Дополнения к анализу практики ЕСПЧ от 20.09.2023
Постановление ЕСПЧ от 20 июля 2021 года по делу "Локифер против Бельгии" (жалоба N 79089/13 и 2 другие жалобы).
В 2013 году заявительнице была оказана помощь в подготовке жалоб. Впоследствии жалобы были объединены и коммуницированы Бельгии.
По делу успешно рассмотрены жалобы на отсутствие судебного средства правовой защиты в связи с отстранением Высшим советом юстиции Бельгии от выполнения своих обязанностей одного из членов данного совета, не являющегося судьей. К делу применима статья 6 Конвенции. По делу имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявительница являлась "несудебным" членом Высшего совета юстиции Бельгии (далее - Совет). После проведения общего собрания членов Совета она была отстранена от выполнения своих профессиональных обязанностей на основании возбужденного ранее в отношении нее уголовного дела. Впоследствии срок приостановления исполнения ею обязанностей продлевался в общей сложности почти на два года. Заявительница утверждала, что в ее распоряжении не было судебных средств правовой защиты, которые позволило бы ей обжаловать решение Совета.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения пункта 1 статьи 6 Конвенции.
(а) Применимость. Вопрос о применимости к делу пункта 1 статьи 6 Конвенции в его гражданско-правовом аспекте был рассмотрен исходя из критериев, выработанных в упомянутом выше Постановлении Большой Палаты Европейского Суда по делу "Вильхо Эскелинен и другие против Финляндии" (Vilho Eskelinen and Others v. Finland) и примененных, в частности, к спорам относительно судей (см. Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Бака против Венгрии" (Baka v. Hungary) (См.: Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Бака против Венгрии" (Baka v. Hungary) от 23 июня 2016 г., жалоба N 20261/12 // Прецеденты Европейского Суда по правам человека. Специальный выпуск. 2017. N 10); Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Денисов против Украины" (Denisov v. Ukraine) (См.: Постановление Большой Палаты Европейского Суда по делу "Денисов против Украины" (Denisov v. Ukraine) от 25 сентября 2018 г., жалоба N 76639/11 // Прецеденты Европейского Суда по правам человека. Специальный выпуск. 2018. N 11.
(i) Наличие спора о праве. Несомненно, что из решения общего собрания членов Совета о приостановлении исполнения заявительницей своих обязанностей в структуре Совета следовал спор об осуществлении ею своих обязанностей как члена Совета. Спор являлся истинным и серьезным, поскольку она оспаривала законность примененной к ней меры.
Согласно Судебному кодексу Бельгии заявительница была выбрана членом Совета на четырехлетний возобновляемый срок. Таким образом, в соответствии с законодательством этого государства она имела право отработать в своей должности весь установленный срок. Также на весь упомянутый срок заявительница была избрана членом правления Совета.
Целью и задачей обжалуемой обеспечительной меры являлось предотвратить выполнение заявительницей ее профессиональных обязанностей как члена Совета до принятия окончательного решения по ее уголовному делу. На практике это привело к ее отстранению от должности почти на два года. Следовательно, оспариваемая мера имела решающее значение для осуществления рассматриваемого права.
(ii) Было ли рассматриваемое право гражданским. Заявительница была избрана членом Совета на установленный срок и не могла быть смещена с должности решением Сената Бельгии, который назначил ее на должность. Заявительница выполняла свои обязанности под руководством общего собрания членов Совета, которое было вправе прекратить ее полномочия, и получала вознаграждение за работу в качестве члена правления Совета. Кроме того, приостановление полномочий заявительницы, осуществленное общим собранием членов Совета, основывалось на мнении собрания о том, что возбуждение уголовного дела в отношении заявительницы причиняло вред надлежащей работе Совета. В свете вышеизложенного и с точки зрения классификации рассматриваемых прав и обязанностей спор между заявительницей и Советом имел характер трудового спора относительно способа, которым заявительница осуществляла или могла продолжить осуществлять свои обязанности в Совете. Спор имел место между заявительницей и общим собранием членов Совета - органом, отвечавшим за надлежащее функционирование этого учреждения, который на указанном основании имел право осуществлять в определенной степени надзор за заявительницей. Несмотря на тот факт, что заявительница выполняла свои обязанности в рамках учреждения, независимость которого гарантировалась Конституцией Бельгии, внутренние трудовые споры, такие как "обычный трудовой спор", имели "гражданские" элементы, достаточные для возникновения презумпции о том, что затронутое право имело "гражданский" характер.
Кроме того, законодательство Бельгии прямо не исключало рассматриваемую категорию должностей или лиц из сферы действия права на доступ к суду.
Вместе с тем отсутствовали особые отношения доверия и лояльности между заявительницей и государством, которые оправдывали бы исключение спора между заявительницей и Советом из сферы действия статьи 6 Конвенции.
Исходя из изложенного имел место "спор" о "гражданском праве". Следовательно, заявительница в ходе разбирательства относительно приостановления исполнения ею своих полномочий в Совете имела право на защиту, предоставляемую пунктом 1 статьи 6 Конвенции.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
Положения пункта 1 статьи 6 Конвенции применимы к настоящему делу.
(b) Существо жалобы. Из соответствующих норм законодательства и Конституции Бельгии следовало, что Совет являлся административным органом власти. Поскольку в его обязанности не входило разрешение споров, он не являлся судебным органом. На основании изложенного Европейский Суд сделал вывод, что Совет не являлся "судом" по смыслу пункта 1 статьи 6 Конвенции.
Заявительница воздержалась от обжалования решения Совета о приостановлении исполнения ею своих обязанностей на том основании, что законодательство государства-ответчика не предоставляло ей эффективного средства правовой защиты. Власти Бельгии считали, что заявительница должна была обжаловать рассматриваемые решения в Государственном совете или судах Бельгии.
Тем не менее власти Бельгии не продемонстрировали наличие каких-либо средств правовой защиты, которые могли бы позволить заявительнице добиться пересмотра судами государства-ответчика решения о приостановлении выполнения заявительницей ее обязанностей в Совете и отмены или приостановления исполнения такого решения. Соответственно, возражение властей Бельгии о неисчерпании предоставляемых законодательством Бельгии средств правовой защиты должно было быть отклонено.
Из вышеизложенного также следовало, что обжалуемые решения не были вынесены судом или иным органом, исполнявшим судебные функции, и не могли быть пересмотрены данным органом. Таким образом, заявительница была лишена права на доступ к суду для обжалования меры в виде приостановления исполнения ею своих обязанностей в Совете.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу имело место нарушение пункта 1 статьи 6 Конвенции (принято шестью голосами "за" при одном - "против").
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявительнице 12 000 евро в качестве компенсации морального вреда, требование о компенсации материального ущерба было отклонено.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/4225-lokifer-protiv-belgii .
The ECHR ruling of July 20, 2021 in the case "Lockifer v. Belgium" (complaint No. 79089/13 and 2 other complaints).
In 2013, the applicant was assisted in the preparation of complaints. Subsequently, the complaints were combined and communicated to Belgium.
Complaints about the lack of a judicial remedy in connection with the suspension of one of the members of this Council, who is not a judge, from performing his duties by the Supreme Council of Justice of Belgium, were successfully considered in the case. Article 6 of the Convention is applicable to the case. There was a violation of article 6, paragraph 1, of the Convention in the case.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant was a "non-judicial" member of the Belgian High Council of Justice (hereinafter referred to as the Council). After the general meeting of the Council members, she was suspended from performing her professional duties on the basis of a criminal case initiated against her earlier. Subsequently, the period of suspension of her duties was extended for a total of almost two years. The applicant claimed that she had no judicial remedies at her disposal that would allow her to appeal the Council's decision.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with paragraph 1 of article 6 of the Convention.
(a) Applicability. The question of the applicability to the case of paragraph 1 of Article 6 of the Convention in its civil aspect was considered on the basis of the criteria developed in the above-mentioned Decision of the Grand Chamber of the European Court in the case "Vilho Eskelinen and Others v. Finland" (Vilho Eskelinen and Others v. Finland) and applied, in particular, to disputes concerning judges (see the Ruling of the Grand Chamber of the European Court of Justice in the case of Baka v. Hungary (See: The Ruling of the Grand Chamber of the European Court of Justice in the case of Baka v. Hungary Hungary) dated June 23, 2016, complaint No. 20261/12 // Precedents of the European Court of Human Rights. Special Issue. 2017. N 10); The Decision of the Grand Chamber of the European Court in the case "Denisov v. Ukraine" (Denisov v. Ukraine) (See: The Decision of the Grand Chamber of the European Court in the case "Denisov v. Ukraine" (Denisov v. Ukraine) of September 25, 2018, complaint N 76639/11 // Precedents of the European Court of Human Rights. Special Issue. 2018. N 11.
(i) The existence of a dispute about the right. There is no doubt that the decision of the general meeting of Council members to suspend the applicant's performance of her duties in the structure of the Council resulted in a dispute about the exercise of her duties as a member of the Council. The dispute was true and serious, since she challenged the legality of the measure applied to her.
According to the Belgian Judicial Code, the applicant was elected a member of the Council for a four-year renewable term. Thus, in accordance with the legislation of this state, she had the right to work in her position for the entire prescribed period. Also, for the entire mentioned period, the applicant was elected a member of the Board of the Council.
The purpose and objective of the appealed interim measure was to prevent the applicant from fulfilling her professional duties as a member of the Council before making a final decision on her criminal case. In practice, this led to her suspension from office for almost two years. Consequently, the contested measure was crucial for the exercise of the right in question.
(ii) Whether the right in question was civil. The applicant was elected a member of the Council for a fixed term and could not be removed from office by the decision of the Belgian Senate, which appointed her to the post. The applicant performed her duties under the direction of the general meeting of the members of the Council, which had the right to terminate her powers, and received remuneration for her work as a member of the Board of the Council. In addition, the suspension of the applicant's powers, carried out by the general meeting of the members of the Council, was based on the opinion of the assembly that the initiation of criminal proceedings against the applicant caused harm to the proper work of the Council. In the light of the above and from the point of view of the classification of the rights and obligations under consideration, the dispute between the applicant and the Council was of the nature of an employment dispute regarding the way in which the applicant exercised or could continue to exercise her duties in the Council. The dispute took place between the applicant and the general meeting of the members of the Council - the body responsible for the proper functioning of this institution, which on this basis had the right to exercise some degree of supervision over the applicant. Despite the fact that the applicant performed her duties within the framework of an institution whose independence was guaranteed by the Belgian Constitution, internal labor disputes, such as the "ordinary labor dispute", had "civil" elements sufficient to give rise to the presumption that the affected right was of a "civil" nature.
In addition, Belgian law did not explicitly exclude the category of posts or persons in question from the scope of the right of access to the court.
However, there was no special relationship of trust and loyalty between the applicant and the State that would justify excluding the dispute between the applicant and the Council from the scope of article 6 of the Convention.
Based on the above, there was a "dispute" about "civil law". Consequently, the applicant, during the proceedings concerning the suspension of her powers in the Council, was entitled to the protection provided by paragraph 1 of article 6 of the Convention.
RESOLUTION
The provisions of article 6, paragraph 1, of the Convention are applicable to the present case.
(b) The substance of the complaint. It followed from the relevant legislation and the Belgian Constitution that the Council was an administrative authority. Since his duties did not include dispute resolution, he was not a judicial body. Based on the above, the European Court concluded that the Council was not a "court" within the meaning of paragraph 1 of Article 6 of the Convention.
The applicant refrained from appealing the Council's decision to suspend her performance of her duties on the grounds that the legislation of the respondent State did not provide her with an effective remedy. The Belgian authorities considered that the applicant should have appealed the decisions in question to the Council of State or the courts of Belgium.
Nevertheless, the Belgian authorities have not demonstrated the existence of any remedies that could allow the applicant to obtain a review by the courts of the respondent State of the decision to suspend the applicant's performance of her duties in the Council and to cancel or suspend the execution of such a decision. Accordingly, the objection of the Belgian authorities to the non-exhaustion of the remedies provided by Belgian law should have been rejected.
It also followed from the above that the appealed decisions were not made by a court or other body performing judicial functions and could not be reviewed by this body. Thus, the applicant was deprived of the right to access the court to appeal against the measure in the form of suspension of her duties in the Council.
RESOLUTION
There was a violation of paragraph 1 of article 6 of the Convention in the case (adopted by six votes in favor with one against).
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded the applicant 12,000 euros in compensation for non-pecuniary damage, the claim for compensation for material damage was rejected.
Publication source: https://espchhelp.ru/blog/4226-lockifer-v-belgium .
Décision de la CEDH du 20 juillet 2021 dans l'affaire Lokifer C. Belgique (requête No 79089/13 et 2 autres requêtes).
En 2013, la requérante a bénéficié d & apos; une assistance pour l & apos; élaboration des plaintes. Par la suite, les plaintes ont été regroupées et partagées par la Belgique.
L & apos; affaire a été examinée avec succès par le Conseil supérieur de la justice belge, qui s & apos; est vu refuser l & apos; exercice de ses fonctions par un membre de ce conseil qui n & apos; est pas un juge. L & apos; article 6 de la Convention s & apos; applique. Il y a eu violation du paragraphe 1 de l & apos; article 6 de la Convention.
CIRCONSTANCES DE L'AFFAIRE
La requérante était membre "non judiciaire" du Conseil supérieur de la justice de Belgique (ci - après dénommé le conseil). À l & apos; issue d & apos; une Assemblée générale des membres du conseil, elle a été suspendue de ses fonctions professionnelles en raison d & apos; une procédure pénale engagée contre elle. Par la suite, la suspension de ses fonctions a été prolongée de près de deux ans au total. La requérante a fait valoir qu & apos; il n & apos; y avait pas de recours judiciaire qui lui permettrait de faire appel de la décision du conseil.
QUESTION DE DROIT
Concernant le respect du paragraphe 1 de l'article 6 de la Convention.
a) Applicabilité. La question de l'applicabilité du paragraphe 1 de l'article 6 de la Convention dans son aspect civil a été examinée sur la base des critères définis dans l'Arrêt de la Grande Chambre de la cour européenne de Justice dans L'affaire Vilho eskelinen et Autres C. Finlande, mentionné ci-dessus, et qui s'appliquent en particulier aux différends concernant les juges (voir l'arrêt De la Grande Chambre de la cour européenne de Justice dans l'affaire Baka C. Hongrie) (Voir: Arrêt de la Grande Chambre de la cour européenne de Justice dans l'affaire Baka C. Hongrie). Baka C. Hungary) du 23 juin 2016, requête N ° 20261/12 / / Jurisprudence de la Cour européenne des droits de l'homme. Édition spéciale. 2017. N ° 10); Arrêt de la Grande Chambre de la Cour européenne dans L'affaire Denisov C. Ukraine (Voir: Arrêt de la grande Chambre de la Cour européenne dans l'affaire Denisov C. Ukraine du 25 septembre 2018, requête N ° 76639/11 / / précédents De la Cour européenne des droits de l'homme. Édition spéciale. 2018. N 11.
i) l'Existence d'un différend juridique. Il ne fait aucun doute que la décision de l & apos; Assemblée générale du conseil de suspendre l & apos; exercice par la requérante de ses fonctions au sein du conseil a donné lieu à un différend au sujet de l & apos; exercice de ses fonctions en tant que membre du conseil. Le différend était vrai et sérieux car elle contestait la légalité de la mesure qui lui avait été appliquée.
En vertu du code Judiciaire belge, la requérante a été élue membre du conseil pour un mandat renouvelable de quatre ans. Ainsi, conformément à la législation de cet état, elle avait le droit d & apos; exercer ses fonctions pendant toute la durée prescrite. La requérante a également été élue membre du conseil d & apos; administration pour la durée de la période considérée.
L & apos; objet et l & apos; objet de la mesure provisoire était d & apos; empêcher la requérante de s & apos; acquitter de ses fonctions professionnelles en tant que membre du conseil jusqu & apos; à ce qu & apos; une décision définitive soit prise dans son affaire pénale. Dans la pratique, cela a conduit à sa suspension de près de deux ans. Par conséquent, la mesure contestée était cruciale pour l & apos; exercice du droit en question.
ii) si le droit en question était civil. La requérante a été élue membre du conseil pour une durée déterminée et ne pouvait être démise de ses fonctions par décision du Sénat belge qui l & apos; avait nommée. La requérante s & apos; est acquittée de ses fonctions sous l & apos; autorité d & apos; une Assemblée générale des membres du conseil, qui avait le droit de mettre fin à son mandat, et a été rémunérée en tant que membre du conseil d & apos; administration. En outre, la suspension des pouvoirs de la requérante par l & apos; Assemblée générale des membres du conseil était fondée sur l & apos; opinion de l & apos; Assemblée selon laquelle l & apos; ouverture d & apos; une procédure pénale à l & apos; encontre de la requérante nuisait au bon fonctionnement du conseil. À la lumière de ce qui précède et du point de vue de la classification des droits et obligations en question, le différend entre la requérante et le conseil était un conflit de travail concernant la manière dont la requérante exerçait ou pouvait continuer à exercer ses fonctions au conseil. Un différend a eu lieu entre la requérante et l & apos; Assemblée générale des membres du conseil, organe responsable du bon fonctionnement de l & apos; institution, qui, pour cette raison, était habilitée à exercer un certain contrôle sur la requérante. Bien que la requérante ait exercé ses fonctions au sein d'une institution dont l'indépendance était garantie par la Constitution belge, les conflits internes du travail, tels que le "conflit de travail ordinaire", avaient des éléments "civils" suffisants pour donner lieu à la présomption selon laquelle le droit en cause avait un caractère "civil".
En outre, la législation belge n & apos; excluait pas expressément la catégorie d & apos; emploi ou de personnes en question du champ d & apos; application du droit d & apos; accès à la cour.
Toutefois, il n & apos; y avait pas de relation particulière de confiance et de loyauté entre la requérante et l & apos; état qui justifierait l & apos; exclusion du différend entre la requérante et le conseil du champ d & apos; application de l & apos; article 6 de la Convention.
Sur la base de ce qui précède, il y a eu un "différend" sur le "droit civil". En conséquence, la requérante avait droit à la protection prévue au paragraphe 1 de l & apos; article 6 de la Convention au cours de la procédure relative à la suspension de l & apos; exercice de ses fonctions au conseil.
ORDONNANCE
Les dispositions du paragraphe 1 de l & apos; article 6 de la Convention s & apos; appliquent à la présente affaire.
b) Le fond de la plainte. Il ressort des normes pertinentes de la législation et de la Constitution belges que le conseil était une autorité administrative. Comme il n & apos; était pas chargé de régler les différends, il n & apos; était pas un organe judiciaire. Sur la base de ce qui précède, la Cour européenne a conclu que le conseil n'était pas un "tribunal" au sens du paragraphe 1 de l'article 6 de la Convention.
La requérante s & apos; est abstenue de faire appel de la décision du conseil de suspendre l & apos; exercice de ses fonctions au motif que la législation de l & apos; état défendeur ne lui offrait pas de recours utile. Les autorités belges estimaient que la requérante aurait dû faire appel des décisions en question devant le conseil d & apos; état ou les tribunaux belges.
Toutefois, les autorités belges n & apos; ont pas démontré l & apos; existence d & apos; un recours pouvant permettre à la requérante d & apos; obtenir le réexamen par les tribunaux de l & apos; état défendeur de la décision de suspendre l & apos; exercice par la requérante de ses fonctions au conseil et d & apos; annuler ou de suspendre l & apos; exécution de cette décision. En conséquence, l & apos; objection des autorités belges au non-épuisement des recours prévus par le droit belge aurait dû être rejetée.
Il ressort également de ce qui précède que les décisions contestées n & apos; ont pas été rendues par un tribunal ou un autre organe exerçant des fonctions judiciaires et n & apos; ont pas pu être réexaminées par cet organe. La requérante s & apos; est donc vu refuser le droit d & apos; avoir accès à un tribunal pour contester la suspension de ses fonctions au conseil.
ORDONNANCE
Il y a eu violation du paragraphe 1 de l'article 6 de la Convention (adoptée par six voix pour et une contre).
COMPENSATION
Conformément à l'article 41 de la Convention. La Cour européenne de justice a accordé 12 000 euros à la requérante à titre de préjudice moral et la demande d & apos; indemnisation pour préjudice matériel a été rejetée.
Source de la publication: https://espchhelp.ru/blog/4227-lokifer-c-belgique .
Постановление ЕСПЧ от 20 июля 2021 года по делу "D. против Болгарии" (жалоба N 29447/17).
В 2017 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Болгарии.
По делу успешно рассмотрена жалоба на высылку на родину турецкого журналиста без предварительной оценки рисков, которым он подвергался, высказавшего сотрудникам пограничной службы Болгарии свои опасения относительно применения к нему жестокого обращения в связи с попыткой государственного переворота в Турции. По делу имело место нарушение требований статьи 3 Конвенции.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявитель является журналистом и бывшим сотрудником ежедневной газеты, издававшейся в Турции. Он незаконно въехал на территорию Болгарии и был задержан 14 октября 2016 г. сотрудниками пограничной службы этой страны. Заявитель утверждал, что вследствие его высылки властями Болгарии в Турцию он подвергся риску жестокого обращения в связи с его личной ситуацией, рассматриваемой в контексте существующих в Турции условий после попытки государственного переворота, в частности, вследствие мер, принимаемых к журналистам из-за чрезвычайного положения.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 3 Конвенции, а также статьи 13 Конвенции, взятой во взаимосвязи со статьей 3 Конвенции. Законодательство Болгарии прямо предусматривает, что органы государственной власти, ответственные за пограничный контроль, обязаны принимать поданные на границе ходатайства о предоставлении убежища. Если сотрудники пограничной службы узнают, что задержанное лицо хочет обратиться за международной защитой, они должны сообщить этому лицу сведения о соответствующих процедурах, а также осуществить перевод данной информации на нужный язык. Ходатайство и все документы, составленные при задержании лица, должны направляться любыми доступными средствами связи непосредственно в Государственное агентство по делам беженцев. Законодательство Болгарии не позволяет сотрудникам пограничной службы отказывать в удовлетворении ходатайства о предоставлении защиты или решать, следует ли эти ходатайства рассматривать по существу. Подобные решения может принимать только Государственное агентство по делам беженцев.
(а) Довел ли заявитель до сведения властей Болгарии свои опасения относительно применения к нему жестокого обращения в нарушение требований статьи 3 Конвенции в случае его высылки в Турцию. Заявитель входил в состав группы лиц, намеревавшихся проехать через Болгарию в Германию. Соответственно, первоначально заявитель не планировал просить о предоставлении убежища в Болгарии. Однако, по-видимому, он изменил свое решение, когда после его задержания на границе Болгарии и помещения под стражу в отдел полиции на границе он объявил, что хочет обратиться к властям Болгарии за защитой. Заявитель утверждал, что впоследствии он устно повторял свое намерение каждый раз, когда с ним разговаривали новые сотрудники полиции, а также по прибытии в центр размещения иностранцев. По его словам, он оформил свое ходатайство в виде документа и передал его сотрудникам пограничной службы, однако копию документа ему не вернули. Власти Болгарии опровергали все указанные выше утверждения заявителя.
В настоящем деле не следовало придавать решающего значения отсутствию явного ходатайства о предоставлении защиты, направленного в адрес соответствующих властей Болгарии, в записях показаний заявителя, данных им властям Болгарии, учитывая, что во время этих бесед не присутствовал переводчик, чтобы обеспечить правильную запись всех утверждений заявителя. Во время содержания заявителя под стражей в течение достаточно короткого срока было составлено несколько документов, и Европейский Суд не считает, что заявитель понимал содержание этих документов или что ему было предоставлено время ознакомиться с ними, даже с помощью сотрудников, которые говорили по-турецки или по-английски. Помощь переводчика в таких обстоятельствах была бы существенной, в частности, чтобы заявитель имел возможность понимать содержание документов, которые его просили подписать, а также для записи всех показаний заявителя, сообщаемых властям Болгарии. Более того, проведенная назначенной комиссией Министерства внутренних дел Болгарии проверка, по-видимому, не выявила доказательств, подтверждающих объяснения сотрудников полиции, участвовавших в высылке заявителя. Таким образом, высылка была осуществлена в крайне сжатые сроки в нарушение требований законодательства Болгарии. Однако Европейский Суд не счел необходимым устанавливать, существовал ли письменный документ, в котором бы заявитель прямо ходатайствовал о защите. Заявитель мог находиться в стрессовом состоянии, когда он озвучивал свои объяснения властям Болгарии, поскольку до этого провел много часов в прицепе грузовика. В любом случае представленные властями Болгарии документы являлись достаточными для приведенных ниже рассуждений.
Показания заявителя, датированные 14 октября 2016 г. и написанные на болгарском языке, содержали следующие объяснения: "Я работал журналистом в г. Бозова (Bozova). После попытки государственного переворота в стране меня уволили из газеты. Я сменил место жительства и узнал, что полиция искала меня по моему предыдущему адресу". Независимо от того, подал ли заявитель официальное ходатайство о защите, и с учетом языкового барьера, а также отсутствия адвоката во время рассматриваемых событий возникает вопрос о том, могли ли власти Болгарии истолковать указанную информацию как отражающую опасения заявителя, о которых заявитель, по его словам, уведомил власти Болгарии. Желание обратиться за защитой необязательно должно было быть выражено в какой-либо конкретной форме. Решающим фактором являлось высказанное в связи с возвращением в страну гражданства опасение. Аналогичным образом Комитет Министров Совета Европы рекомендовал, чтобы сотрудники пограничных служб государств-членов прошли обучение для того, чтобы выявлять и понимать ходатайства о предоставлении убежища в тех случаях, когда податель ходатайства не в состоянии четко изложить свое намерение.
Следовательно, хотя объяснения заявителя, изложенные в представленных им документах, не содержали слова "убежище", в них сообщалось, что он являлся гражданином Турции, которого уволили с работы в контексте чрезвычайного положения в стране, введенного после попытки государственного переворота, а также из них было понятно, что заявитель боялся того, что его разыскивают сотрудники правоохранительных органов Турции.
Более того, консул Турции прямо указал, что заявитель и следовавшие вместе с ним другие граждане Турции подозревались в причастности к попытке государственного переворота в этой стране. В пресс-релизах и заключениях международных наблюдателей, включая комментарии Комиссара Организации Объединенных Наций по правам человека, изданных за три месяца до событий дела заявителя, высказывались серьезные сомнения относительно исполнения мер, принятых в связи с чрезвычайным положением, в том числе мер, направленных против журналистов. В различных докладах критиковались применение насилия, репрессии в отношении журналистов, а также их произвольные заключения под стражу. Однако в ходе задержания и последующей высылки заявителя и следовавших вместе ним граждан Турции власти Болгарии не предприняли каких-либо усилий для того, чтобы изучить личные обстоятельства заявителя, изложенные им 14 октября 2016 г., с учетом описанной выше ситуации.
В этом отношении запись объяснений заявителя от 14 октября 2016 г., рассмотренная в свете других указанных выше аспектов дела, являлась достаточной по смыслу статьи 3 Конвенции для вывода о том, что заявитель высказал по существу сотрудникам пограничной службы Болгарии свои опасения прежде, чем его вернули в Турцию.
(b) Рассмотрели ли власти Болгарии надлежащим образом высказанные заявителем опасения о том, что в случае высылки в Турцию он может подвергнуться жестокому обращению. Ни сотрудники пограничной службы Болгарии, которые взяли вышеупомянутые объяснения у заявителя и записали их на болгарском языке, прежде, чем сообщить о деле заявителя своему руководству, ни директор регионального управления пограничной службы, который применил насильственную меру - "принудительное возвращение на границу Республики Болгария", ни Национальный центр по борьбе с незаконной миграцией, ни директор Миграционной службы Министерства внутренних дел Болгарии, который вынес постановление о высылке заявителя, не установили, что объяснения заявителя являлись его ходатайством о предоставлении защиты. Не было инициировано каких-либо процедур в органах власти, ответственных за предоставление международной защиты.
Учитывая, что, как указано выше, власти Болгарии располагали достаточной информацией, которая свидетельствовала о том, что заявитель действительно мог бояться оказаться в ситуации, противоречащей требованиям статьи 3 Конвенции, Европейский Суд удивлен явным отсутствием рассмотрения личных обстоятельств заявителя.
Вместе с тем относительно процессуальных гарантий следовало признать, что заявителю не был предоставлен переводчик (ни для устной беседы, ни для перевода документов), а также что ему не сообщили о его правах как лица, обращающегося за предоставлением убежища, и о соответствующих процедурах. В связи с этим Европейский Суд не смог сделать вывод, что в настоящем деле власти Болгарии выполнили требуемое от них обязательство сотрудничать в рамках процедур о предоставлении защиты.
Заявителю не был обеспечен доступ к адвокату или представителю специализированной организации, который помог бы ему оценить, позволяла ли его личная ситуация претендовать на получение международной защиты. Из материалов дела также следовало, что к Уполномоченному по правам человека в Болгарии не обращались за консультацией с целью осуществления надзора за высылкой указанных иностранных граждан в нарушение прямого требования закона. Более того, властями Болгарии были допущены и иные нарушения при проведении разбирательства по делу заявителя. Так, например, ими были составлены две версии уведомления заявителя о его правах, а постановление о его приеме в центр размещения для иностранцев было вынесено с опозданием и направлено в этот центр по электронной почте в то время, когда заявителя уже перевозили на границу Болгарии. Власти Болгарии не объяснили, почему в соответствующем постановлении содержалась отметка о том, что заявитель отказался подписать его, в то время как вопреки представленным объяснениям было ясно, что этот документ физически не мог быть предоставлен заявителю для подписи. По мнению Европейского Суда, помимо того факта, что высылка противоречила требованиям законодательства Болгарии, выявленные нарушения свидетельствовали о чрезмерной поспешности высылки заявителя. Вследствие такой поспешности и несоблюдения требований соответствующих процедур, которые, тем не менее, были созданы для защиты лиц от быстрой высылки без рассмотрения их индивидуальных обстоятельств, заявитель в действительности оказался лишен возможности получить оценку риска обращения, с которым он предположительно мог столкнуться по возвращении в Турцию.
Аналогичным образом постановление о высылке было исполнено незамедлительно, без предоставления заявителю возможности понять его содержание, в результате чего заявитель был лишен предоставленной ему законодательством Болгарии возможности обратиться в суд за приостановлением действия постановления об исполнении высылки. Следовательно, поспешность исполнения постановления о высылке - в течение 24 часов после задержания заявителя на границе между Болгарией и Румынией - привела к тому, что имевшиеся средства правовой защиты стали неэффективными на практике и поэтому недоступными для заявителя.
Таким образом, заявитель был выслан в Турцию - страну его происхождения, из которой он сбежал, - без предварительной оценки рисков, которые угрожали ему с точки зрения статьи 3 Конвенции, и, соответственно, без изучения его ходатайства о предоставлении международной защиты.
В свете вышеизложенного заявитель не мог считаться ответственным за неиспользование процедур, предусмотренных законодательством Болгарии. Несмотря на тот факт, что заявитель выразил опасения относительно вероятности применения к нему жестокого обращения в случае его возвращения в Турцию, власти Болгарии не рассмотрели его ходатайство о предоставлении международной защиты.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу имело место нарушение статьи 3 Конвенции, а также статьи 13 Конвенции, взятой во взаимосвязи со статьей 3 Конвенции (принято единогласно).
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю 15 000 евро в качестве компенсации морального вреда.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/4228-d-protiv-bolgarii .
The ECHR ruling of July 20, 2021 in the case "D. v. Bulgaria" (Complaint No. 29447/17).
In 2017, the applicant was assisted in the preparation of the complaint. Subsequently, the complaint was communicated to Bulgaria.
In the case, a complaint was successfully considered against the expulsion to his homeland of a Turkish journalist without a preliminary assessment of the risks to which he was exposed, who expressed to the Bulgarian border service his concerns about the use of ill-treatment against him in connection with the attempted coup in Turkey. There was a violation of the requirements of article 3 of the Convention in the case.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant is a journalist and former employee of a daily newspaper published in Turkey. He illegally entered the territory of Bulgaria and was detained on October 14, 2016 by the border guards of that country. The applicant claimed that, as a result of his expulsion by the Bulgarian authorities to Turkey, he was exposed to the risk of ill-treatment in connection with his personal situation, viewed in the context of the conditions existing in Turkey after the coup attempt, in particular, as a result of measures taken against journalists due to the state of emergency.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with article 3 of the Convention, as well as article 13 of the Convention, taken in conjunction with article 3 of the Convention. Bulgarian legislation explicitly provides that the State authorities responsible for border control are obliged to accept asylum applications submitted at the border. If the border guards find out that the detained person wants to apply for international protection, they must inform this person about the relevant procedures, as well as translate this information into the desired language. The application and all documents drawn up during the detention of a person must be sent by any available means of communication directly to the State Agency for Refugees. Bulgarian legislation does not allow border guards to refuse a request for protection or decide whether these applications should be considered on their merits. Such decisions can only be made by the State Agency for Refugees.
(a) Whether the applicant has brought to the attention of the Bulgarian authorities his concerns about ill-treatment in violation of the requirements of article 3 of the Convention in the event of his expulsion to Turkey. The applicant was part of a group of persons intending to travel through Bulgaria to Germany. Accordingly, initially the applicant did not plan to apply for asylum in Bulgaria. However, he apparently changed his mind when, after being detained at the Bulgarian border and placed in custody at the police department at the border, he announced that he wanted to appeal to the Bulgarian authorities for protection. The applicant claimed that he subsequently verbally repeated his intention every time new police officers spoke to him, as well as upon arrival at the foreigners' accommodation center. According to him, he issued his petition in the form of a document and handed it over to the border guards, but a copy of the document was not returned to him. The Bulgarian authorities refuted all the above-mentioned allegations of the applicant.
In the present case, no decisive importance should have been attached to the absence of an explicit request for protection addressed to the relevant Bulgarian authorities in the records of the applicant's testimony given by him to the Bulgarian authorities, given that no interpreter was present during these conversations to ensure that all the applicant's statements were correctly recorded. Several documents were drawn up during the applicant's detention for a fairly short period, and the Court does not consider that the applicant understood the contents of these documents or that he was given time to familiarize himself with them, even with the help of staff who spoke Turkish or English. The assistance of an interpreter in such circumstances would be essential, in particular to enable the applicant to understand the contents of the documents he was asked to sign, as well as to record all the applicant's statements reported to the Bulgarian authorities. Moreover, the inspection carried out by the appointed commission of the Bulgarian Ministry of Internal Affairs apparently did not reveal evidence confirming the explanations of the police officers involved in the expulsion of the applicant. Thus, the expulsion was carried out in an extremely short time in violation of the requirements of Bulgarian legislation. However, the Court did not consider it necessary to establish whether there was a written document in which the applicant would have directly applied for protection. The applicant could have been in a stressful state when he voiced his explanations to the Bulgarian authorities, since he had previously spent many hours in the trailer of a truck. In any case, the documents submitted by the Bulgarian authorities were sufficient for the following arguments.
The applicant's testimony, dated October 14, 2016 and written in Bulgarian, contained the following explanations: "I worked as a journalist in Bozova. After the coup attempt in the country, I was fired from the newspaper. I changed my place of residence and found out that the police were looking for me at my previous address." Regardless of whether the applicant filed an official request for protection, and taking into account the language barrier, as well as the absence of a lawyer during the events in question, the question arises whether the Bulgarian authorities could have interpreted this information as reflecting the applicant's concerns, which the applicant, according to him, notified the Bulgarian authorities. The desire to seek protection did not necessarily have to be expressed in any specific form. The decisive factor was the fear expressed in connection with the return to the country of citizenship. Similarly, the Committee of Ministers of the Council of Europe recommended that border guards of member States be trained to identify and understand asylum applications in cases where the applicant is unable to clearly state his intention.
Consequently, although the applicant's explanations set out in the documents submitted by him did not contain the word "asylum", they stated that he was a Turkish citizen who had been dismissed from his job in the context of the state of emergency in the country imposed after the coup attempt, and it was also clear from them that the applicant was afraid that his Turkish law enforcement officers are looking for him.
Moreover, the Turkish Consul explicitly stated that the applicant and other Turkish citizens who followed him were suspected of involvement in the coup attempt in that country. Press releases and conclusions of international observers, including comments by the United Nations Commissioner for Human Rights issued three months before the events of the applicant's case, expressed serious doubts about the implementation of measures taken in connection with the state of emergency, including measures against journalists. Various reports criticized the use of violence, repression against journalists, as well as their arbitrary detention. However, during the detention and subsequent expulsion of the applicant and the Turkish citizens who followed him, the Bulgarian authorities did not make any efforts to examine the personal circumstances of the applicant, as stated by him on October 14, 2016, taking into account the situation described above.
In this respect, the recording of the applicant's explanations of October 14, 2016, examined in the light of the other aspects of the case mentioned above, was sufficient within the meaning of article 3 of the Convention to conclude that the applicant had essentially expressed his concerns to the Bulgarian border service officers before he was returned to Turkey.
(b) Whether the Bulgarian authorities have properly considered the applicant's concerns that, in the event of expulsion to Turkey, he may be subjected to ill-treatment. Neither the employees of the Bulgarian Border Guard Service, who took the above-mentioned explanations from the applicant and recorded them in Bulgarian before reporting the applicant's case to their management, nor the director of the regional department of the Border Guard Service, who applied a violent measure - "forced return to the border of the Republic of Bulgaria", neither the National Center for Combating Illegal Migration, nor the Director of the Migration Service of the Ministry of Internal Affairs of Bulgaria, which issued a decision on the expulsion of the applicant, did not establish that the applicant's explanations were his request for protection. No procedures have been initiated in the authorities responsible for providing international protection.
Considering that, as stated above, the Bulgarian authorities had sufficient information that indicated that the applicant could indeed be afraid of being in a situation contrary to the requirements of Article 3 of the Convention, the European Court is surprised by the apparent lack of consideration of the applicant's personal circumstances.
At the same time, with regard to procedural guarantees, it should be recognized that the applicant was not provided with an interpreter (neither for an oral conversation nor for the translation of documents), and also that he was not informed about his rights as an asylum seeker and about the relevant procedures. In this regard, the European Court was unable to conclude that in the present case the Bulgarian authorities fulfilled the obligation required of them to cooperate in the framework of protection procedures.
The applicant was not provided with access to a lawyer or a representative of a specialized organization who would help him assess whether his personal situation allowed him to qualify for international protection. It also followed from the case file that the Commissioner for Human Rights in Bulgaria was not consulted in order to supervise the expulsion of these foreign citizens in violation of a direct requirement of the law. Moreover, the Bulgarian authorities committed other violations during the proceedings in the applicant's case. For example, they compiled two versions of the applicant's notification of his rights, and the decision on his admission to the accommodation center for foreigners was issued late and sent to this center by e-mail at a time when the applicant was already transported to the Bulgarian border. The Bulgarian authorities did not explain why the relevant decree contained a note that the applicant refused to sign it, while contrary to the explanations provided, it was clear that this document could not physically be provided to the applicant for signature. In the opinion of the European Court, in addition to the fact that the expulsion was contrary to the requirements of Bulgarian legislation, the violations revealed testified to the excessive haste of the applicant's expulsion. As a result of such haste and non-compliance with the requirements of the relevant procedures, which, nevertheless, were created to protect persons from rapid expulsion without considering their individual circumstances, the applicant was in fact deprived of the opportunity to receive an assessment of the risk of treatment that he could presumably face upon his return to Turkey.
Similarly, the expulsion order was executed immediately, without giving the applicant the opportunity to understand its contents, as a result of which the applicant was deprived of the opportunity provided to him by Bulgarian legislation to apply to the court for the suspension of the execution of the expulsion order. Consequently, the haste to execute the expulsion order - within 24 hours of the applicant's detention at the border between Bulgaria and Romania - led to the fact that the available remedies became ineffective in practice and therefore inaccessible to the applicant.
Thus, the applicant was deported to Turkey, the country of his origin from which he had fled, without a preliminary assessment of the risks that threatened him from the point of view of article 3 of the Convention, and, accordingly, without examining his application for international protection.
In the light of the above, the applicant could not be held responsible for not using the procedures provided for by Bulgarian legislation. Despite the fact that the applicant expressed concerns about the likelihood of ill-treatment against him if he returned to Turkey, the Bulgarian authorities did not consider his application for international protection.
RESOLUTION
In the case, there was a violation of article 3 of the Convention, as well as article 13 of the Convention, taken in conjunction with article 3 of the Convention (adopted unanimously).
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded the applicant 15,000 euros in compensation for non-pecuniary damage.
Publication source: https://espchhelp.ru/blog/4229-d-v-bulgaria .
Решение на ЕСПЧ от 20 юли 2021 г.по делото "0. срещу България" (жалба 29447/17).
През 2017 г.жалбоподателят беше подпомогнат при подготовката на жалбата. Впоследствие жалбата е съобщена на България.
По делото успешно е разгледана жалба срещу експулсирането в родината на турския журналист без предварителна оценка на рисковете, на които е бил подложен, изразил пред служителите на граничната служба на България своите опасения относно използването на жестоко отношение към него във връзка с опита за преврат в Турция. В случая е налице нарушение на изискванията на член 3 от Конвенцията.
ОБСТОЯТЕЛСТВА ПО ДЕЛОТО
Жалбоподателят е журналист и бивш служител на всекидневник, публикуван в Турция. Той е влязъл нелегално на територията на България и е бил задържан на 14 октомври 2016 г.от служители на граничната служба на страната. Жалбоподателят твърди, че в резултат на експулсирането му от българските власти в Турция той е бил изложен на риск от малтретиране във връзка с личното му положение, разглеждано в контекста на съществуващите условия в Турция след опита за преврат, по-специално в резултат на мерките, предприети към журналистите поради извънредното положение.
ПРАВНИ ВЪПРОСИ
По отношение на спазването на член 3 от Конвенцията, както и на член 13 от Конвенцията, взети във връзка с член 3 от Конвенцията. Българското законодателство изрично предвижда, че държавните органи, отговорни за граничния контрол, са длъжни да приемат подадените на границата молби за убежище. Ако служителите на граничната охрана разберат, че задържаното лице иска да поиска международна закрила, те трябва да информират това лице за съответните процедури, както и да преведат тази информация на желания език. Петицията и всички документи, изготвени по време на задържането на лицето, трябва да бъдат изпратени чрез всички налични средства за комуникация директно до Държавната агенция за бежанците. Българското законодателство не позволява на служителите на граничната охрана да отказват да удовлетворят молба за закрила или да решават дали тези молби трябва да бъдат разгледани по същество. Такива решения може да взема само Държавната агенция за бежанците.
а) дали жалбоподателят е довел до знанието на българските власти своите опасения относно използването на жестоко отношение към него в нарушение на изискванията на член 3 от Конвенцията в случай на експулсирането му в Турция. Жалбоподателят е бил част от група лица, възнамеряващи да пътуват през България до Германия. Съответно първоначално заявителят не е планирал да поиска убежище в България. Очевидно обаче той е променил решението си, когато след задържането му на българската граница и задържането му в полицейското управление на границата той обяви, че иска да се обърне към българските власти за защита. Жалбоподателят твърди, че впоследствие е повтарял устно намерението си всеки път, когато с него са разговаряли нови полицейски служители, както и при пристигането му в центъра за настаняване на чужденци. Според него той е подал молбата си под формата на документ и я е предал на служителите на граничната служба, но копие от документа не му е върнато. Българските Власти опровергаха всички горепосочени твърдения на жалбоподателя.
В настоящото дело не следва да се отдава решаващо значение на липсата на изрично искане за защита, изпратено до съответните власти в записите на показанията на жалбоподателя, дадени от него на властите в България, като се има предвид, че по време на тези разговори не е присъствал преводач, който да гарантира, че всички твърдения на жалбоподателя са записани правилно. По време на задържането на жалбоподателя бяха изготвени няколко документа за достатъчно кратък срок и Съдът на Европейските общности не счита, че жалбоподателят е разбрал съдържанието на тези документи или че му е дадено време да се запознае с тях, дори с помощта на служители, които говорят турски или английски. Помощта на преводача при такива обстоятелства би била от съществено значение, по-специално, за да може заявителят да разбере съдържанието на документите, които е бил помолен да подпише, както и да запише всички показания на заявителя, докладвани на българските власти. Освен това извършената от назначената комисия на Министерството на вътрешните работи на България проверка очевидно не е открила доказателства в подкрепа на обясненията на полицейските служители, участвали в експулсирането на жалбоподателя. По този начин експулсирането е извършено в изключително кратки срокове в нарушение на изискванията на българското законодателство. Съдът обаче не счете за необходимо да установи дали съществува писмен документ, в който жалбоподателят изрично да поиска защита. Жалбоподателят може да е бил в стресово състояние, когато е изразил обясненията си пред българските власти, тъй като преди това е прекарал много часове в ремаркето на камион. Във всеки случай представените от българските власти документи бяха достатъчни за посочените по-долу разсъждения.
Показанията на жалбоподателя, датирани на 14 октомври 2016 г.и написани на Български език, съдържаха следните обяснения: "работих като журналист в Бозова (0). След опита за преврат в страната бях уволнен от вестника. Смених местожителството си и разбрах, че полицията ме е търсила на предишния ми адрес". Независимо дали жалбоподателят е подал официална молба за защита, и като се има предвид езиковата бариера, както и липсата на адвокат по време на въпросните събития, възниква въпросът дали българските власти са могли да тълкуват тази информация като отразяваща опасенията на жалбоподателя, за които жалбоподателят, според него, е уведомил българските власти. Желанието да се потърси защита не е задължително да бъде изразено под някаква конкретна форма. Решаващият фактор беше страхът, изразен във връзка с връщането на гражданството в страната. По същия начин Комитетът на министрите на Съвета на Европа препоръчва служителите на граничните служби на държавите-членки да бъдат обучени да идентифицират и разбират молбите за убежище в случаите, когато кандидатът не е в състояние ясно да посочи намерението си.
Следователно, въпреки че обясненията на жалбоподателя, изложени в представените от него документи, не съдържат думата "убежище", те съобщават, че той е турски гражданин, който е уволнен от работата си в контекста на националното извънредно положение, въведено след опита за преврат, и от тях се разбира, че жалбоподателят се страхува, че е издирван от турските правоохранителни органи.
Освен това турският консул изрично посочи, че жалбоподателят и други турски граждани, които са го последвали, са заподозрени в участие в опита за преврат в тази страна. Прессъобщения и становища на международни наблюдатели, включително коментари на комисаря на ООН по правата на човека, издадени три месеца преди събитията по делото на жалбоподателя, изразиха сериозни съмнения относно изпълнението на мерките, предприети във връзка с извънредното положение, включително тези, насочени срещу журналисти. Различни доклади критикуват използването на насилие, репресии срещу журналисти, както и произволното им задържане. Въпреки това, по време на задържането и последващото експулсиране на жалбоподателя и последвалите турски граждани, българските власти не са положили никакви усилия да проучат личните обстоятелства на жалбоподателя, изложени от него на 14 октомври 2016 г., като вземат предвид описаната по-горе ситуация.
В това отношение записът на обясненията на жалбоподателя от 14 октомври 2016 г., разглеждан в светлината на другите посочени по-горе аспекти на делото, е достатъчен по смисъла на член 3 от Конвенцията, за да се заключи, че жалбоподателят е изразил по същество своите опасения пред служителите на граничната служба на България, преди да бъде върнат в Турция.
(0) дали българските власти са разгледали по подходящ начин изразените от жалбоподателя опасения, че в случай на експулсиране в Турция той може да бъде малтретиран. Нито служителите на граничната служба на България, които са взели горепосочените обяснения от жалбоподателя и са ги записали на Български език, преди да съобщят случая на жалбоподателя на своето ръководство, нито директорът на регионалната дирекция на граничната служба, който е приложил насилствената мярка - "принудително връщане на границата на Република България", нито Националният център за борба с незаконната миграция, нито директорът на Миграционната служба към Министерството на вътрешните работи на България, издал постановлението за експулсиране на жалбоподателя, са установили, че обясненията на жалбоподателя са негова молба за закрила. Не са инициирани процедури в органите, отговорни за предоставянето на международна закрила.
Като се има предвид, че, както бе посочено по-горе, българските власти са разполагали с достатъчно информация, която показва, че жалбоподателят действително може да се страхува да не се окаже в ситуация, противоречаща на изискванията на член 3 от Конвенцията, Европейският съд е изненадан от явната липса на разглеждане на личните обстоятелства на жалбоподателя.
Въпреки това, по отношение на процесуалните гаранции следва да се признае, че на заявителя не е бил предоставен преводач (нито за устен разговор, нито за превод на документи), както и че не е бил информиран за правата си като лице, кандидатстващо за убежище, и за съответните процедури. Във връзка с това Съдът не успя да заключи, че по настоящото дело българските власти са изпълнили изискваното от тях задължение за сътрудничество в рамките на процедурите за предоставяне на закрила.
На жалбоподателя не е предоставен достъп до адвокат или представител на специализирана организация, който да му помогне да прецени дали личната му ситуация позволява да се класира за международна закрила. От материалите по делото следва също, че омбудсманът по правата на човека в България не е бил консултиран с цел осъществяване на надзор върху експулсирането на посочените чужди граждани в нарушение на прякото изискване на закона. Освен това властите в България са допуснали и други нарушения при провеждането на производството по делото на жалбоподателя. Така например, те са съставили две версии на уведомлението на заявителя за правата му, а постановлението за приемането му в центъра за настаняване на чужденци е издадено със закъснение и изпратено до този център по електронна поща в момент, когато заявителят вече е транспортиран до границата на България. Българските Власти не обясниха защо съответното постановление съдържа бележка, че жалбоподателят отказва да го подпише, докато противно на представените обяснения беше ясно, че този документ физически не може да бъде предоставен на жалбоподателя за подпис. Според съда, освен факта, че експулсирането противоречи на изискванията на българското законодателство, констатираните нарушения свидетелстват за прекомерна бързина при експулсирането на жалбоподателя. В резултат на такава бързина и неспазване на изискванията на съответните процедури, които въпреки това бяха създадени, за да предпазят лицата от бързо експулсиране, без да се вземат предвид техните индивидуални обстоятелства, жалбоподателят в действителност се оказа лишен от възможността да получи оценка на риска от лечение, с който се предполага, че може да се сблъска при завръщането си в Турция.
По същия начин постановлението за експулсиране е изпълнено незабавно, без да се дава възможност на жалбоподателя да разбере съдържанието му, в резултат на което жалбоподателят е лишен от предоставената му от българското законодателство възможност да се обърне към съда за спиране на действието на постановлението за експулсиране. Следователно бързането с изпълнението на заповедта за експулсиране - в рамките на 24 часа след задържането на жалбоподателя на границата между България и Румъния - доведе до факта, че наличните средства за защита станаха неефективни на практика и следователно недостъпни за жалбоподателя.
По този начин жалбоподателят е експулсиран в Турция - страната на произход, от която е избягал - без предварителна оценка на рисковете, които са го застрашили по отношение на член 3 от Конвенцията, и съответно без разглеждане на молбата му за международна закрила.
В светлината на гореизложеното заявителят не може да бъде считан за отговорен за неизползването на процедурите, предвидени в българското законодателство. Въпреки факта, че жалбоподателят изрази опасения относно вероятността да бъде малтретиран в случай на завръщането му в Турция, българските власти не разгледаха молбата му за международна закрила.
НАРЕДБА
В случая е налице нарушение на член 3 от Конвенцията, както и на член 13 от Конвенцията, взета във връзка с член 3 от Конвенцията (приета единодушно).
КОМПЕНСАЦИЯ
По реда на прилагане на член 41 от Конвенцията. Европейският съд присъди на жалбоподателя 15 000 евро обезщетение за неимуществени вреди.
Източник на публикацията: https://espchhelp.ru/blog/4230-d-sreshtu-b-lgariya .
Постановление ЕСПЧ от 20 июля 2021 года по делу "Акгюн против Турции" (жалоба N 19699/18).
В 2018 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Турции.
По делу успешно рассмотрена жалоба на недостаточность утверждений об активном применении сервиса шифрованной отправки сообщений, который использовался не только террористической организацией, для того, чтобы вызвать обоснованные подозрения в принадлежности к этой организации. По делу имело место нарушение подпункта "с" пункта 1 статьи 5 Конвенции.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявителя, бывшего сотрудника полиции, которого подозревали в членстве в вооруженной террористической организации "Террористическая организация фетхуллахистов"/"Параллельное государственное образование" (FET /PDY) (далее - террористическая организация) только на том основании, что он предположительно пользовался службой шифрованной отправки сообщений, поскольку его имя было включено в "красный" список пользователей службы, поместили под стражу в рамках избранной меры пресечения 17 октября 2016 г., а затем осудили 6 июня 2017 г.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения подпункта "с" пункта 1 статьи 5 Конвенции.
(а) Доказательства, послужившие на момент заключения заявителя под стражу основанием для подозрения в том, что он совершил преступление в виде участия в вооруженной террористической организации. На момент помещения заявителя под стражу в рамках избранной меры пресечения вывод о том, что он пользовался службой шифрованной отправки сообщений ByLock, являлся единственным доказательством, которым в целях подпункта "с" пункта 1 статьи 5 Конвенции можно было обосновать подозрение в том, что он совершил преступление в виде участия в деятельности террористической организации.
(b) Располагали ли суды Турции на момент заключения заявителя под стражу в рамках избранной меры пресечения достаточной информацией о природе службы шифрованной отправки сообщений ByLock? Предполагаемая преступная деятельность заявителя была связана с организованной преступностью. Что касается ситуации в целом и без ущерба для дальнейшего рассмотрения настоящей жалобы, Европейский Суд счел, что использование электронных доказательств, указывающих, что лицо воспользовалось службой шифрованной отправки сообщений, специально созданной и используемой исключительно преступной организацией в целях осуществления внутренних переговоров этой организации, могло являться серьезным инструментом в борьбе с организованной преступностью. В результате подозреваемый мог быть законно помещен под стражу в начале разбирательства на основании этих доказательств, если они содержали существенные указания на принадлежность данного лица к этой организации. Однако использование упомянутых доказательств в качестве единственного основания для обоснования подозрения причастности лица к преступной деятельности могло затронуть ряд неоднозначных вопросов, поскольку по своей природе применяемые при сборе таких доказательств процедуры и технологии являются сложными и могут, следовательно, уменьшить возможность внутригосударственных судов проверить подлинность, точность и целостность доказательств. Таким образом, в случаях, когда подобные доказательства являются единственными или исключительными основаниями для подозрений в отношении лица, суд государства - участника Конвенции должен иметь доступ к достаточной информации, прежде чем с осторожностью приступить к исследованию их доказательственной ценности в соответствии с законодательством Турции.
В решениях Высшего совета судей и прокуроров Турции (HSYK) (далее - Совет) от 24 и 31 августа 2016 г., на основании которых судьи, подозреваемые в причастности к террористической организации, были уволены, Совет сделал вывод относительно характера службы ByLock - это служба шифрованных сообщений, используемых членами террористической организации для внутренних переговоров. Однако ни в одном из своих решений Совет не указал, что служба шифрованных сообщений ByLock использовалась исключительно членами террористической организации с целью обеспечения секретности переговоров внутри организации. В принципе один только факт скачивания программы или использования шифрованного способа передачи сообщений либо практическое использование иного способа сохранения приватности передаваемых сообщений не мог сам по себе являться доказательством, способным убедить объективного наблюдателя в том, что речь шла об участии в незаконной или преступной деятельности. Только в тех случаях, когда использование шифрованных средств коммуникации подтверждается другими доказательствами, таким как, например, содержание передаваемых сообщений или их контекст, можно говорить о доказательствах, способных убедить объективного наблюдателя в том, что имелись разумные основания подозревать лицо, использующее рассматриваемый способ коммуникации, в принадлежности к преступной организации. Кроме того, предоставляемая судам информация о данном использовании средств коммуникации должна быть достаточно точной, чтобы позволить судам сделать вывод, что соответствующая служба обмена сообщениями действительно была предназначена для использования лишь членами преступной организации. Однако подобные доказательства отсутствовали в настоящем деле.
В свете решений Совета мировой суд не располагал достаточной информацией о характере службы шифрованных сообщений ByLock, когда выносил в 2016 году постановление о заключении заявителя под стражу, чтобы сделать вывод об использовании этой службы исключительно членами террористической организации для внутренних переговоров. Также в постановлении о применении меры пресечения в виде заключения под стражу или в иных аналогичных решениях отсутствовали другие фактические доказательства или информация, которые могли бы обосновать подозрение в отношении заявителя.
Таким образом, из постановления об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу следовало, что мировой суд просто процитировал положения Уголовно-процессуального кодекса Турции, не уточнив, что именно являлось "конкретными доказательствами, обосновывавшими серьезное подозрение", по смыслу соответствующей нормы права. Расплывчатые и общие ссылки на текст указанного кодекса или даже на доказательства из материалов дела не могли считаться достаточными для того, чтобы оправдать "обоснованность" подозрения, исходя из которого предположительно было вынесено постановление о заключении заявителя под стражу, с учетом отсутствия специальной оценки отдельных доказательств или информации, которая могла бы обосновать подозрения в отношении заявителя, либо иных подлежащих проверке материалов либо фактов.
Кроме того, рассмотрение мировым судом постановления о заключении заявителя под стражу не исправило упомянутое выше нарушение, поскольку он отклонил жалобу заявителя на постановление на том основании, что не было выявлено каких-либо неточностей. То же самое можно сказать и о рассмотрении индивидуальной жалобы заявителя Конституционным судом Турции, который отклонил ее простой ссылкой на обвинительное заключение, вынесенное 6 июня 2017 г., то есть на действие, предпринятое спустя много времени после первоначального заключения заявителя под стражу, как на основание для подозрений в отношении заявителя, оправдывающих его заключение под стражу.
(с) Имелись ли достаточные доказательства для оправдания обоснованного подозрения в том, что заявитель пользовался службой ByLock? Принимая во внимание сделанные выше Европейским Судом выводы, в принципе отсутствовала необходимость рассматривать данный вопрос. Однако, учитывая важность настоящего дела, Европейский Суд решил изложить свои доводы.
Из материалов дела следовало, что единственным доказательством, послужившим основанием для подозрения заявителя в принадлежности к террористической организации, являлась полученная прокуратурой информация о том, что его имя входило в "красный" список пользователей службы ByLock, и это предположительно означало, что он являлся активным пользователем этого способа коммуникаций. Однако это был ничем не подтвержденный вывод, не содержащий каких-либо объяснений относительно того, почему он был сделан властями Турции, особенно об обосновывающих его сведениях. Соответствующий документ не содержал указаний на исходные данные, на которых он был основан, и на информацию, касавшуюся способа их сбора. Таким образом, суды Турции основывали свои решения на одном-единственном документе объемом в одну страницу, на котором не были проставлены дата и подписи.
В документе, утверждавшем, что заявитель использовал службу ByLock, не уточнялось или не указывалось на какую-либо незаконную деятельность со стороны заявителя, поскольку в нем не было информации ни о датах этой предполагаемой деятельности, ни о ее периодичности, а также о дополнительных сопутствующих деталях. Кроме того, ни в этом документе, ни в постановлении о заключении заявителя под стражу не содержалось объяснений, как предполагаемая деятельность заявителя свидетельствовала о его принадлежности к террористической организации.
Европейский Суд решил, что в отсутствие других факторов или сведений рассматриваемый документ, сообщавший лишь о том, что заявитель являлся пользователем службы ByLock, не мог сам по себе доказывать, что имелось обоснованное подозрение, способное убедить объективного наблюдателя в том, что заявитель действительно использовал службу ByLock таким образом, который мог являться составом вменяемых ему в вину преступных деяний.
(d) Вывод. С учетом изложенного власти Турции не смогли продемонстрировать, что на дату заключения заявителя под стражу в рамках избранной меры пресечения имевшиеся в распоряжении мирового суда доказательства отвечали стандарту "обоснованного подозрения", требуемого статьей 5 Конвенции, для того, чтобы убедить объективного наблюдателя в том, что заявитель мог совершить преступления, в связи с которыми его заключили под стражу.
Что касается концепции "обоснованности" подозрений, на которых было основано заключение лица под стражу во время действия в Турции чрезвычайного положения, настоящая жалоба не касалась напрямую меры, принятой в рамках отступления от положений Конвенции в этот период. Мировой суд вынес постановление о заключении заявителя под стражу вследствие его принадлежности к террористической организации на основании статьи 1000 Уголовно-процессуального кодекса Турции, положения, которое не подлежало изменению в случае введения чрезвычайного положения. Следовательно, заключение заявителя под стражу было основано на законодательстве, которое действовало до объявления в Турции чрезвычайного положения и которое, более того, продолжало применяться.
Сложности, с которыми столкнулись власти Турции после попытки государственного переворота, несомненно, являлись контекстным фактором, который Европейский Суд полностью принял во внимание при толковании и применении статьи 5 Конвенции. Однако этот фактор не означал, что власти Турции обладали полной свободой усмотрения при вынесении постановления о заключении лица под стражу в период действия чрезвычайного положения, в отсутствие подлежащих проверке доказательств, или информации, или достаточных фактических обоснований, отвечающих минимальным требованиям подпункта "с" пункта 1 статьи 5 Конвенции относительно обоснованности подозрения. "Обоснованность" подозрения, оправдывающая ограничение свободы, является существенной составной частью гарантии, закрепленной подпунктом "с" пункта 1 статьи 5 Конвенции. При таких обстоятельствах нельзя признать, что применение обжалуемой меры было строго необходимо в силу чрезвычайности ситуации. Иной вывод являлся бы отрицанием минимальных требований, предусмотренных подпунктом "с" пункта 1 статьи 5 Конвенции, относительно обоснованности подозрения, оправдывающего лишение лица свободы, и противоречил бы цели статьи 5 Конвенции.
Следовательно, на момент заключения заявителя под стражу в рамках избранной меры пресечения отсутствовало обоснованное подозрение в том, что он совершил преступление.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу имело место нарушение подпункта "с" пункта 1 статьи 5 Конвенции (принято шестью голосами "за" при одном - "против").
Европейский Суд также постановил шестью голосами "за" при одном - "против", что имело место нарушение пункта 3 статьи 5 Конвенции в связи с тем, что не имелось относящихся к делу оснований для оправдания заключения заявителя под стражу в отсутствие обоснованного подозрения, а также что имело место нарушение пункта 4 статьи 5 Конвенции, поскольку ни заявитель, ни его адвокат не располагали достаточными данными о содержании "красного" списка пользователей службы ByLock, доступного исключительно сотрудникам прокуратуры, который имел ключевое значение для обжалования заключения заявителя под стражу.
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю 12 000 евро в качестве компенсации морального вреда.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/4231-akgyun-protiv-turtsii .
The ECHR ruling of July 20, 2021 in the case "Akgyun v. Turkey" (complaint N 19699/18).
In 2018, the applicant was assisted in the preparation of the complaint. Subsequently, the complaint was communicated to Turkey.
In the case, a complaint was successfully considered about the insufficiency of allegations about the active use of the encrypted message sending service, which was used not only by a terrorist organization, in order to arouse reasonable suspicions of belonging to this organization. In the case, there was a violation of subparagraph "c" of paragraph 1 of article 5 of the Convention.
THE CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant, a former police officer who was suspected of membership in the armed terrorist organization "Fethullahist Terrorist Organization"/"Parallel State Entity" (FET/PDY) (hereinafter referred to as a terrorist organization) only on the grounds that he allegedly used the encrypted messaging service, since his name was included in the "red" list of users of the service, was placed in custody as part of the chosen preventive measure on October 17, 2016, and then convicted on June 6 2017
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with subparagraph "c" of paragraph 1 of article 5 of the Convention.
(a) Evidence that served as a basis for suspicion at the time of the applicant's detention that he had committed a crime in the form of participation in an armed terrorist organization. At the time of the applicant's detention as part of the chosen preventive measure, the conclusion that he had used the ByLock encrypted messaging service was the only evidence that, for the purposes of subparagraph "c" of paragraph 1 of article 5 of the Convention, it was possible to substantiate suspicion that he had committed a crime in the form of participation in the activities of a terrorist organization.
(b) Did the Turkish courts, at the time of the applicant's detention under the chosen preventive measure, have sufficient information about the nature of the ByLock encrypted messaging service? The applicant's alleged criminal activity was connected with organized crime. With regard to the situation as a whole and without prejudice to the further consideration of the present complaint, the European Court considered that the use of electronic evidence indicating that a person had used an encrypted messaging service specially created and used exclusively by a criminal organization for the purpose of carrying out internal negotiations of this organization could be a serious tool in the fight against organized crime. As a result, the suspect could be lawfully placed in custody at the beginning of the proceedings on the basis of this evidence, if they contained significant indications of the person's belonging to this organization. However, the use of the mentioned evidence as the only basis for substantiating the suspicion of a person's involvement in criminal activity could raise a number of ambiguous issues, since by their nature the procedures and technologies used in the collection of such evidence are complex and may, therefore, reduce the ability of domestic courts to verify the authenticity, accuracy and integrity of evidence. Thus, in cases where such evidence is the sole or exclusive grounds for suspicion against a person, the court of a State party to the Convention should have access to sufficient information before proceeding with caution to investigate their evidentiary value in accordance with Turkish law.
In the decisions of the Supreme Council of Judges and Prosecutors of Turkey (HSYK) (hereinafter - the Council) On August 24 and 31, 2016, on the basis of which judges suspected of involvement in a terrorist organization were dismissed, the Council concluded about the nature of the ByLock service - a service of encrypted messages used by members of a terrorist organization for internal negotiations. However, in none of its decisions did the Council indicate that the ByLock encrypted messaging service was used exclusively by members of a terrorist organization in order to ensure the secrecy of negotiations within the organization. In principle, the mere fact of downloading a program or using an encrypted method of transmitting messages or the practical use of another method of preserving the privacy of transmitted messages could not in itself be evidence capable of convincing an objective observer that it was about participation in illegal or criminal activities. Only in cases where the use of encrypted means of communication is confirmed by other evidence, such as, for example, the content of the transmitted messages or their context, can we talk about evidence that can convince an objective observer that there were reasonable grounds to suspect the person using the method of communication in question of belonging to a criminal organization. In addition, the information provided to the courts about this use of means of communication must be sufficiently accurate to allow the courts to conclude that the relevant messaging service was indeed intended for use only by members of a criminal organization. However, such evidence was absent in the present case.
In the light of the Council's decisions, the Magistrate's Court did not have sufficient information about the nature of the ByLock encrypted messaging service when it issued a decision on the applicant's detention in 2016 to conclude that this service was used exclusively by members of a terrorist organization for internal negotiations. Also, in the decision on the application of a preventive measure in the form of detention or in other similar decisions, there were no other factual evidence or information that could substantiate suspicion against the applicant.
Thus, from the decision on the election of a preventive measure in the form of detention, it followed that the magistrate's court simply quoted the provisions of the Criminal Procedure Code of Turkey, without specifying what exactly was "concrete evidence justifying serious suspicion", within the meaning of the relevant rule of law. Vague and general references to the text of the said Code or even to evidence from the case file could not be considered sufficient to justify the "validity" of the suspicion on the basis of which the decision on the applicant's detention was allegedly made, given the absence of a special assessment of individual evidence or information that could substantiate suspicions against the applicant, or other verifiable materials or facts.
In addition, the examination by the Magistrate's Court of the applicant's detention order did not correct the violation mentioned above, since it rejected the applicant's complaint against the decision on the grounds that no inaccuracies had been identified. The same can be said about the consideration of the applicant's individual complaint by the Constitutional Court of Turkey, which rejected it with a simple reference to the indictment issued on June 6, 2017, that is, to an action taken long after the applicant's initial detention, as the basis for suspicions against the applicant justifying his detention.
(c) Was there sufficient evidence to justify a reasonable suspicion that the applicant was using the ByLock service? Taking into account the conclusions made above by the European Court, in principle there was no need to consider this issue. However, given the importance of the present case, the European Court decided to present its arguments.
It followed from the case materials that the only evidence that served as the basis for the applicant's suspicion of belonging to a terrorist organization was the information received by the prosecutor's office that his name was included in the "red" list of users of the ByLock service, and this presumably meant that he was an active user of this method of communication. However, this was an unsubstantiated conclusion that did not contain any explanation as to why it was made by the Turkish authorities, especially about the information substantiating it. The relevant document did not contain any indication of the source data on which it was based, and information concerning the method of their collection. Thus, the Turkish courts based their decisions on a single one-page document, on which no date and signatures were affixed.
The document claiming that the applicant used the ByLock service did not specify or indicate any illegal activity on the part of the applicant, since it did not contain information about the dates of this alleged activity, nor about its frequency, as well as additional related details. In addition, neither this document nor the decision on the applicant's detention contained an explanation of how the applicant's alleged activities testified to his belonging to a terrorist organization.
The European Court decided that in the absence of other factors or information, the document in question, which reported only that the applicant was a user of the ByLock service, could not by itself prove that there was a reasonable suspicion capable of convincing an objective observer that the applicant had indeed used the ByLock service in a way that could be part of the imputed to him in the guilt of criminal acts.
(d) Output. In view of the above, the Turkish authorities were unable to demonstrate that at the date of the applicant's detention under the chosen preventive measure, the evidence available to the magistrate's court met the standard of "reasonable suspicion" required by article 5 of the Convention in order to convince an objective observer that the applicant could have committed crimes in connection with which his taken into custody.
With regard to the concept of the "validity" of the suspicions on which the detention of a person was based during the state of emergency in Turkey, the present complaint did not directly concern the measure taken as part of the derogation from the provisions of the Convention during this period. The Magistrate's Court ordered the applicant's detention due to his membership in a terrorist organization on the basis of article 1000 of the Criminal Procedure Code of Turkey, a provision that could not be changed in the event of a state of emergency. Consequently, the applicant's detention was based on legislation that was in force prior to the declaration of a state of emergency in Turkey and which, moreover, continued to be applied.
The difficulties faced by the Turkish authorities after the coup attempt were undoubtedly a contextual factor that the European Court fully took into account when interpreting and applying Article 5 of the Convention. However, this factor did not mean that the Turkish authorities had full discretion when ordering the detention of a person during a state of emergency, in the absence of verifiable evidence, or information, or sufficient factual justifications meeting the minimum requirements of subparagraph "c" of paragraph 1 of article 5 of the Convention regarding the validity of suspicion. The "validity" of the suspicion justifying the restriction of freedom is an essential part of the guarantee enshrined in subparagraph "c" of paragraph 1 of article 5 of the Convention. In such circumstances, it cannot be recognized that the application of the contested measure was strictly necessary due to the emergency situation. A different conclusion would be a denial of the minimum requirements provided for in subparagraph "c" of paragraph 1 of article 5 of the Convention regarding the validity of the suspicion justifying the deprivation of liberty of a person and would contradict the purpose of article 5 of the Convention.
Consequently, at the time of the applicant's detention within the framework of the chosen preventive measure, there was no reasonable suspicion that he had committed a crime.
RESOLUTION
In the case, there was a violation of subparagraph "c" of paragraph 1 of Article 5 of the Convention (adopted by six votes in favor with one against).
The European Court also ruled by six votes in favor with one - "against" that there was a violation of article 5, paragraph 3, of the Convention due to the fact that there were no relevant grounds to justify the applicant's detention in the absence of reasonable suspicion, and also that there was a violation of article 5, paragraph 4, of the Convention, since neither the applicant nor his lawyer had sufficient data on the content of the "red" list of users of the ByLock service, accessible exclusively to the staff of the prosecutor's office, which was of key importance for appealing the applicant's detention.
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded the applicant 12,000 euros in compensation for non-pecuniary damage.
Publication source: https://espchhelp.ru/blog/4232-akgyun-v-turkey .
AİHM'NİN 20 Temmuz 2021 tarihli "Akgün Türkiye'ye karşı" davasıyla ilgili kararı (şikayet N 19699/18).
2018 yılında başvuru sahibine şikayetin hazırlanmasında yardımcı oldu. Daha sonra şikayet Türkiye tarafından komünize edildi.
Davada, yalnızca terör örgütü tarafından değil, bu örgüte ait olduğu konusunda makul şüphelere neden olmak için kullanılan şifreli mesaj gönderme hizmetinin aktif olarak kullanıldığına dair iddiaların yetersiz olduğu şikayeti başarıyla incelendi. Davada Sözleşmenin 5. maddesinin 1. maddesinin "c" alt maddesinin ihlali söz konusuydu.
DAVANIN KOŞULLARI
Silahlı bir terör örgütüne "Fethullahçı Terör Örgütü"/"Paralel Halk Eğitimi" (FETÖ /PDY) (bundan böyle terör Örgütü olarak anılacaktır) üyeliğinden şüphelenilen eski bir polis memuru olan başvuru sahibi, ancak adı hizmetin "kırmızı" kullanıcı listesine dahil edildiği için şifreli mesaj gönderme hizmetini kullandığı iddia edildiği gerekçesiyle 17 Ekim 2016'da seçilen bir önleyici tedbir kapsamında gözaltına alındı ve daha sonra 6 Haziran 2017'de mahkum edildi.
HUKUK MESELELERİ
Sözleşmenin 5. maddesinin 1. maddesinin "c" fıkrasına uyulması ile ilgili olarak.
(a) Başvuranın gözaltında tutulduğu sırada, silahlı bir terör örgütüne katılım şeklinde bir suç işlediğine dair şüphenin temelini oluşturan kanıtlar. Başvuranın, seçilen önleyici tedbir kapsamında gözaltına alındığı sırada, ByLock şifreli mesaj gönderme hizmetini kullandığı sonucuna varılması, Sözleşmenin 5. maddesinin 1. maddesinin "c" alt fıkrası için, bir terör örgütünün faaliyetlerine katılım şeklinde bir suç işlediğine dair şüphenin kanıtlanabileceği tek kanıtıydı.
(b) Türkiye mahkemeleri, ByLock şifreli mesaj gönderme hizmetinin niteliği hakkında seçilen önleyici tedbir kapsamında başvuru sahibinin gözaltına alındığı sırada yeterli bilgiye sahip miydi? Başvuranın iddia edilen suç faaliyeti organize suçla ilişkiliydi. Bu şikayetin genel olarak ve bu şikayetin daha fazla incelenmesine zarar vermeden, Avrupa Adalet Divanı, bir kişinin, bu örgütün iç müzakerelerini yürütmek amacıyla yalnızca bir suç örgütü tarafından özel olarak oluşturulmuş ve özel olarak kullanılan şifreli mesaj gönderme hizmetinden yararlandığını gösteren elektronik kanıtların kullanılmasının organize suçla mücadelede ciddi bir araç olabileceğini düşünmüştür. Sonuç olarak, şüpheli, söz konusu kişinin bu kuruluşa ait olduğuna dair önemli göstergeler içerdikleri takdirde, bu kanıtlara dayanarak davanın başlangıcında yasal olarak gözaltına alınabilirdi. Bununla birlikte, söz konusu kanıtların, bir kişinin suç faaliyetlerine karıştığından şüphelenilmesinin gerekçelendirilmesi için tek gerekçe olarak kullanılması, bu tür kanıtların toplanmasında doğal olarak kullanılan prosedürler ve teknolojiler karmaşıktır ve bu nedenle iç mahkemelerin kanıtların gerçekliğini, doğruluğunu ve bütünlüğünü doğrulayabilme olasılığını azaltabileceğinden, birtakım belirsiz soruları gündeme getirebilir. Bu nedenle, bu tür kanıtların bir şahsa ilişkin şüphelerin tek veya tek nedeni olduğu durumlarda, Sözleşmeye taraf olan devletin mahkemesi, Türkiye yasalarına uygun olarak delil değerlerini dikkatle incelemeye başlamadan önce yeterli bilgiye erişebilmelidir.
Türkiye Hakimler ve Savcılar Yüksek Kurulu'nun (HSYK) (bundan böyle Konsey olarak anılacaktır) 24 ve 31 Ağustos 2016 tarihli kararlarında, terör örgütüne karıştığından şüphelenilen hakimlerin görevden alındığı gerekçesiyle Konsey, ByLock hizmetinin niteliğine ilişkin olarak, terör örgütü üyelerinin iç müzakereler için kullandıkları şifreli mesajların hizmetidir. Ancak, kararlarının hiçbirinde Konsey, ByLock şifreli mesajlaşma hizmetinin yalnızca terör örgütü üyeleri tarafından örgüt içindeki görüşmelerin gizliliğini sağlamak amacıyla kullanıldığını belirtmedi. Prensip olarak, bir programı indirmenin ya da şifreli bir mesaj aktarma yönteminin kullanılmasının ya da iletilen mesajların gizliliğini korumanın başka bir yolunun pratik olarak kullanılmasının tek gerçeği, nesnel bir gözlemciyi bunun yasadışı ya da cezai faaliyetlere katılmakla ilgili olduğuna ikna edebilecek bir kanıt olamaz. Ancak şifreli iletişim araçlarının kullanımının, örneğin iletilen mesajların içeriği veya bağlamları gibi başka kanıtlarla desteklendiği durumlarda, nesnel bir gözlemciyi söz konusu iletişim yöntemini kullanan kişinin bir suç örgütüne ait olduğundan şüphelenmek için makul bir neden olduğuna ikna edebilecek kanıtlardan bahsedilebilir. Buna ek olarak, bu iletişim araçlarının kullanımıyla ilgili mahkemelere verilen bilgiler, mahkemelerin ilgili mesajlaşma hizmetinin gerçekten sadece suç örgütünün üyeleri tarafından kullanılmak üzere tasarlandığı sonucuna varmasına izin verecek kadar doğru olmalıdır. Bununla birlikte, bu davada benzer kanıtlar mevcut değildi.
Konsey'in kararları ışığında, dünya Mahkemesi, 2016 yılında başvuranın tutukluluk durumuna ilişkin kararını verdiğinde, Bylock'un şifreli mesajlaşma hizmetinin niteliği hakkında yeterli bilgiye sahip değildi ve bu hizmetin yalnızca iç müzakereler için terör örgütü üyeleri tarafından kullanıldığına karar verdi. Ayrıca, önleyici tedbirin gözaltında tutulma şeklinde uygulanmasına ilişkin kararda veya diğer benzer kararlarda, başvuru sahibine karşı şüpheyi haklı çıkarabilecek başka gerçek kanıt veya bilgi bulunmamıştır.
Böylece, gözaltına alınma şeklinde bir önleyici tedbirin seçilmesine ilişkin karardan, Dünya Mahkemesinin, ilgili hukuk normu anlamında tam olarak "ciddi bir şüpheyi kanıtlayan somut kanıtlar" olduğunu belirtmeden, Türkiye Ceza Muhakemesi Kanununun hükümlerini basitçe belirtmesi gerektiği izlenmiştir. Söz konusu kodun metnine ve hatta dava materyallerinden elde edilen kanıtlara ilişkin belirsiz ve genel referanslar, başvuranın gözaltına alınmasıyla ilgili bir kararın verildiği iddia edilen şüphenin "geçerliliğini" haklı çıkarmak için yeterli kabul edilemezdi; bireysel kanıtların veya başvurana ilişkin şüpheleri veya incelenecek diğer materyalleri veya gerçekleri doğrulayabilecek bilgilerin özel bir değerlendirmesinin olmaması göz önüne alındığında.
Buna ek olarak, dünya mahkemesinin başvuranın gözaltına alınmasına ilişkin kararını gözden geçirmesi, başvuranın herhangi bir yanlışlığın tespit edilmediği gerekçesiyle karara ilişkin şikayetini reddettiği için yukarıda belirtilen ihlali düzeltmemiştir. Aynı durum, başvuranın 6 Haziran 2017 tarihli iddianameye basit bir referansla reddeden Türkiye Anayasa Mahkemesi tarafından başvuranın bireysel şikayetinin incelenmesi için de geçerli olabilir; yani, başvuranın ilk tutukluluk halinden çok uzun bir süre sonra, başvuranın tutukluluk halinden beraat eden şüphelerine dayanarak alınan bir eylemdir.
(c) Başvuranın ByLock hizmetini kullandığına dair makul şüpheyi haklı çıkarmak için yeterli kanıt var mıydı? Yukarıda Avrupa Mahkemesi tarafından yapılan sonuçları dikkate alarak, prensipte bu konuyu ele almaya gerek yoktu. Ancak, bu davanın önemi göz önüne alındığında, Avrupa Mahkemesi argümanlarını ortaya koymaya karar verdi.
Davanın dosyalarından, başvuranın bir terör örgütüne ait olduğuna dair şüphenin temelini oluşturan tek kanıtın, savcının isminin ByLock hizmetinin "kırmızı" kullanıcı listesinde yer aldığına dair aldığı bilgiler olduğu ve bunun muhtemelen bu iletişim biçiminin aktif bir kullanıcısı olduğu anlamına geldiği ifade edildi. Bununla birlikte, bu hiçbir şekilde doğrulanmamış bir sonuçtur, bunun neden Türkiye makamları tarafından yapıldığına dair herhangi bir açıklama içermiyordu, özellikle de onu haklı kılan bilgiler hakkında. İlgili belgede, dayandığı orijinal verilere veya bunların nasıl toplandığına ilişkin bilgilere ilişkin herhangi bir gösterge bulunmamıştır. Böylece, Türkiye mahkemeleri kararlarını, tarih ve imzaların yazılmadığı tek sayfalık tek bir belgeye dayandırdılar.
Başvuranın ByLock hizmetini kullandığını iddia eden belge, başvuranın herhangi bir yasadışı faaliyetini belirtmemiş veya belirtmemiştir, çünkü bu iddia edilen faaliyetin tarihleri, periyodikliği ve ek ilgili detaylar hakkında hiçbir bilgi içermemiştir. Buna ek olarak, ne bu belgede ne de başvuranın gözaltı kararında, başvuranın iddia edilen faaliyetlerinin terör örgütüne ait olduğuna nasıl tanıklık ettiğine dair hiçbir açıklama yapılmamıştır.
Avrupa Mahkemesi, başka faktörlerin veya bilgilerin yokluğunda, yalnızca başvuranın ByLock hizmetinin kullanıcısı olduğunu bildiren söz konusu belgenin, başvuranın ByLock hizmetini gerçekten suçlu olduğu suç eylemlerinin bir parçası olabilecek şekilde kullandığına dair nesnel bir gözlemciyi ikna edebilecek makul bir şüphe olduğunu kendi başına kanıtlayamadığına karar vermiştir.
(d) Sonuç. Türk makamları, başvuranın tutukluluk durumuna bağlı olarak, seçilmiş bir önleyici tedbir kapsamında gözaltına alındığı tarihte, Dünya Mahkemesinin elinde bulunan kanıtların, Sözleşmenin 5. maddesinin gerektirdiği "makul şüphe" standardını karşıladığını ve objektif bir gözlemciyi başvuranın gözaltına alındığı suçlarda bulunmuş olabileceğine ikna etmek için gösteremediklerini belirttiler.
Türkiye'de olağanüstü hal eylemi sırasında kişinin gözaltına alınmasının dayandığı şüphelerin "geçerliliği" kavramına ilişkin olarak, bu şikayet, bu dönemde Sözleşmenin hükümlerinden geri çekilme çerçevesinde alınan önlemle doğrudan ilgili değildi. Dünya Mahkemesi, başvuranın, Türkiye Ceza Muhakemesi Kanununun 1000. maddesi uyarınca, olağanüstü hal getirilmesi durumunda değiştirilemeyecek bir hükmün gerekçesiyle, terör örgütüne üyeliği nedeniyle gözaltına alınmasına ilişkin bir karar vermiştir. Sonuç olarak, başvuru sahibinin gözaltına alınması, Türkiye'de olağanüstü hal ilan edilmeden önce yürürlükte olan ve dahası uygulanmaya devam eden mevzuata dayanıyordu.
Darbe girişiminden sonra Türk makamlarının karşılaştığı zorluklar şüphesiz Avrupa Adalet Divanı'nın Sözleşmenin 5. maddesini yorumlarken ve uygularken tamamen dikkate aldığı bağlamsal bir faktördü. Bununla birlikte, bu faktör, Türk makamlarının, olağanüstü hal döneminde, incelenecek kanıtların veya bilgilerin yokluğunda veya Sözleşmenin 5. maddesinin 1. maddesinin "c" maddesinin asgari gerekliliklerini karşılayan yeterli gerçek gerekçelerin yokluğunda, bir kişiyi gözaltına almak için karar verirken tam bir takdir yetkisine sahip oldukları anlamına gelmiyordu. şüphenin geçerliliğine ilişkin. Özgürlüğün kısıtlanmasını haklı kılan şüphenin "geçerliliği", Sözleşmenin 5. maddesinin 1. maddesinin "c" alt maddesi ile güvence altına alınan garantinin önemli bir bileşenidir. Bu koşullar altında, temyiz edilen tedbirin uygulanmasının acil durum nedeniyle kesinlikle gerekli olduğu kabul edilemez. Başka bir sonuç, Sözleşmenin 5. maddesinin 1. maddesinin "c" alt paragrafında öngörülen asgari gerekliliklerin, kişinin özgürlüğünden mahrum bırakılmasını haklı çıkaracak şüphenin geçerliliğine ilişkin olarak reddedilmesi ve Sözleşmenin 5. maddesinin amacına aykırı olması olacaktır.
Sonuç olarak, başvuru sahibinin tutukluluk halinin yapıldığı tarihte, seçilen önleyici tedbir kapsamında bir suç işlediğine dair makul bir şüphe yoktu.
KARAR
Davada, Sözleşmenin 5. maddesinin 1. maddesinin "c" alt maddesinin ihlali söz konusuydu (birinde "karşı" olmak üzere altı oyla kabul edildi).
Avrupa Mahkemesi ayrıca birinde altı oyla "evet" kararı verdi - Sözleşmenin 5. maddesinin 3. maddesinin ihlal edildiği, makul bir şüphenin yokluğunda başvuranın tutukluluğunu haklı çıkarmak için davayla ilgili bir gerekçe bulunmadığı ve Sözleşmenin 5. maddesinin 4. maddesinin ihlal edildiği, çünkü başvuranın ya da avukatının, başvuranın tutukluluğuna itiraz etmede kilit öneme sahip olan savcılık görevlilerine özel olarak sunulan "kırmızı" ByLock kullanıcı listesinin içeriği hakkında yeterli bilgiye sahip olmadığı için Sözleşmenin 5. maddesinin 3. maddesinin ihlal edildiği "karşı" dır.
TAZMİNAT
Sözleşmenin 41. maddesinin uygulanması sırasına göre. Avrupa Mahkemesi, başvurana ahlaki zarara tazminat olarak 12.000 Euro verdi.
Yayın kaynağı: https://espchhelp.ru/blog/4233-akgun-turkiyeye-karsi .
