительно эффективности или неэффективности соответствующего средства правовой защиты. Таким образом, эффективность средства правовой защиты не зависит от определенности благоприятного для заявителя результата.
В заключение, то обстоятельство, что ассоциации-заявительницы не выполнили предусмотренные законом условия, не дает возможности заключить, что рассматриваемое средство правовой защиты в целом не соответствовало требованиям статьи 13 Конвенции.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу не было допущено нарушения требований статьи 13 Конвенции (принято единогласно).
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителям символическую сумму в размере 1 евро в качестве компенсации морального вреда.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/3561-assotsiatsii-innocence-en-danger-i-enfance-et-partage-protiv-frantsii .
Arrêt CEDH du 4 juin 2020 dans l'Affaire de l'Association Innocence en Danger et de l'Association Enfance et Partage c. France (requêtes nos 15343/15 et 16806/15).
En 2015, les requérants ont reçu une aide pour préparer leurs plaintes. Par la suite, les plaintes ont été regroupées et partagées par la France.
Dans cette affaire, des plaintes ont été déposées contre les autorités qui n & apos; ont pas pris les mesures appropriées et nécessaires pour protéger l & apos; enfant contre les mauvais traitements infligés par ses parents, ce qui a entraîné la mort du garçon. Il y a eu violation des dispositions de l'article 3 de la Convention de sauvegarde des droits de l'homme et des libertés fondamentales. L & apos; article 13 de la Convention de sauvegarde des droits de l & apos; homme et des libertés fondamentales n & apos; a pas été violé.
CIRCONSTANCES DE L'AFFAIRE
M., un enfant de huit ans, a subi des mauvais traitements de la part de ses parents, ce qui a entraîné sa mort en 2009. Les autorités ont été informées de la situation en juin 2008, lorsqu'elles ont reçu des informations pertinentes de la part du directeur de l'école où M.
Les requérants, deux associations de protection de l & apos; enfance, se sont plaints du fait que les autorités françaises n & apos; avaient pas respecté leur obligation positive de protéger l & apos; enfant contre les mauvais traitements infligés par ses parents qui avaient entraîné sa mort. Ils ont également soulevé la question du droit à un recours utile pour engager la responsabilité civile de l & apos; état en raison du mauvais fonctionnement du système judiciaire.
QUESTION DE DROIT
Concernant le respect de l'article 3 de la Convention (aspect de fond). La "notification de mauvais traitements présumés" reçue du directeur de l'école en juin 2008 était un fait juridique qui avait donné aux autorités l'obligation positive d'enquêter sur les mauvais traitements et, le cas échéant, d'identifier les responsables et de protéger l'enfant contre de tels traitements à l'avenir.
Le procureur a agi sans délai en transmettant le document pertinent à la gendarmerie le jour même de la "notification". Dans le cadre de l'enquête ont également été prises appropriées et des mesures appropriées, telles que l'enregistrement vidéo d'un entretien avec l'enfant et la mise en vigueur de la médecine légale. Cependant, plusieurs facteurs ont réduit l'importance de ces mesures.
Tout d'abord, en dépit du fait que le ministère public a réagi à la situation rapidement, l'officier de police a reçu l'information nécessaire qu'au bout de 13 jours, c'est pourquoi les recommandations relatives à l'exécution des décisions des procureurs rapidement n'ont pas été remplies.
En outre, les enseignantes de M. ont informé par écrit les autorités qu'elles avaient découvert chez l'enfant de nombreuses traces de mauvais traitements en juin 2008. Ces personnes devaient être interrogées pour recueillir des informations sur le contexte et la réaction de M. au moment de la découverte de ses blessures. C'est d'autant plus important, car le médecin légiste n'est pas exclu que l'enfant a été l'objet de violence ou de mauvais traitements, et que le service d'aide sociale aux enfants a informé le procureur sur le fait que, chez l'enfant, ont été découvertes des ecchymoses, apparus après la première notification. C & apos; est pourquoi, lorsqu & apos; un enfant présente des signes de maltraitance, les enseignants peuvent jouer un rôle essentiel dans le système de prévention de la violence.
Il était également nécessaire d'effectuer des enquêtes afin de clarifier la situation dans la famille de M., car les autorités savaient que la famille de l'enfant avait déménagé à plusieurs reprises.
La mère de M. a été brièvement interrogée par un officier de police judiciaire chargé de l'enquête, chez elle, et non dans les locaux de la gendarmerie. La déclaration faite par le père en tant que représentant légal de l'enfant à l'expert médico-légal ne pouvait pas être assimilée à un véritable interrogatoire dans le cadre d'une enquête où les questions sont posées de manière ciblée.
En outre, le M au cours de son enquête n'a pas les faits. Cependant, cette enquête a été menée sans la participation d'un psychologue. Bien que la participation de ce dernier n'ait pas été obligatoire, elle aurait pu être nécessaire pour exclure tout doute sur les questions soulevées par la "notification" et l'avis du médecin légiste.
Compte tenu des nombreuses blessures constatées par le médecin légiste et du nouveau déménagement de la famille, parallèlement à la clôture de l'enquête, les autorités ont dû prendre certaines précautions lorsqu'une décision de non-ouverture d'une procédure pénale a été rendue, plutôt que de se contenter de prendre une telle décision. Si le parquet a informé le service d'aide sociale aux enfants de sa décision, en attirant l'attention de la plus récente sur la nécessité pour les organismes de protection sociale d'une enquête ou, au moins, la mise en œuvre de la surveillance de l'enfant, cela aurait augmenté les chances que les services sociaux ont réagi correctement après l'échec de la procédure pénale.
En outre, l'ensemble des refus d'engager des poursuites pénales et de l'absence d'un mécanisme de centralisation de l'information a réduit considérablement la probabilité de l'intensification de la surveillance de l'enfant et de l'équipement nécessaire l'échange d'informations entre les autorités judiciaires et les autorités de la protection sociale.
Les autorités de protection sociale ont sans aucun doute pris des mesures supplémentaires. Cependant, compte tenu de facteurs tels que provoquait préoccupation les informations reçues par le directeur de la nouvelle école de M en avril 2009, après un nouveau déménagement de la famille, et simultanée de l'hospitalisation de M. dans les relations avec les blessures sur les pieds, les organes de protection sociale devaient être particulièrement vigilants lors de l'évaluation de la situation de l'enfant. Il est cependant évident qu'après l'adoption de la décision de rejet de la plainte pénale qu'ils ne sont pas soigneusement à comprendre la situation, ce qui pourrait permettre de comprendre la situation réelle dans laquelle se trouvait l'enfant.
Ainsi, le système existant n'a pas réussi à protéger M. des agressions graves de la part de ses parents, ce qui a conduit à sa mort.
ORDONNANCE
L'arrêt il y avait violation des dispositions de l'article 3 de la Convention adopté à l'unanimité).
Concernant le respect de l & apos; article 13 de la Convention, en relation avec l & apos; article 3 de la Convention. Compte tenu de la constatation d'une violation de l'article 3 de la Convention, d'une plainte pour violation de l'article 13 de la Convention est également démontrable, par conséquent, l'article 13 de la Convention s'applique à la présente affaire.
Les conditions de la responsabilité de l'état ont été progressivement assouplies dans la jurisprudence française. Ainsi, l'interprétation de la notion de "négligence grave" englobait également les cas de négligence simple, en particulier lorsque de nombreuses erreurs avaient conduit à un mauvais fonctionnement du système judiciaire. Dans leur ensemble, ces erreurs ont été considérées par les tribunaux français comme une négligence grave dont l'état était responsable.
Les états sont les limites du pouvoir discrétionnaire de l'exécution des engagements, qui impose l'article 13 de la Convention. La décision du législateur français de limiter, dans certains cas, la possibilité d'engager la responsabilité civile de l'état en vue de protéger l'indépendance de la justice, compte tenu de la complexité de son fonctionnement et des particularités du pouvoir judiciaire, y compris du travail des organes d'enquête et de police, ne semble pas déraisonnable dans le contexte particulier de la présente affaire. Toutefois, le choix du législateur doit garantir un recours efficace, tant en théorie qu & apos; en pratique.
Les associations requérantes ont eu la possibilité de saisir les tribunaux pour examiner leurs plaintes concernant des omissions présumées de la part de la police et du ministère public. Le tribunal a été habilité à examiner ces plaintes, au-delà de la simple négligence grave, et à les statuer dans le cadre d & apos; une procédure au cours de laquelle les associations requérantes ont pu présenter leurs arguments et leurs arguments. En soi, le fait que leurs demandes n & apos; ont pas été satisfaites ne suffit pas à conclure à l & apos; efficacité ou à l & apos; inefficacité du recours en question. L & apos; efficacité du recours ne dépend donc pas de la certitude d & apos; un résultat favorable pour le requérant.
Enfin, le fait que les associations requérantes n & apos; ont pas rempli les conditions prévues par la loi ne permet pas de conclure que le recours en question n & apos; était généralement pas conforme aux exigences de l & apos; article 13 de la Convention.
ORDONNANCE
En l & apos; espèce, il n & apos; y a pas eu violation des dispositions de l & apos; article 13 de la Convention (adoptée à l & apos; unanimité).
COMPENSATION
Conformément à l'article 41 de la Convention. La Cour européenne a accordé aux requérants une somme symbolique de 1 Euro à titre de préjudice moral.
Source de la publication: https://espchhelp.ru/blog/3560-l-affaire-de-l-association-innocence-en-danger-et-de-l-association-enfance-et-partage-c-france .
ECHR judgment of 04 june 2020 in the case "association innocence en danger and enfance et partage (association innocence en danger and association enfance et partage) v. France" (aplications n 15343/15 and 16806/15).
In 2015, the applicants were assisted in the preparation of aplications. Subsequently, the aplications were consolidated and communicated to France.
the case successfully dealt with aplications about the failure of the authorities to take appropriate and necessary measures to protect the child from abuse by parents, which led to the death of the boy. the case violated the requirements of article 3 of the convention for the protection of human rights and fundamental freedoms. there were no violations of article 13 of the convention for the protection of human rights and fundamental freedoms.
CIRCUMSTANCES OF THE CASE
M., a child of eight, suffered from abuse at the hands of his parents, which led to his death in 2009. the authorities were notified of the situation in june 2008, when they received relevant information from the principal of the school where m. was studying.
The applicants, two associations for the protection of children, complained that the French authorities had failed to fulfil their positive obligations to protect the child from the abuse by his parents that had led to his death. They also raised the issue of the right to an effective remedy to bring the State to civil liability for the unsatisfactory functioning of the justice system.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with article 3 of the Convention (substantive aspect). the "notification of suspected ill-treatment" received from the headmaster in june 2008 was a legal fact that gave the authorities a positive obligation to investigate whether ill-treatment had taken place and, if necessary, to identify the perpetrators, as well as to protect the child from such treatment in the future.
The prosecutor acted without delay, sending the relevant document to the gendarmerie on the same day that the "notification" was received. As part of the investigation, adequate and appropriate measures were also taken, such as videotaping the child's interview and conducting a forensic medical examination against him. However, several factors have reduced the significance of these measures.
First of all, despite the fact that the prosecutor's office responded to the situation quickly, the police officer received the necessary information only after 13 days, so the recommendations regarding the implementation of the prosecutor's decisions were not promptly implemented.
further, the teachers of m. informed the authorities in writing that they had found numerous signs of ill-treatment in the child in june 2008. these individuals had to be interrogated in order to gather information about the context and reaction of m. at the time of the discovery of his injuries. this was all the more significant because the forensic expert did not rule out that the child was the object of violence or ill-treatment, and that the child welfare service informed the prosecutor that the child had new bruises that appeared after the first notification. For this reason, if a child showed signs of abuse, teachers could play a crucial role in the violence prevention system.
It was also necessary to carry out investigative actions in order to clarify the situation in M.'s family, as the authorities were aware that the child's family had moved many times.
M.'s mother was briefly interviewed by the judicial police officer who conducted the investigation, at her home, and not in the gendarmerie's premises. the statement made by the father as the legal representative of the child to the forensic medical expert could not be equated with a real interrogation in the framework of an investigation, when questions are asked purposefully.
In addition, M. did not indicate any facts during his interview. However, this survey was conducted without the participation of a psychologist. although the latter's participation was not mandatory, it could be required to eliminate any doubts about the issues that caused the" notification " and the conclusion of the forensic expert.
In view of the numerous injuries recorded by the forensic medical examiner, as well as the family's new move at the same time as the termination of the investigation, the authorities should have taken some precautions when the decision to refuse to initiate criminal proceedings was made, rather than simply making such a decision. If the Prosecutor's Office had informed the child welfare Service of its decision, drawing the latter's attention to the need for the social protection authorities to investigate or at least monitor the child, this would have increased the chances that the social services would have responded appropriately after the refusal to initiate criminal proceedings.
In addition, the combination of the refusal to initiate criminal proceedings and the lack of a mechanism for centralizing information significantly reduced the likelihood of increased monitoring of the child and the necessary exchange of information between the judicial authorities and social protection agencies.
The social protection authorities, no doubt, have taken certain measures in the future. However, taking into account such factors as the disturbing information received from the director of the new school M. in April 2009, after another family move, and the simultaneous hospitalization of M. due to injuries on his legs, the social protection authorities had to be particularly vigilant in assessing the situation of the child. nevertheless, it is obvious that after the decision to refuse to initiate criminal proceedings, they did not thoroughly understand the situation, which could allow them to find out the real situation in which the child was.
Thus, the existing system could not protect M. from severe abuse by his parents, which led to his death.
Resolution
the case involved a violation of the requirements of article 3 of the convention (adopted unanimously).
Regarding compliance with article 13 of the Convention in conjunction with article 3 of the Convention. Given the finding of a violation of article 3 of the Convention, the complaint under article 13 of the Convention is also provable, hence, article 13 of the Convention applies to the present case.
The conditions for bringing the State to justice were gradually relaxed in the judicial practice of France. Thus, the interpretation of the concept of "gross negligence" also covered cases of simple negligence, in particular, if numerous errors led to the improper functioning of the justice system. taken together, these errors, in the opinion of the french courts, constituted gross negligence for which the state was responsible.
States are given certain limits of discretion to fulfil the obligations imposed on them by article 13 of the Convention. The decision of the French legislator to limit the possibility of bringing the State to civil liability in order to protect the independence of justice, taking into account the complexity of its functioning and the peculiarities of the judiciary, including the work of the investigative and police authorities, does not seem unreasonable in the special context of the present case. However, the choice made by the legislator must ensure that a remedy is available that is effective both in theory and in practice.
The applicant associations had the opportunity to apply to the court for consideration of their complaints concerning alleged omissions on the part of the police and the Prosecutor's Office. The Court was authorized to consider these complaints, not limited to cases of gross negligence, and to rule on them in a process in which the applicant associations could present their arguments and arguments. The mere fact that their claims were not met is not sufficient to draw a conclusion as to the effectiveness or ineffectiveness of the remedy in question. Thus, the effectiveness of the remedy does not depend on the certainty of a favorable outcome for the applicant.
In conclusion, the fact that the applicant associations did not comply with the conditions provided for by law does not make it possible to conclude that the remedy in question did not generally comply with the requirements of article 13 of the Convention.
Resolution
There was no violation of the requirements of article 13 of the Convention (adopted unanimously).
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded the applicants a symbolic sum of 1 euro as compensation for non-pecuniary damage.
The source of publication: https://espchhelp.ru/blog/3559-association-innocence-en-danger-and-enfance-et-partage-v-france .
Постановление ЕСПЧ от 02 июня 2020 года по делу "N.T. (N.T.) против Российской Федерации" (жалоба N 14727/11).
В 2011 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Российской Федерации.
По делу успешно рассмотрена жалоба на длительное содержание заявителя, осужденного к пожизненному лишению свободы, в одиночной камере в отсутствие оснований при значительном ограничении его контактов с окружающим миром и доступа к различным видам деятельности. По делу допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Согласно законодательству Российской Федерации все лица, осужденные к пожизненному лишению свободы, в течение первых 10 лет отбывают наказание в условиях строгого режима. Заявитель, осужденный пожизненно, в соответствии с данным режимом содержался отдельно от других заключенных в камерах, в которых находилось не более двух человек. Несколько лет он провел в одиночном заключении. Он находился в камере без какой-либо целенаправленной деятельности, будь то работа или учеба, и мог покидать камеру лишь на 90 минут для упражнений на свежем воздухе. Его контакты с окружающим миром и возможность распоряжаться денежными средствами были значительно ограничены. В дополнение к этому в течение первых пяти лет заключения охранники постоянно надевали на заявителя наручники, даже когда он должен был выливать тяжелое 30-литровое туалетное ведро в выгребную яму за пределами здания. Это причиняло ему физическую боль.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 3 Конвенции (материально-правовой аспект). (a) Строгий режим отбывания наказания. Содержание в камере, рассчитанной на двух человек, может приводить к таким же негативным последствиям, как и одиночное заключение. Только особые соображения безопасности, появившиеся в ходе лишения свободы, могут оправдывать продолжающуюся изоляцию. По тем же причинам требовалось соответствующее обоснование для продолжающегося содержания заключенных в камерах, рассчитанных на двух человек, если интенсивность и продолжительность их изоляции были настолько значительными, что ее последствия были сравнимы с одиночным заключением, в частности, в отношении благополучия заключенных и их социальных навыков. Власти Российской Федерации не представили какого-либо обоснования для содержания заявителя в одиночной камере. Заявитель несколько лет подвергался изоляции только на основании того, что был осужден к пожизненному лишению свободы, обстоятельство, которое, по мнению Европейского Суда, не могло требовать применения этой меры. Данная ситуация не соответствовала Рекомендации Комитета министров Совета Европы N Rec(2003)23 и Европейским пенитенциарным правилам. В первом документе подчеркивалась важность принципа недопущения изоляции, а второй ясно требовал применения к заключенным лишь таких мер безопасности, которые являются минимально необходимыми для обеспечения их содержания под стражей, и регулярного пересмотра этих мер на протяжении всего срока лишения свободы.
Взятые в совокупности изоляция заявителя, ограниченность упражнений на свежем воздухе и отсутствие какой-либо деятельности привели к появлению у него глубоких и продолжительных чувств одиночества и скуки и в связи с этим к сильным нравственным страданиям. Кроме того, вследствие отсутствия соответствующих психологических и физических стимулов данная ситуация могла привести к утрате социальных навыков и индивидуальных личностных черт.
(b) Систематическое применение наручников. Хотя заявитель был внесен в список опасных преступников, в течение всего периода отбывания наказания в учреждении строгого режима он ни разу не нарушил дисциплину. Систематическое применение наручников к заявителю на протяжении пяти лет, таким образом, значительно превышало правомерные требования тюремной безопасности. Оно унижало его человеческое достоинство, вызывало у него чувства неполноценности и тревоги и причиняло страдания, которые выходили за пределы неизбежных страданий и унижений, присущих отбыванию наказания в виде пожизненного лишения свободы.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу было допущено нарушение требований статьи 3 Конвенции (принято единогласно).
В порядке применения статьи 46 Конвенции. Европейский Суд отметил, что установленное нарушение в значительной степени было обусловлено положениями законодательства Российской Федерации, следовательно, речь шла о системной проблеме, и требовалось дальнейшее изменение существующей законодательной базы. Выбор инструментов полностью оставался на усмотрение властей Российской Федерации, которым надлежало решить, отменить ли автоматическое применение строгого режима ко всем осужденным к пожизненному лишению свободы, предусмотреть, что такой режим мог применяться и оставаться в силе только на основании индивидуальной оценки рисков в отношении каждого такого заключенного и не дольше, чем это было строго необходимо, или смягчить условия данного режима, в частности, в отношении физических ограничений, изоляции и доступа к различным видам деятельности для целей социализации и реабилитации.
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю 3 000 евро в качестве компенсации морального вреда.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/3558-n-t-protiv-rossiyskoy-federatsii .
Decision of the ECHR of 02 June 2020 in the case "N. T. (N. T.) v. Russian Federation "(aplication No. 14727/11).
In 2011, the applicant was assisted in the preparation of the aplication. the aplication was subsequently communicated to the russian federation.
The case successfully considered an aplication about the long-term detention of the applicant, who was sentenced to life imprisonment, in solitary confinement in the absence of grounds, with significant restrictions on his contacts with the outside world and access to various activities. the case violated the requirements of article 3 of the convention for the protection of human rights and fundamental freedoms.
CIRCUMSTANCES OF THE CASE
According to the legislation of the Russian Federation, all persons sentenced to life imprisonment, during the first 10 years, serve their sentence in a strict regime. The applicant, who had been sentenced to life imprisonment, was kept separately from other prisoners in cells containing no more than two persons under this regime. He spent several years in solitary confinement. He was in the cell without any purposeful activity, whether it was work or study, and could only leave the cell for 90 minutes to exercise in the fresh air. his contacts with the outside world and his ability to manage money were significantly limited. in addition, during the first five years of his detention, the guards constantly handcuffed the applicant, even when he had to pour a heavy 30-liter toilet bucket into a cesspool outside the building. it caused him physical pain.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with article 3 of the Convention (substantive aspect). (a) Strict regime of serving the sentence. being held in a cell designed for two people can lead to the same negative consequences as solitary confinement. Only the special security considerations that have emerged during incarceration can justify continued isolation. for the same reasons, an appropriate justification was required for the continued detention of prisoners in cells designed for two persons, if the intensity and duration of their isolation were so significant that its consequences were comparable to solitary confinement, in particular with regard to the well-being of prisoners and their social skills. the authorities of the russian federation did not provide any justification for the applicant's detention in solitary confinement. the applicant had been isolated for several years only on the grounds that he had been sentenced to life imprisonment, a circumstance which, in the court's opinion, could not warrant the application of this measure. This situation did not comply with the Recommendation of the Committee of Ministers of the Council of Europe N Rec (2003)23 and the European Prison Regulations. The first document stressed the importance of the principle of non-isolation, while the second clearly required that only such security measures as are minimally necessary to ensure their detention be applied to prisoners and that these measures be regularly reviewed throughout the entire period of imprisonment.
Taken together, the applicant's isolation, limited exercise in the open air and lack of any activity led to deep and prolonged feelings of loneliness and boredom, and in this connection to severe moral suffering. In addition, due to the lack of appropriate psychological and physical stimuli, this situation could lead to the loss of social skills and individual personality traits.
(b) The systematic use of handcuffs. Although the applicant was placed on the list of dangerous criminals, during the entire period of serving his sentence in a high-security institution, he never violated discipline. The systematic use of handcuffs on the applicant over a period of five years thus significantly exceeded the legitimate requirements of prison security. it degraded his human dignity, caused him feelings of inferiority and anxiety, and caused suffering that went beyond the inevitable suffering and humiliation inherent in serving a sentence of life imprisonment.
Resolution
the case involved a violation of the requirements of article 3 of the convention (adopted unanimously).
In the application of article 46 of the Convention. The Court noted that the established violation was largely due to the provisions of the legislation of the Russian Federation, therefore, it was a systemic problem, and further changes to the existing legal framework were required. The choice of instruments remained entirely at the discretion of the authorities of the Russian Federation, who had to decide whether to abolish the automatic application of a strict regime to all persons sentenced to life imprisonment, to provide that such a regime could be applied and remain in force only on the basis of an individual risk assessment for each such prisoner and no longer than was strictly necessary, or to mitigate the conditions of this regime, in particular with regard to physical restrictions, isolation and access to various activities for socialization and rehabilitation.
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The Court awarded the applicant EUR 3,000 in respect of non-pecuniary damage.
The source of publication: https://espchhelp.ru/blog/3557-n-t-v-russian-federation .
