Дополнения к анализу практики ЕСПЧ от 21.09.2023
Постановление ЕСПЧ от 20 июля 2021 года по делу "Полат против Австрии" (жалоба N 12886/16).
В 2016 году заявительнице была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Австрии.
По делу успешно рассмотрена жалоба на вскрытие и изъятие для сохранения внутренних органов у недоношенного ребенка с редким заболеванием, несмотря на возражения матери и конкретно высказанное ею пожелание о погребении по религиозным обычаям. По делу имело место нарушение статьи 8 Конвенции.
По делу успешно рассмотрена жалоба на непредоставление администрацией больницы матери ребенка достаточной информации, требуемой в связи с особыми обстоятельствами дела. По делу имело место нарушение статьи 8 Конвенции.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
У заявительницы преждевременно родился ребенок, который через два дня умер. У ребенка было диагностировано редкое заболевание, поэтому врачи решили, что необходимо провести его вскрытие для уточнения диагноза. Заявительница и ее муж отказались от этого по религиозным убеждениям и объяснили, что они хотят, чтобы ребенка похоронили в соответствии с мусульманскими обычаями, которые требуют, чтобы тело оставалось неповрежденным, насколько это возможно. Несмотря на возражения родителей, вскрытие было проведено, и практически все внутренние органы у ребенка были изъяты. Заявительница, которой не сообщили о степени вмешательства при вскрытии, полагала, что можно провести похороны по религиозным обычаям. Она поняла степень вмешательства только в ходе организованных в Турции похорон, которые пришлось отменить. Заявительница безуспешно подавала гражданский иск о компенсации ущерба.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статей 8 и 9 Конвенции (проведение вскрытия, несмотря на возражения заявительницы). В настоящем деле имело место вмешательство, которое было предусмотрено законодательством Австрии, в право заявительницы на уважение ее частной и семейной жизни, а также в ее право на исповедание своей религии. Кроме того, вскрытие было проведено в научных интересах и служило законной цели защиты здоровья других лиц. Что касается пропорциональности вмешательства, Европейский Суд прежде всего отметил, что настоящее дело касалось правил проведения вскрытий в государственных больницах и вопроса о том, могло ли (и при каких обстоятельствах) близким родственникам быть предоставлено право возражать против проведения вскрытия по причинам, связанным с частной жизнью и религией, если интересы публичного здравоохранения требовали принятия подобных мер. В связи с этим в силу статьи 8 Конвенции у государств-участников есть позитивное обязательство принять надлежащие меры для защиты здоровья лиц, находящихся под их юрисдикцией. Таким образом, государствам-участникам предоставлена широкая свобода усмотрения. Европейский Суд также установил нижеследующее.
Отсутствовали основания оспаривать выводы патологоанатома о том, что вскрытие было проведено lege artis, а также оспаривать выбор властей Австрии не разрешать близким родственникам возражать против вскрытия по религиозным или иным причинам во всех случаях. Предусмотренные статьями 8 и 9 Конвенции права не являются абсолютными и поэтому не требуют от государств-участников предусматривать абсолютное право подать жалобу в этом отношении.
Хотя соответствующее законодательство не предоставляло властям Австрии право проводить вскрытие в каждом случае, оно отдавало приоритет интересам науки и сохранения здоровья других лиц по сравнению с религиозными или какими-либо иными основаниями для возражений со стороны родственников покойного в случаях необходимости защиты научных интересов, особенно при неясности диагноза. Европейский Суд в этой связи указал на доводы властей Австрии относительно значимости подобных исследований для развития современной медицины, а также об устоявшейся и тщательно поддерживаемой в Австрии традиции закона о проведении вскрытия, который рассматривается как неотъемлемая часть конституционно гарантированной свободы науки, как право, имеющее тесные связи с предусмотренным статьями 2 и 8 Конвенции позитивным обязательством принять надлежащие меры для защиты жизни и здоровья лиц, находящихся под юрисдикцией государства. Таким образом, законная цель защиты здоровья других лиц путем проведения вскрытия имела особую значимость и значение в настоящем деле. В то же время Европейский Суд в данном контексте принял во внимание интересы заявительницы в обеспечении того, чтобы к телу ее ребенка относились с уважением для проведения погребения, о чем она заявляла с самого начала.
Учитывая доказательства, собранные при рассмотрении дела властями Австрии, Европейский Суд на основе выводов судов государства-ответчика убедился в том, что было соблюдено законное требование наличия научного интереса при проведении вскрытия. Несмотря на это, законодательство Австрии оставляло определенную свободу усмотрения врачам при принятии решения о том, надо ли в конкретном деле проводить вскрытие и в какой степени следует осуществлять вмешательство. Европейский Суд также не исключил того, что могло или должно было быть установлено уравновешивание противостоящих интересов. Однако доводы заявительницы против проведения вскрытия не были приняты во внимание персоналом больницы. Также апелляционный суд при рассмотрении жалобы заявительницы не сопоставил научный интерес в проведении вскрытия с особым личным интересом заявительницы сохранить тело "нетронутым, насколько это возможно" для проведения похорон по религиозным обычаям. Кроме того, хотя Верховный суд Австрии в некоторой степени затронул вопрос о пропорциональности вмешательства в права заявительницы, он либо вообще не рассмотрел, либо недостаточно рассмотрел причины, по которым заявительница возражала против вскрытия, таким образом, недостаточно оценив индивидуальные права заявительницы, предусмотренные статьями 8 и 9 Конвенции, и "необходимость" вскрытия в таком контексте.
Следовательно, несмотря на предоставленную властям Австрии широкую свободу усмотрения, в настоящем деле они не установили справедливого баланса между противостоящими затронутыми интересами, поставив на первое место требования публичного здравоохранения по отношению к праву на уважение частной и семейной жизни и не оценив при этом интерес заявительницы в осуществлении похорон ребенка согласно ее религиозным убеждениям.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу были допущены нарушения требований статей 8 и 9 Конвенции (принято единогласно).
По поводу соблюдения статьи 8 Конвенции (относительно обязанности администрации больницы сообщить информацию о вскрытии). Поскольку сутью жалобы заявительницы являлась жалоба не на действия, а на бездействие властей Австрии, Европейский Суд рассмотрел настоящее дело с точки зрения позитивного обязательства властей Австрии, предусмотренного статьей 8 Конвенции.
Хотя в законодательстве Австрии, по-видимому, отсутствовало четкое правило, регулировавшее объем информации, которую было необходимо (или которую не было необходимости) сообщать близким родственникам покойного, вскрытие которого проводилось, самого по себе этого факта было недостаточно для признания нарушения властями Австрии их позитивных обязательств. Таким образом, вопрос заключался в том, приняли ли власти Австрии, учитывая обстоятельства дела, все разумные меры для предоставления заявительнице информации об объеме вскрытия и об изъятии внутренних органов и их дальнейшем местонахождении. Европейский Суд ответил на данный вопрос отрицательно. В частности, обстоятельства настоящего дела являлись такими же особенными, как и в Постановлении Европейского Суда по делу "Адри-Вионет против Швейцарии" (Hadri-Vionnet v. Switzerland) (См.: Постановление Европейского Суда по делу "Адри-Вионет против Швейцарии" (Hadri-Vionnet v. Switzerland) от 14 февраля 2008 г., жалоба N 55525/00), и требовали проявления осмотрительности и внимания со стороны персонала больницы, который общался с заявительницей. Заявительница, которая только что потеряла ребенка, оказалась лишена права возражать против проведения вскрытия. Она сообщила персоналу больницы о причинах своего несогласия и что согласно ее религиозным убеждениям тело должно оставаться как можно менее поврежденным для проведения похорон. Следовательно, персонал больницы имел еще большую обязанность предоставить заявительнице надлежащие сведения о том, что было сделано с телом, а также безотлагательно предоставить ей информацию относительно изъятия внутренних органов и их дальнейшего местонахождения. Тем не менее персонал больницы этого не сделал, позволив заявительнице полагать, что можно было провести ритуальное омовение и похороны согласно ее религиозным убеждениям. Хотя довод Верховного суда Австрии о том, что удержание некоторой информации могло было быть менее тяжким бременем для родственников, мог считаться уместным в некоторых ситуациях, он не принял во внимание особые обстоятельства дела заявительницы и ее конкретное пожелание, которое несколько раз передавалось персоналу больницы. Как постановил Верховный суд Австрии, не было общеизвестно, что при вскрытии новорожденного изымались все внутренние органы. Также не оспаривалось, что изначально персонал больницы отрицал факт изъятия органов, но позднее признал, что это было сделано. Внутренние органы были переданы заявительнице только после того, как в дело два раза вмешался Уполномоченный по правам пациентов.
В итоге в действиях персонала больницы в отношении заявительницы отсутствовали осмотрительность и внимание, требуемые в сложившейся ситуации. В заключение, хотя в экспертных заключениях единогласно указывалось, что вскрытие было необходимо для уточнения диагноза, в них ничего не говорилось о необходимости удержания органов в научных или иных целях на протяжении недель или месяцев.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу имело место нарушение требований статьи 8 Конвенции (принято единогласно).
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявительнице 10 000 евро в качестве компенсации морального вреда, требование о компенсации материального ущерба было отклонено.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/4234-polat-protiv-avstrii .
The ECHR ruling of July 20, 2021 in the case "Polat v. Austria" (complaint No. 12886/16).
In 2016, the applicant was assisted in the preparation of the complaint. Subsequently, the complaint was communicated to Austria.
In the case, a complaint was successfully considered against the autopsy and removal for the preservation of internal organs of a premature baby with a rare disease, despite the objections of the mother and her specific wish for burial according to religious customs. There was a violation of article 8 of the Convention in the case.
In the case, a complaint was successfully considered about the failure of the hospital administration to provide the child's mother with sufficient information required in connection with the special circumstances of the case. There was a violation of article 8 of the Convention in the case.
CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant had a child born prematurely, who died two days later. The child was diagnosed with a rare disease, so the doctors decided that it was necessary to conduct an autopsy to clarify the diagnosis. The applicant and her husband refused this on religious grounds and explained that they wanted the child to be buried in accordance with Muslim customs, which require that the body remain intact as far as possible. Despite the objections of the parents, an autopsy was carried out, and almost all the internal organs of the child were removed. The applicant, who was not informed about the extent of the intervention during the autopsy, believed that it was possible to hold a funeral according to religious customs. She realized the extent of the interference only during the funeral organized in Turkey, which had to be canceled. The applicant unsuccessfully filed a civil claim for damages.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with articles 8 and 9 of the Convention (conducting an autopsy, despite the applicant's objections). In the present case, there was interference, which was provided for by Austrian law, with the applicant's right to respect for her private and family life, as well as her right to profess her religion. In addition, the autopsy was conducted in the scientific interest and served the legitimate purpose of protecting the health of others. With regard to the proportionality of the intervention, the Court noted first of all that the present case concerned the rules for conducting autopsies in public hospitals and the question of whether (and under what circumstances) close relatives could have been granted the right to object to an autopsy for reasons related to private life and religion, if the interests of public health required the adoption of such mer. In this regard, by virtue of article 8 of the Convention, States parties have a positive obligation to take appropriate measures to protect the health of persons under their jurisdiction. Thus, the participating States are given a wide margin of appreciation. The European Court also found the following.
There were no grounds to challenge the pathologist's conclusions that the autopsy was performed lege artis, as well as to challenge the choice of the Austrian authorities not to allow close relatives to object to the autopsy for religious or other reasons in all cases. The rights provided for in articles 8 and 9 of the Convention are not absolute and therefore do not require States parties to provide for an absolute right to file a complaint in this regard.
Although the relevant legislation did not grant the Austrian authorities the right to conduct an autopsy in every case, it gave priority to the interests of science and the preservation of the health of others over religious or any other grounds for objections from the relatives of the deceased in cases of the need to protect scientific interests, especially if the diagnosis is unclear. In this regard, the European Court pointed to the arguments of the Austrian authorities regarding the importance of such research for the development of modern medicine, as well as the well-established and carefully maintained tradition of the autopsy law in Austria, which is considered as an integral part of the constitutionally guaranteed freedom of science, as a right that has close links with the positive obligation provided for in Articles 2 and 8 of the Convention to adopt appropriate measures to protect the life and health of persons under the jurisdiction of the State. Thus, the legitimate aim of protecting the health of others by conducting an autopsy was of particular importance and significance in the present case. At the same time, the European Court in this context took into account the interests of the applicant in ensuring that the body of her child was treated with respect for the burial, which she stated from the very beginning.
Taking into account the evidence collected during the examination of the case by the Austrian authorities, the European Court, on the basis of the conclusions of the courts of the respondent State, was convinced that the legal requirement of scientific interest was observed during the autopsy. Despite this, Austrian legislation left some discretion to doctors when deciding whether an autopsy should be performed in a particular case and to what extent intervention should be carried out. The European Court also did not rule out that a balancing of opposing interests could or should have been established. However, the applicant's arguments against the autopsy were not taken into account by the hospital staff. Also, the Court of Appeal, when considering the applicant's complaint, did not compare the scientific interest in conducting an autopsy with the applicant's special personal interest in keeping the body "intact as far as possible" for holding a funeral according to religious customs. Moreover, although the Austrian Supreme Court to some extent raised the question of proportionality of interference with the applicant's rights, it either did not consider at all or did not sufficiently consider the reasons why the applicant objected to the autopsy, thus insufficiently assessing the applicant's individual rights under articles 8 and 9 of the Convention and the "necessity" of an autopsy in such a case. context.
Consequently, despite the wide discretion granted to the Austrian authorities, in the present case they did not establish a fair balance between the opposing interests involved, putting public health requirements in relation to the right to respect for private and family life first and failing to assess the applicant's interest in carrying out the funeral of the child according to her religious beliefs.
RESOLUTION
Violations of the requirements of articles 8 and 9 of the Convention were committed in the case (adopted unanimously).
Regarding compliance with article 8 of the Convention (regarding the obligation of the hospital administration to provide information about the autopsy). Since the essence of the applicant's complaint was a complaint not about the actions, but about the inaction of the Austrian authorities, the European Court considered the present case from the point of view of the positive obligation of the Austrian authorities under Article 8 of the Convention.
Although there seemed to be no clear rule in Austrian law regulating the amount of information that was necessary (or not necessary) to be communicated to the close relatives of the deceased whose autopsy was being performed, this fact alone was not enough to recognize the violation by the Austrian authorities of their positive obligations. Thus, the question was whether the Austrian authorities, taking into account the circumstances of the case, had taken all reasonable measures to provide the applicant with information about the scope of the autopsy and about the removal of internal organs and their further location. The European Court of Justice answered this question in the negative. In particular, the circumstances of the present case were as special as in the Judgment of the European Court in the case "Adri-Vionnet v. Switzerland" (Hadri-Vionnet v. Switzerland) (See: The Ruling of the European Court of Justice in the case "Adri-Vionnet v. Switzerland" (Hadri-Vionnet v. Switzerland) dated February 14, 2008, complaint No. 55525/00), and required the exercise of prudence and attention on the part of the hospital staff who communicated with the applicant. The applicant, who had just lost her child, was deprived of the right to object to the autopsy. She informed the hospital staff of the reasons for her disagreement and that according to her religious beliefs, the body should remain as little damaged as possible for the funeral. Consequently, the hospital staff had an even greater obligation to provide the applicant with proper information about what had been done with the body, as well as to immediately provide her with information regarding the removal of internal organs and their further location. However, the hospital staff did not do this, allowing the applicant to believe that it was possible to perform a ritual ablution and funeral according to her religious beliefs. Although the Austrian Supreme Court's argument that withholding some information could have been less of a burden for relatives could have been considered appropriate in some situations, it did not take into account the special circumstances of the applicant's case and her specific wish, which was transmitted several times to the hospital staff. As the Supreme Court of Austria ruled, it was not generally known that all internal organs were removed during the autopsy of a newborn. It was also not disputed that initially the hospital staff denied the fact of organ removal, but later admitted that it had been done. The internal organs were transferred to the applicant only after the Commissioner for Patients' Rights intervened in the case twice.
As a result, the actions of the hospital staff in relation to the applicant lacked the prudence and attention required in the current situation. In conclusion, although the expert opinions unanimously indicated that an autopsy was necessary to clarify the diagnosis, they did not say anything about the need to retain organs for scientific or other purposes for weeks or months.
RESOLUTION
There was a violation of the requirements of article 8 of the Convention in the case (adopted unanimously).
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded the applicant 10,000 euros in compensation for non-pecuniary damage, the claim for compensation for material damage was rejected.
Publication source: https://espchhelp.ru/blog/4235-polat-v-austria .
Urteil des EGMR vom 20. Juli 2021 zum Fall "Polat gegen Österreich" (Beschwerde Nr. 12886/16).
Im Jahr 2016 wurde die Beschwerdeführerin bei der Vorbereitung der Beschwerde unterstützt. Anschließend wurde die Beschwerde an Österreich kommuniziert.
In dem Fall wurde trotz der Einwände der Mutter und des von ihr ausdrücklich geäußerten Wunsches nach religiösen Gepflogenheiten eine Autopsie- und Entzugserklärung zur Erhaltung der inneren Organe eines Frühgeborenen mit einer seltenen Erkrankung erfolgreich geprüft. In dem Fall gab es einen Verstoß gegen Artikel 8 des Übereinkommens.
In dem Fall wurde die Beschwerde erfolgreich geprüft, weil die Verwaltung des Krankenhauses der Mutter des Kindes aufgrund der besonderen Umstände des Falles keine ausreichenden Informationen zur Verfügung gestellt hat. In dem Fall gab es einen Verstoß gegen Artikel 8 des Übereinkommens.
SACHVERHALT
Die Antragstellerin hatte ein Kind vorzeitig geboren, das zwei Tage später starb. Bei dem Kind wurde eine seltene Krankheit diagnostiziert, daher entschieden die Ärzte, dass eine Autopsie durchgeführt werden musste, um die Diagnose zu klären. Die Klägerin und ihr Ehemann lehnten dies aus religiösen Überzeugungen ab und erklärten, dass sie das Kind nach muslimischen Bräuchen begraben wollen, die verlangen, dass der Körper so weit wie möglich intakt bleibt. Trotz der Einwände der Eltern wurde eine Autopsie durchgeführt und praktisch alle inneren Organe des Kindes wurden beschlagnahmt. Die Klägerin, die bei der Autopsie nicht über das Ausmaß des Eingriffs informiert wurde, glaubte, dass es möglich sei, eine Beerdigung nach religiösen Gepflogenheiten durchzuführen. Sie erkannte das Ausmaß der Intervention erst während einer in der Türkei organisierten Beerdigung, die abgesagt werden musste. Die Klägerin hatte erfolglos eine Zivilklage auf Schadensersatz eingereicht.
RECHTSFRAGE
Hinsichtlich der Einhaltung der Artikel 8 und 9 des Übereinkommens (Durchführung einer Autopsie trotz Einwänden der Beschwerdeführerin). Im vorliegenden Fall gab es Eingriffe, die nach österreichischem Recht vorgesehen waren, in das Recht der Beschwerdeführerin auf Achtung ihres Privat- und Familienlebens sowie in ihr Recht, ihre Religion zu bekennen. Darüber hinaus wurde die Autopsie im wissenschaftlichen Interesse durchgeführt und diente dem legitimen Zweck, die Gesundheit anderer zu schützen. In Bezug auf die Verhältnismäßigkeit der Intervention stellte der Europäische Gerichtshof zunächst fest, dass es in diesem Fall um die Regeln für die Durchführung von Autopsien in öffentlichen Krankenhäusern ging und ob und unter welchen Umständen nahe Verwandte aus Gründen der Privatsphäre und Religion Einspruch gegen die Autopsie einlegen dürfen, wenn die Interessen der öffentlichen Gesundheit derartige Maßnahmen erforderten. Daher haben die Vertragsstaaten aufgrund von Artikel 8 des Übereinkommens eine positive Verpflichtung, geeignete Maßnahmen zum Schutz der Gesundheit von Personen zu ergreifen, die ihrer Zuständigkeit unterliegen. Die Vertragsstaaten haben daher eine breite Diskretionsfreiheit. Der Europäische Gerichtshof hat auch Folgendes festgestellt.
Es gab keinen Grund, die Schlussfolgerungen des Pathologen, dass die Autopsie von lege artis durchgeführt wurde, anzufechten und die Entscheidung der österreichischen Behörden, nahen Verwandten in allen Fällen aus religiösen oder anderen Gründen keine Einwände gegen die Autopsie zu erteilen, anzufechten. Die in den Artikeln 8 und 9 des Übereinkommens vorgesehenen Rechte sind nicht absolut und erfordern daher nicht, dass die Vertragsstaaten das absolute Recht haben, diesbezüglich Beschwerde einzureichen.
Obwohl die einschlägige Gesetzgebung den österreichischen Behörden nicht das Recht gab, in jedem Fall eine Autopsie durchzuführen, hat sie den Interessen der Wissenschaft und der Erhaltung der Gesundheit anderer im Vergleich zu religiösen oder sonstigen Gründen für Einwände von Angehörigen des Verstorbenen Priorität eingeräumt, wenn die wissenschaftlichen Interessen geschützt werden müssen, insbesondere wenn die Diagnose nicht eindeutig ist. Der Europäische Gerichtshof hat in diesem Zusammenhang die Argumente der österreichischen Behörden hinsichtlich der Bedeutung solcher Studien für die Entwicklung moderner Medizin sowie die in Österreich etablierte und sorgfältig gepflegte Tradition des Autopsieberichtsgesetzes, das als fester Bestandteil der verfassungsmäßig garantierten wissenschaftlichen Freiheit angesehen wird, als ein Recht bezeichnet, das eng mit der in den Artikeln 2 und 8 des Übereinkommens festgelegten positiven Verpflichtung verbunden ist, geeignete Maßnahmen zum Schutz des Lebens und der Gesundheit von Personen zu ergreifen, die der Zuständigkeit des Staates unterliegen. Daher war der legitime Zweck, die Gesundheit anderer durch eine Autopsie zu schützen, in diesem Fall von besonderer Bedeutung und Bedeutung. Gleichzeitig hat der Europäische Gerichtshof in diesem Zusammenhang die Interessen der Beschwerdeführerin berücksichtigt, sicherzustellen, dass der Körper ihres Kindes für die Beerdigung mit Respekt behandelt wird, wie sie von Anfang an erklärt hat.
Angesichts der bei der Prüfung des Falles durch die österreichischen Behörden gesammelten Beweise hat der Europäische Gerichtshof auf der Grundlage der Feststellungen der Gerichte des beklagten Staates überzeugt, dass die gesetzliche Voraussetzung für ein wissenschaftliches Interesse an einer Autopsie eingehalten wurde. Trotzdem hat die österreichische Gesetzgebung Ärzten bei der Entscheidung darüber, ob in einem bestimmten Fall eine Autopsie durchgeführt werden sollte und in welchem Umfang eine Intervention durchgeführt werden sollte, eine gewisse Diskretion erlaubt. Der Europäische Gerichtshof hat auch nicht ausgeschlossen, dass ein Ausgleich gegnerischer Interessen festgestellt werden könnte oder sollte. Die Argumente der Klägerin gegen die Autopsie wurden jedoch vom Krankenhauspersonal nicht berücksichtigt. Auch hat das Berufungsgericht bei der Prüfung der Beschwerde der Beschwerde der Beschwerdeführerin das wissenschaftliche Interesse an einer Autopsie nicht mit dem besonderen persönlichen Interesse der Beschwerdeführerin verglichen, den Körper "so weit wie möglich" für eine Beerdigung nach religiösen Gepflogenheiten intakt zu halten. Darüber hinaus hat der Oberste Gerichtshof in Österreich die Frage der Verhältnismäßigkeit der Einmischung in die Rechte der Beschwerdeführerin zu einem gewissen Grad angesprochen, aber er hat die Gründe, warum die Beschwerdeführerin gegen die Autopsie Einspruch eingelegt hat, entweder gar nicht oder nicht ausreichend geprüft, so dass die in den Artikeln 8 und 9 des Übereinkommens vorgesehenen individuellen Rechte der Beschwerdeführerin und die Notwendigkeit einer Autopsie in diesem Zusammenhang nicht ausreichend bewertet wurden.
Daher haben die Behörden in Österreich trotz der weiten Meinungsfreiheit in diesem Fall kein faires Gleichgewicht zwischen den gegnerischen Interessen festgestellt, indem sie die Anforderungen der öffentlichen Gesundheit hinsichtlich des Rechts auf Achtung des Privat- und Familienlebens an erster Stelle gestellt haben und dabei das Interesse der Beschwerdeführerin an der Beerdigung des Kindes nach ihren religiösen Überzeugungen nicht bewertet haben.
VERORDNUNG
In dem Fall wurden Verstöße gegen die Anforderungen der Artikel 8 und 9 des Übereinkommens zugelassen (einstimmig angenommen).
Hinsichtlich der Einhaltung von Artikel 8 des Übereinkommens (betreffend die Pflicht der Krankenhausverwaltung, Informationen über eine Autopsie mitzuteilen). Da es sich bei der Beschwerde der Klägerin nicht um eine Beschwerde gegen Handlungen, sondern um eine Unterlassung der österreichischen Behörden handelte, hat der Europäische Gerichtshof diesen Fall im Hinblick auf die in Artikel 8 des Übereinkommens vorgesehene positive Verpflichtung der österreichischen Behörden untersucht.
Obwohl es im österreichischen Recht offenbar keine klare Regel gab, die die Menge an Informationen regelte, die an die nahen Verwandten des Verstorbenen, dessen Autopsie durchgeführt wurde, weitergegeben werden sollte (oder die nicht notwendig war), war diese Tatsache allein nicht ausreichend, um eine Verletzung ihrer positiven Verpflichtungen durch die österreichischen Behörden anzuerkennen. Die Frage war daher, ob die österreichischen Behörden angesichts der Umstände des Falles alle angemessenen Maßnahmen ergriffen haben, um der Klägerin Informationen über den Umfang der Autopsie und die Beschlagnahme der inneren Organe und ihren weiteren Aufenthaltsort zu geben. Der Europäische Gerichtshof hat diese Frage negativ beantwortet. Insbesondere waren die Umstände in diesem Fall so besonders wie im Urteil des Europäischen Gerichtshofs für Hadri-Vionnet gegen die Schweiz (Siehe: Urteil des Europäischen Gerichtshofs für Hadri-Vionnet gegen die Schweiz vom 14. Februar 2008, Beschwerde Nr. 55525/00) und erforderten die Sorgfalt und Aufmerksamkeit des Krankenhauspersonals, das mit der Beschwerdeführerin kommunizierte. Der Beschwerdeführerin, die gerade ein Kind verloren hat, wurde das Recht entzogen, gegen die Autopsie Einspruch einzulegen. Sie informierte das Krankenhauspersonal über die Gründe für ihre Meinungsverschiedenheit und dass der Körper nach ihren religiösen Überzeugungen für die Beerdigung so wenig wie möglich beschädigt bleiben sollte. Das Krankenhauspersonal hatte daher eine noch größere Pflicht, der Antragstellerin angemessene Informationen darüber zu geben, was mit dem Körper geschehen war, und ihr unverzüglich Informationen über die Entnahme der inneren Organe und ihren weiteren Aufenthaltsort zu geben. Das Krankenhauspersonal tat dies jedoch nicht und ließ die Klägerin glauben, dass eine rituelle Waschung und Beerdigung nach ihren religiösen Überzeugungen durchgeführt werden konnte. Obwohl das Argument des Obersten Gerichtshofs in Österreich, dass das Zurückhalten bestimmter Informationen für Angehörige eine geringere Belastung darstellen könnte, in einigen Situationen als angemessen erachtet wurde, hat es die besonderen Umstände des Falles der Klägerin und ihren spezifischen Wunsch, der mehrfach an das Krankenhauspersonal weitergegeben wurde, nicht berücksichtigt. Wie das Oberste Gericht Österreichs entschied, war es nicht allgemein bekannt, dass bei der Obduktion eines Neugeborenen alle inneren Organe entnommen wurden. Es wurde auch nicht bestritten, dass das Krankenhauspersonal anfangs die Entnahme von Organen bestritt, aber später zugab, dass dies geschehen war. Die inneren Organe wurden der Klägerin erst übergeben, nachdem der Patientenrechtsbeauftragte zweimal eingegriffen hatte.
Infolgedessen fehlten in den Handlungen des Krankenhauspersonals gegenüber der Antragstellerin die Sorgfalt und Aufmerksamkeit, die in der aktuellen Situation erforderlich waren. Obwohl die Gutachten einstimmig darauf hinwiesen, dass eine Autopsie notwendig war, um die Diagnose zu klären, hieß es abschließend, dass die Organe für wissenschaftliche oder andere Zwecke Wochen oder Monate aufbewahrt werden müssen.
VERORDNUNG
Es gab einen Verstoß gegen die Anforderungen von Artikel 8 des Übereinkommens (einstimmig angenommen).
Entschädigung
Gemäß der Anwendung von Artikel 41 des Übereinkommens. Der Europäische Gerichtshof hat der Klägerin 10.000 Euro als Entschädigung für den moralischen Schaden zugesprochen, der Anspruch auf Entschädigung für den Sachschaden wurde abgelehnt.
Quelle der Veröffentlichung: https://espchhelp.ru/blog/4236-polat-gegen-sterreich .
Постановление ЕСПЧ от 13 июля 2021 года по делу "Тодоров и другие против Болгарии" (жалоба N 50705/11).
В 2011 году заявителям была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Болгарии.
По делу успешно рассмотрена жалоба по вопросу об индивидуальной обоснованной оценке, необходимой для устранения недостатков в законодательстве о процедуре конфискации имущества, полученного преступным путем. По делу имело место нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции в отношении некоторых заявителей и отсутствовало нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции в отношении других.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
У заявителей каждой из жалоб на основании Закона о конфискации имущества, полученного в результате преступной деятельности, 2005 года (далее - Закон 2005 года) было конфисковано имущество, которое было названо доходом от предполагаемой преступной деятельности.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Конфискация имущества заявителей являлась вмешательством в их право, гарантированное статьей 1 Протокола N 1 к Конвенции. В данном случае Европейский Суд не должен был принимать окончательное решение о том, попадало ли вмешательство в сферу действия второго абзаца (контроль за использованием собственности) или второго предложения первого абзаца (лишение имущества) статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции. Принципы, регулирующие вопрос об обоснованности, являлись по сути теми же.
Вмешательство было основано на законодательстве Болгарии (Закон 2005 года), которое преследовало в общественных интересах законную цель, а именно предотвращение незаконного приобретения имущества в ходе преступной деятельности и использование такого имущества. Поэтому Европейский Суд должен был определить, являлось ли вмешательство пропорциональным.
Рассмотренная в целом предусмотренная Законом 2005 года процедура возлагала на заявителей чрезмерное бремя. Сфера действия Закона 2005 года была очень обширна в отношении подлежащих рассмотрению периодов времени, а также перечня преступлений, наказание за которые могло предусматривать конфискацию имущества. Доказывание законности происхождения доходов и обстоятельств дела в целом могло представлять трудность, поскольку заявители были обязаны восстанавливать свою финансовую ситуацию за много лет, предшествующих разбирательству, в большинстве случаев включая экономические кризисы, а также вследствие того факта, что процент теневой экономики и, следовательно, недекларируемых доходов был в Болгарии достаточно высоким. В то же время Закон 2005 года действовал на основании презумпции преступного происхождения доходов, что означало, что власти Болгарии не были обязаны доказывать такое происхождение доходов, а могли только указать на отсутствие законных доходов. В некоторых делах это приводило к скрытому предположению в отсутствие доказательств и уточнений, что заявители участвовали в другой преступной деятельности.
Хотя ни один из недостатков процедуры, предусмотренной Законом 2005 года, сам по себе не мог решающим образом повлиять на пропорциональность применения к заявителям конфискации имущества, Европейский Суд должен был принять во внимание их кумулятивный эффект. Рассмотренные в совокупности, указанные факторы могли привести к состоянию неуверенности и ощущению неопределенности, подвергнутым Европейским Судом критике в его Постановлении по делу "Димитровы против Болгарии" (Dimitrovi v. Bulgaria) (См.: Постановление Европейского Суда по делу "Димитровы против Болгарии" (Dimitrovi v. Bulgaria) от 3 марта 2015 г., жалоба N 12655/09). Иными словами, они могли сделать предусмотренные Законом 2005 года меры конфискации имущества несоответствующими правомерной цели данного Закона.
При таких обстоятельствах, оценивая пропорциональность вмешательства, Европейский Суд придерживался позиции Верховного суда Болгарии, изложенной в постановлении пленума от 2014 года, и посчитал критичным для достижения требуемого баланса, согласно статье 1 Протокола N 1 к Конвенции, установление причинно-следственной связи, прямой или косвенной, между подлежащим конфискации имуществом и преступной деятельностью, при этом связь должна быть "логически оправдана" и основана на индивидуальных обстоятельствах каждого конкретного дела. В связи с этим Европейский Суд проверил, обеспечили ли суды Болгарии - в контексте каждого конкретного дела и как противовес и как гарантию прав заявителей - получение каких-либо подробностей о преступной деятельности, в результате которой предположительно были получены подлежащие конфискации доходы, а также продемонстрировали ли суды Болгарии со всей обоснованностью, что указанные доходы могли являться результатом доказанной преступной деятельности. Данный подход был также отмечен в прецедентной практике Европейского Суда и в Директиве Совета Европейского союза 2014/42/EС "О замораживании и конфискации орудий преступления и доходов от преступной деятельности в Европейском союзе". Пока такая аналитическая работа проводилась, Европейский Суд обычно полагался на оценку судов соответствующего государства, если только заявители не доказали, что указанная оценка являлась произвольной или явно необоснованной.
В зависимости от качества оценки, проведенной судами Болгарии в настоящем деле, Европейский Суд установил нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции в отношении некоторых заявителей (Тодоров, Гаич, Баров, Жековы) и отсутствие нарушения статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции в отношении других (Русев, Кацаров, Димитров).
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу имело место нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции в отношении некоторых заявителей и отсутствовало нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции в отношении других (принято единогласно).
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил суммы в размере от 2 000 до 4 000 евро каждому из заявителей по жалобам Тодорова, Гаича и Барова в качестве компенсации морального вреда, требования о компенсации материального ущерба были отклонены.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/4237-todorov-i-drugiye-protiv-bolgarii .
The ECHR ruling of July 13, 2021 in the case "Todorov and Others v. Bulgaria" (Complaint No. 50705/11).
In 2011, the applicants were assisted in the preparation of the complaint. Subsequently, the complaint was communicated to Bulgaria.
In the case, a complaint was successfully considered on the issue of an individual reasoned assessment necessary to eliminate deficiencies in the legislation on the procedure for the confiscation of property obtained by criminal means. In the case, there was a violation of article 1 of Protocol No. 1 to the Convention in respect of some applicants and there was no violation of article 1 of Protocol No. 1 to the Convention in respect of others.
CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicants of each of the complaints on the basis of the Law on the Confiscation of Property Obtained as a Result of Criminal Activity, 2005 (hereinafter - the 2005 Law) had their property confiscated, which was called income from alleged criminal activity.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with Article 1 of Protocol No. 1 to the Convention. The confiscation of the applicants' property was an interference with their right guaranteed by article 1 of Protocol No. 1 to the Convention. In this case, the European Court should not have made a final decision on whether the interference fell within the scope of the second paragraph (control over the use of property) or the second sentence of the first paragraph (deprivation of property) of Article 1 of Protocol No. 1 to the Convention. The principles governing the question of validity were essentially the same.
The intervention was based on Bulgarian legislation (2005 Law), which pursued a legitimate goal in the public interest, namely the prevention of illegal acquisition of property in the course of criminal activity and the use of such property. Therefore, the European Court had to determine whether the interference was proportional.
Considered as a whole, the procedure provided for by the 2005 Law imposed an excessive burden on the applicants. The scope of the 2005 Law was very extensive with respect to the time periods to be considered, as well as the list of crimes for which the punishment could include confiscation of property. Proving the legality of the origin of the income and the circumstances of the case as a whole could be difficult, since the applicants were obliged to restore their financial situation for many years prior to the proceedings, in most cases including economic crises, as well as due to the fact that the percentage of the shadow economy and, consequently, undeclared income was quite high in Bulgaria. At the same time, the 2005 Law operated on the basis of the presumption of criminal origin of income, which meant that the Bulgarian authorities were not obliged to prove such origin of income, but could only indicate the absence of legitimate income. In some cases, this led to the implicit assumption, in the absence of evidence and clarification, that the applicants had participated in other criminal activities.
Although none of the shortcomings of the procedure provided for by the 2005 Law could in itself decisively affect the proportionality of the confiscation of property applied to the applicants, the European Court had to take into account their cumulative effect. Taken together, these factors could lead to a state of uncertainty and a sense of uncertainty, criticized by the European Court in its Ruling in the case of Dimitrov v. Bulgaria (See: The Ruling of the European Court in the case of Dimitrov v. Bulgaria Bulgaria) dated March 3, 2015, complaint No. 12655/09). In other words, they could have made the measures of confiscation of property provided for by the 2005 Law inconsistent with the legitimate purpose of this Law.
In such circumstances, assessing the proportionality of the intervention, the European Court adhered to the position of the Supreme Court of Bulgaria, as set out in the Plenum decision of 2014, and considered it critical to achieve the required balance, according to Article 1 of Protocol No. 1 to the Convention, the establishment of a causal link, direct or indirect, between the property subject to confiscation and criminal activity, when this connection should be "logically justified" and based on the individual circumstances of each particular case. In this regard, the European Court examined whether the Bulgarian courts, in the context of each specific case and as a counterbalance and as a guarantee of the applicants' rights, had provided any details about the criminal activity as a result of which the proceeds to be confiscated were allegedly obtained, and also whether the Bulgarian courts had demonstrated with all justification that the said proceeds could be the result of proven criminal activity. This approach has also been noted in the case law of the European Court of Justice and in the Directive of the Council of the European Union 2014/42/EC "On the freezing and confiscation of instruments of crime and proceeds of crime in the European Union". While such analytical work was being carried out, the European Court usually relied on the assessment of the courts of the relevant State, unless the applicants proved that the said assessment was arbitrary or manifestly unfounded.
Depending on the quality of the assessment carried out by the Bulgarian courts in the present case, the European Court found a violation of Article 1 of Protocol No. 1 to the Convention in respect of some applicants (Todorov, Gaich, Barov, Zhekov) and no violation of Article 1 of Protocol No. 1 to the Convention in respect of others (Rusev, Katsarov, Dimitrov).
RESOLUTION
In the case, there was a violation of article 1 of Protocol No. 1 to the Convention in respect of some applicants and there was no violation of article 1 of Protocol No. 1 to the Convention in respect of others (adopted unanimously).
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded sums in the amount of 2,000 to 4,000 euros to each of the applicants on the complaints of Todorov, Gaich and Barov as compensation for moral damage, the claims for compensation for material damage were rejected.
Publication source: https://espchhelp.ru/blog/4238-todorov-and-others-v-bulgaria .
Постановление на ЕСПЧ от 13 юли 2021 г.по делото "Тодоров и други срещу България" (жалба от 50705/11).
През 2011 г.жалбоподателите бяха подпомогнати при подготовката на жалбата. Впоследствие жалбата е съобщена на България.
Делото успешно разгледа жалба по въпроса за индивидуалната обоснована оценка, необходима за отстраняване на недостатъците в законодателството относно процедурата за конфискация на имущество, получено по престъпен начин. По делото е имало нарушение на член 1 от Протокол 1 към Конвенцията по отношение на някои жалбоподатели и не е имало нарушение на член 1 от Протокол 1 към Конвенцията по отношение на други.
ОБСТОЯТЕЛСТВА ПО ДЕЛОТО
На жалбоподателите на всяка от жалбите въз основа на Закона за конфискация на имущество, получено в резултат на престъпна дейност от 2005 г. (наричан по - долу Законът от 2005 г.) е конфискувано имущество, което се нарича доход от предполагаема престъпна дейност.
ПРАВНИ ВЪПРОСИ
По отношение на спазването на член 1 от Протокола, параграф 1 към Конвенцията. Конфискацията на имуществото на жалбоподателите е намеса в правото им, гарантирано от член 1 от Протокола, параграф 1 към Конвенцията. В този случай съдът не трябва да взема окончателно решение дали намесата попада в обхвата на втората алинея (контрол върху използването на собствеността) или на второто изречение на първата алинея (лишаване от собственост) на член 1 от Протокола, параграф 1 към Конвенцията. Принципите, регулиращи въпроса за валидността, бяха по същество същите.
Намесата се основава на българското законодателство (Закон от 2005 г.), което преследва в обществен интерес законна цел, а именно предотвратяване на незаконно придобиване на имущество в хода на престъпна дейност и използването на такова имущество. Следователно Европейският съд трябваше да определи дали намесата е пропорционална.
Разглежданата като цяло процедура, предвидена в Закона от 2005 г., поставя ненужна тежест върху кандидатите. Обхватът на Закона от 2005 г.беше много обширен по отношение на разглежданите периоди от време, както и списък на престъпленията, за които наказанието може да включва конфискация на имущество. Доказването на легитимността на произхода на доходите и обстоятелствата по делото като цяло може да е било трудно, тъй като жалбоподателите са били задължени да възстановят финансовото си положение през годините, предхождащи производството, в повечето случаи включително икономически кризи, както и поради факта, че процентът на сивата икономика и следователно недекларираните доходи в България е бил доста висок. В същото време законът от 2005 г.действа въз основа на презумпцията за престъпния произход на доходите, което означава, че българските власти не са задължени да доказват такъв произход на доходите, а могат само да посочат липсата на законни доходи. В някои случаи това доведе до скрито предположение при липса на доказателства и уточнения, че жалбоподателите са участвали в друга престъпна дейност.
Въпреки че нито един от недостатъците на процедурата, предвидена в Закона от 2005 г., сам по себе си не би могъл да повлияе решаващо на пропорционалността на прилагането на конфискация на имущество към жалбоподателите, Съдът на Европейските общности трябваше да вземе предвид кумулативния им ефект. Разглеждани в съвкупност, тези фактори може да са довели до състояние на несигурност и чувство на несигурност, подложени на критика от Европейския съд в решението му по делото "Димитрови срещу България" (вж. 0) от 3 март 2015 г., жалба 0 12655/09). С други думи, те биха могли да направят мерките за конфискация на имущество, предвидени в Закона от 2005 г., несъответстващи на законната цел на този закон.
При такива обстоятелства, оценявайки пропорционалността на намесата, Европейският съд се придържа към позицията на Върховния съд на България, изложена в Решение на пленума от 2014 г., и счита за критично за постигането на необходимия баланс, съгласно член 1 от Протокол, параграф 1 към Конвенцията, установяването на причинно-следствена връзка, пряка или непряка, между конфискуваното имущество и престъпната дейност, като връзката трябва да бъде "логично обоснована" и да се основава на индивидуалните обстоятелства на всеки конкретен случай. В тази връзка Европейският съд провери дали съдилищата в България-в контекста на всяко конкретно дело и като противовес, и като гаранция за правата на жалбоподателите - са осигурили каквито и да било подробности за престъпната дейност, в резултат на която се предполага, че са получени подлежащите на конфискация доходи, както и дали съдилищата в България са показали с пълна валидност, че тези доходи може да са резултат от доказана престъпна дейност. Този подход беше отбелязан и в съдебната практика на Съда на Европейските общности и в Директива 2014/42/ЕО на Съвета на Европейския съюз "за замразяване и конфискация на инструменти на престъпления и доходи от престъпна дейност в Европейския съюз". Докато се извършва такава аналитична работа, Съдът обикновено разчита на оценката на съдилищата на съответната държава, освен ако жалбоподателите не докажат, че тази оценка е произволна или явно неоснователна.
В зависимост от качеството на оценката, извършена от българските съдилища по настоящото дело, Европейският съд е установил нарушение на член 1 от Протокол 1 към Конвенцията по отношение на някои жалбоподатели (Тодоров, Гаич, бара, Жекови) и липса на нарушение на член 1 от Протокол 1 към Конвенцията по отношение на други (Русев, Кацаров, Димитров).
НАРЕДБА
По делото е имало нарушение на член 1 от Протокол 1 към Конвенцията по отношение на някои жалбоподатели и не е имало нарушение на член 1 от Протокол 1 към Конвенцията по отношение на други (прието единодушно).
КОМПЕНСАЦИЯ
По реда на прилагане на член 41 от Конвенцията. Европейският съд присъди суми от 2000 до 4000 евро на всеки от жалбоподателите по жалбите на Тодоров, Гаич и баров като обезщетение за неимуществени вреди, исканията за обезщетение за имуществени вреди бяха отхвърлени.
Източник на публикацията: https://espchhelp.ru/blog/4239-todorov-i-drugi-sreshtu-bulgariya .
Постановление ЕСПЧ от 09 июля 2021 года по делу "М.А. против Дании" (жалоба N 6697/18).
В 2018 году заявителю была оказана помощь в подготовке жалобы. Впоследствии жалоба была коммуницирована Дании.
По делу успешно рассмотрена жалоба на необоснованный установленный законом трехлетний период ожидания воссоединения семьи в отношении лиц, находящихся под дополнительной или временной защитой, не позволяющий проводить индивидуальную оценку обстоятельств дела. По делу имело место нарушение требований статьи 8 Конвенции.
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА
Заявитель является гражданином Сирии, который уехал из этой страны в 2015 году в Данию, где ему был предоставлен "статус временной защиты" на протяжении одного года в соответствии с Законом об иностранцах (далее - Закон), при этом его вид на жительство впоследствии продлевался также на один год. Миграционная служба Дании не установила, что заявитель отвечал требованиям для получения особого "конвенционного статуса" или "статуса защиты", в соответствии с которым вид на жительство обычно выдавался на пять лет. После пяти месяцев проживания в Дании заявитель потребовал провести воссоединение со своей семьей, которая состояла из его жены и двух взрослых детей. Его ходатайство было отклонено, так как на протяжении последних трех лет заявитель не имел вида на жительство, как того требовал закон, и поскольку отсутствовали исключительные основания иным образом разрешить воссоединение семьи. Заявитель безуспешно обжаловал отказ в разрешении на воссоединение со своей супругой вплоть до Верховного суда Дании, который вынес решение в 2016 году.
В 2018 году, прожив в Дании чуть более двух лет и десяти месяцев, заявитель подал новое ходатайство о воссоединении семьи. После того как были представлены правильные документы, супруге заявителя было выдано разрешение и она въехала в страну.
ВОПРОСЫ ПРАВА
По поводу соблюдения статьи 8 Конвенции. Европейский Суд ранее не рассматривал вопросов о том, соответствовал ли требованиям статьи 8 Конвенции и, если да, то в какой степени, предусмотренный законом трехлетний срок ожидания для воссоединения семьи в отношении лиц, находящихся под дополнительной или временной защитой.
(а) Прецедентная практика относительно материально-правовых требований применительно к воссоединению семьи. В целом Европейский Суд выразил сомнение в том, что существовала позитивная обязанность государства-участника гарантировать воссоединение семьи, если имели место одно или несколько из следующих обстоятельств:
- семейная жизнь возникла в тот период времени, когда заинтересованные лица осознавали, что миграционный статус одного из них являлся таковым, что продолжение семейной жизни в принимающем государстве с самого начала было бы сомнительным;
- лицо, запрашивающее разрешение на воссоединение семьи, имело ограниченные связи с принимающим государством, что обычно подразумевалось, если это лицо находилось в стране короткий срок и незаконно;
- отсутствовали непреодолимые обстоятельства для семейного проживания в стране происхождения для лиц, запрашивающих разрешение на воссоединение;
- лицо, запрашивающее разрешение на воссоединение семьи (спонсор), не могло доказать, что оно обладает достаточным и постоянным доходом, который не является социальными пособиями, чтобы оплатить базовые расходы на содержание членов своей семьи.
Вместе с тем Европейский Суд был готов признать, что существовала позитивная обязанность, если имела место совокупность следующих обстоятельств:
- лицо, запрашивающее разрешение на воссоединение семьи, имело устойчивое положение в принимающем государстве или прочные связи с этой страной;
- семейная жизнь уже была создана, когда запрашивающее лицо достигло устойчивого положения в принимающем государстве;
- и запрашивающее лицо, и члены его семьи уже проживали в запрашивающем государстве на момент подачи ходатайства;
- в деле участвовали дети, поскольку их интересам придавалось особое значение;
- имели место непреодолимые или значимые препятствия для проживания семьей в государстве происхождения лица, запрашивающего воссоединение семьи.
(b) Пределы свободы усмотрения. Европейский Суд, принимая прецедентные решения по подобным вопросам, должен был рассмотреть пределы предоставленной государству свободы усмотрения. При этом учитывались несколько факторов.
(i) Конвенция и существующее прецедентное право. Существовало несколько доводов в пользу предоставления государствам широкой свободы усмотрения. Во-первых, статья 8 Конвенции не гарантирует абсолютные права. Когда речь идет о миграции, указанная норма не может рассматриваться как налагающая на государство общую обязанность уважать выбор семейной парой страны их совместного проживания или санкционировать воссоединение семьи в этой стране. Европейский Суд неоднократно признавал, что миграционный контроль является законной целью для вмешательства государства в право на уважение семейной жизни по смыслу статьи 8 Конвенции. То же самое применимо и к позитивным обязательствам. Во-вторых, Европейский Суд признал, что миграционный контроль служит общим интересам экономического благополучия страны и применительно к этому контролю государству обычно предоставляется широкая свобода усмотрения.
В то же время общая ситуация с насилием в конкретном государстве может быть настолько напряженной, чтобы оправдывать вывод о том, что любое лицо, возвращенное в государство, будет подвергаться риску жестокого обращения в нарушение требований статьи 3 Конвенции исключительно на основании своего присутствия в стране. Абсолютный характер гарантированного статьей 3 Конвенции права не предусматривает каких-либо исключений или оправданий, или уравновешивания интересов. Следовательно, увеличившийся поток мигрантов не может освободить государство от обязанностей, установленных указанным конвенционным положением. В принципе данный фактор также может ограничивать свободу усмотрения государств при определении справедливого баланса между противостоящими интересами воссоединения семьи и интересами миграционного контроля в соответствии со статьей 8 Конвенции, хотя в периоды массового притока беженцев и значительного ограничения ресурсов принимающие государства должны иметь возможность полагать, что к сфере их свободы усмотрения относится возможность предоставления предусмотренной статьей 3 Конвенции защиты бо льшему количеству лиц по сравнению с соблюдением предусмотренного статьей 8 Конвенции интереса на воссоединение семьи некоторых из таких лиц. Кроме того, соображения относительно согласующихся со статьей 8 Конвенции процессуальных требований для обработки ходатайств беженцев о воссоединении семьи должны равнозначно применяться и к лицам, находящимся под дополнительной защитой, включая лиц, в отношении которых существует риск применения обращения, противоречившего статье 3 Конвенции, вследствие общей ситуации в стране их происхождения и, если этот риск имел не временный, а, по-видимому, постоянный и длящийся характер.
(ii) Качество парламентской и судебной проверок. Европейский Суд неоднократно отмечал, что к его компетенции относится рассмотрение решений, принимаемых законодательными органами государств, а также он оценивал качество парламентской и судебной проверок необходимости принятия конкретной меры. Европейский Суд также указал, что Протокол N 15 к Конвенции, вносящий в нее изменения, включая усиленное внимание к принципу субсидиарности и доктрине свободы усмотрения, должен был вступить в силу 1 августа 2021 г.
(iii) Степень консенсуса на государственном, международном и европейском уровнях относительно применимости к настоящему делу. Европейский Суд не усмотрел каких-либо общих оснований на государственном, международном и европейском уровнях применительно к периоду ожидания на воссоединение семьи.
(iv) Вывод. Принимая во внимание вышеизложенное, Европейский Суд счел, что государствам-участникам следует предоставить широкую свободу усмотрения при принятии решения относительно того, применять ли период ожидания для воссоединения семьи, если запрос на воссоединение подан лицом, не имеющим статуса беженца, но пользующимся дополнительной защитой или, как в случае с заявителем, временной защитой.
Тем не менее свобода усмотрения, которой государства пользуются в этой области, не может быть безграничной и должна оцениваться в свете пропорциональности принятой меры. Хотя Европейский Суд не усмотрел причин оспаривать рациональность двухлетнего периода ожидания, лежащего в основе статьи 8 Директивы Совета Европейского союза 2003/86/ЕС "О праве на воссоединение семей" (три года считались допустимыми только в порядке исключения), если речь идет о периодах, превышающих указанный срок, то непреодолимые препятствия для осуществления семейной жизни в стране происхождения прогрессивно приобретают большее значение при оценке справедливого баланса интересов сторон. Хотя нельзя считать, что статья 8 Конвенции возлагает на власти государства общую обязанность санкционировать воссоединение семьи на своей территории, требования Конвенции должны быть применимыми на практике и эффективными, а не теоретическими и иллюзорными при их применении к конкретному делу.
Кроме того, упомянутая оценка справедливого баланса интересов сторон должна являться часть процесса принятия решения, который достаточным образом гарантирует гибкость, скорость и эффективность, необходимые для соблюдения предусмотренного статьей 8 Конвенции права заявителя на уважение семейной жизни.
(с) Применение вышеизложенных принципов в настоящем деле. Ключевой вопрос заключался в том, обеспечили ли власти Дании, отказывая в сентябре 2016 года в удовлетворении ходатайства заявителя о воссоединении семьи вследствие необходимости соблюдения трехлетнего периода ожидания, справедливый баланс между противостоящими интересами отдельного лица и общества в целом. Интерес заявителя заключался в воссоединении со своей семьей так быстро, как это было возможно, в то время как власти Дании защищали свой интерес - осуществление контроля за миграцией как способ защиты общего интереса, то есть обеспечение экономического благополучия страны, а также способ гарантировать эффективную интеграцию находящихся под защитой лиц для сохранения сплоченности общества. Однако относительно последнего упомянутого момента следует помнить, что воссоединение семьи также может служить цели сохранения сплоченности общества и способствовать интеграции иностранцев в общество.
(i) Законодательная база и политические рамки. Европейский Суд не усмотрел причин оспорить проводимое законодательством Дании разграничение между, с одной стороны, лицами, находящимися под защитой вследствие индивидуальной угрозы, а именно имеющими статус беженца согласно Конвенции Организации Объединенных Наций о статусе беженцев, и, с другой стороны, лицами, получившими защиту вследствие угрозы общего характера, так называемый статус временной защиты.
Европейский Суд также установил, что общие обоснования для правовых норм о статусе временной защиты базировались на необходимости контроля за миграцией населения, которая служила общим интересам экономического благополучия страны, а также необходимости обеспечения эффективной интеграции находящихся под защитой лиц с целью сохранения социального единства. Более того, при введении в действие в 2016 году трехлетнего срока ожидания для воссоединения семьи орган законодательной власти Дании не обладал возможностью получить, согласно существовавшей прецедентной практике, какое-либо четкое руководство относительно того, соответствовало ли такое законодательное ограничение статье 8 Конвенции и, если да, то в какой степени.
Однако период ожидания продолжительностью в три года, хотя и временный, по всем стандартам являлся длительным периодом отдельного проживания от семьи, когда оставшиеся вдали члены семьи проживали в стране, где имели место произвольные жестокие нападения и жестокое обращение с гражданским населением, и было признано наличие непреодолимых препятствий для воссоединения семьи в этой стране. Кроме того, фактический период разделения семьи неизбежно будет еще больше, чем заявленный период ожидания, и усугубит разрыв семейной жизни, а также, как в настоящем деле, уничтожит взаимную радость от совместного семейного проживания, что составляет суть жизни в браке. Члены семьи находятся в разлуке во время перелета, первых часов прибытия в принимающем государстве, пока миграционные власти рассматривают ходатайство о предоставлении убежища, а также в течение некоторого времени после трехлетнего периода ожидания (или, как в настоящем деле, в течение двух месяцев до этого периода), пока власти примут решение.
Несмотря на то что в Закон было внесено "положение о пересмотре", чтобы трехлетний период ожидания мог быть пересмотрен, самое позднее в течение 2017/18 парламентского года, по-видимому, резкое сокращение количества обращающихся за убежищем лиц в 2016 и 2017 годах не способствовало какому-либо пересмотру правила о трех годах ожидания.
(ii) Индивидуальная ситуация заявителя. Что касается особых обстоятельств лиц, затронутых данным делом, было очевидно, что заявитель и его супруга длительное время вели семейную жизнь, поскольку состояли в браке 25 лет. Заявитель бежал из Сирии вследствие произвольных жестоких нападений и жестокого обращения с гражданским населением. Заявитель оставил свою жену в Сирии, чтобы, по его словам, уберечь ее от тягот переезда, а также с надеждой, что она сможет присоединиться к нему в принимающем государстве, как только заявитель приобретет в этой стране устойчивый статус. Что касается степени связей с Данией, заявитель проживал в этой стране пять месяцев, когда подал в 2015 году ходатайство о воссоединении семьи, и один год и три месяца, когда это ходатайство было отклонено в сентябре 2016 года. Таким образом, в рассматриваемое время заявитель имел ограниченные связи с Данией, а его супруга вообще не имела связей с этой страной.
В своем решении об отказе в выдаче заявителю разрешения на воссоединение с супругой Верховный суд Дании учел применимые принципы статьи 8 Конвенции и соответствующую прецедентную практику по делам о воссоединении семьи. Верховный суд Дании также отметил, что в ряде других государств - участников Конвенции действовали аналогичные правила и что Европейский Суд еще не решил, в какой степени такие предусмотренные законом периоды ожидания соответствуют статье 8 Конвенции. Верховный суд Дании также принял во внимание подготовительные материалы к поправкам в законодательство, которыми был установлен трехлетний срок ожидания для воссоединения семьи, и отметил предысторию внесения этих поправок. Он согласился с тем, что супруги столкнулись с непреодолимыми препятствиями для совместного проживания в Сирии, но подчеркнул, что препятствия для ведения ими совместной семейной жизни имели временный характер. Заявитель мог вернуться в Сирию, когда общая ситуация в стране улучшилась бы. Если бы в течение трех лет со дня предоставления заявителю разрешения на проживание в Дании ситуация в Сирии не улучшилась, заявитель получил бы в обычном порядке право обращаться за разрешением на воссоединение с семьей. Если до истечения указанного трехлетнего срока возникли бы исключительные обстоятельства, заявитель получил бы разрешение на воссоединение с семьей.
Европейский Суд не мог не отметить, что после внесения изменений закон не позволял проводить индивидуальную оценку интереса в воссоединении семьи в свете конкретной ситуации заинтересованного лица, кроме крайне ограниченного перечня исключительных ситуаций. Также закон не предусматривал оценку ситуации в стране происхождения с целью определения реальных перспектив возвращения беженцев или препятствий для такого возвращения. Таким образом, для заявителя законодательная база и трехлетний период ожидания являлись строгими требованиями, в соответствии с которым заявитель пережил длительную разлуку с супругой, независимо от соображений целостности семьи в свете вероятного продолжения существования препятствий для семейной жизни. Нельзя сказать, что заявителю была предоставлена реальная возможность в соответствии с применимым законодательством провести индивидуальную оценку того, был ли более короткий период ожидания, чем три года, оправдан соображениями единства семьи.
(iii) Вывод. Принимая во внимание вышеизложенное, Европейский Суд не был убежден в том, несмотря на предоставленную властям Дании свободу усмотрения, что упомянутые власти установили справедливый баланс конкурирующих в настоящем деле интересов.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
По делу имело место нарушение статьи 8 Конвенции (принято 16 голосами "за" при одном - "против").
Европейский Суд также постановил единогласно, что отсутствовала необходимость отдельно рассматривать жалобу заявителя на нарушение статьи 14 Конвенции, взятой во взаимосвязи со статьей 8 Конвенции.
КОМПЕНСАЦИЯ
В порядке применения статьи 41 Конвенции. Европейский Суд присудил заявителю 10 000 евро в качестве компенсации морального вреда.
Источник публикации: https://espchhelp.ru/blog/4240-m-a-protiv-danii .
The ECHR ruling of July 09, 2021 in the case "M.A. v. Denmark" (complaint No. 6697/18).
In 2018, the applicant was assisted in the preparation of the complaint. Subsequently, the complaint was communicated to Denmark.
In the case, a complaint was successfully considered about the unjustified three-year waiting period established by law for family reunification in respect of persons under additional or temporary protection, which does not allow for an individual assessment of the circumstances of the case. There was a violation of the requirements of article 8 of the Convention in the case.
CIRCUMSTANCES OF THE CASE
The applicant is a Syrian citizen who left this country in 2015 for Denmark, where he was granted "temporary protection status" for one year in accordance with the Aliens Act (hereinafter referred to as the Law), while his residence permit was subsequently extended also for one year. The Danish Migration Service did not establish that the applicant met the requirements for obtaining a special "convention status" or "protection status", according to which a residence permit was usually issued for five years. After five months of living in Denmark, the applicant requested to be reunited with his family, which consisted of his wife and two adult children. His application was rejected because the applicant had not had a residence permit for the past three years, as required by law, and because there were no exceptional grounds to otherwise allow family reunification. The applicant unsuccessfully appealed against the refusal of permission to reunite with his spouse until the Supreme Court of Denmark, which ruled in 2016.
In 2018, having lived in Denmark for just over two years and ten months, the applicant filed a new application for family reunification. After the correct documents were submitted, the applicant's spouse was granted a permit and she entered the country.
LEGAL ISSUES
Regarding compliance with article 8 of the Convention. The European Court has not previously considered the issues of whether the requirements of Article 8 of the Convention and, if so, to what extent, the three-year waiting period provided for by law for family reunification in respect of persons under additional or temporary protection met.
(a) Case law regarding substantive requirements for family reunification. In general, the Court questioned whether there was a positive obligation of the State party to guarantee family reunification if one or more of the following circumstances occurred:
- family life arose at a time when the interested persons realized that the migration status of one of them was such that the continuation of family life in the host state from the very beginning would be doubtful;
- the person requesting permission for family reunification had limited ties with the host State, which was usually implied if this person was in the country for a short time and illegally;
- there were no insurmountable circumstances for family residence in the country of origin for persons requesting permission to reunite;
- the person requesting permission for family reunification (sponsor) could not prove that he has sufficient and permanent income, which is not social benefits, to pay the basic expenses for the maintenance of his family members.
At the same time, the European Court was ready to recognize that there was a positive obligation if there was a combination of the following circumstances:
- the person requesting permission for family reunification had a stable position in the receiving State or strong ties with that country;
- family life has already been established when the requesting person has reached a stable position in the receiving State;
- both the requesting person and his family members already resided in the requesting State at the time of filing the application;
- children participated in the case, because their interests were given special importance;
- there were insurmountable or significant obstacles to family residence in the State of origin of the person requesting family reunification.
(b) Limits of discretion. The European Court, taking precedent decisions on such issues, had to consider the limits of the discretion granted to the State. Several factors were taken into account.
(i) The Convention and existing case law. There were several arguments in favor of giving States broad discretion. Firstly, article 8 of the Convention does not guarantee absolute rights. When it comes to migration, this rule cannot be considered as imposing on the State a general obligation to respect the choice of a married couple of the country of their joint residence or to authorize family reunification in this country. The European Court has repeatedly recognized that migration control is a legitimate purpose for State interference in the right to respect for family life within the meaning of article 8 of the Convention. The same applies to positive commitments. Secondly, the European Court recognized that migration control serves the general interests of the economic well-being of the country and, in relation to this control, the State is usually given wide discretion.
At the same time, the general situation of violence in a particular State may be so tense as to justify the conclusion that any person returned to the State will be at risk of ill-treatment in violation of the requirements of article 3 of the Convention solely on the basis of his presence in the country. The absolute nature of the right guaranteed by article 3 of the Convention does not provide for any exceptions or justifications, or balancing of interests. Consequently, the increased flow of migrants cannot release the State from the obligations established by the said convention provision. In principle, this factor may also limit the discretion of States in determining a fair balance between the opposing interests of family reunification and the interests of migration control in accordance with article 8 of the Convention, although during periods of massive influx of refugees and significant resource constraints, host States should be able to assume, that the scope of their discretion includes the possibility of granting the protection provided for in article 3 of the Convention to a greater number of persons in comparison with compliance with the interest provided for in article 8 of the Convention for family reunification of some of these persons. In addition, considerations regarding procedural requirements consistent with article 8 of the Convention for processing refugee applications for family reunification should equally apply to persons under additional protection, including persons against whom there is a risk of treatment contrary to article 3 of the Convention due to the general situation in their country of origin and, if this risk has been not temporary, but apparently permanent and lasting.
(ii) The quality of parliamentary and judicial checks. The European Court has repeatedly noted that its competence includes consideration of decisions taken by the legislative bodies of States, and it also assessed the quality of parliamentary and judicial checks on the need for a specific measure. The European Court also pointed out that Protocol No. 15 to the Convention amending it, including increased attention to the principle of subsidiarity and the doctrine of discretion, was to enter into force on August 1, 2021.
(iii) The degree of consensus at the national, international and European levels on the applicability to the present case. The European Court did not find any common grounds at the State, international and European levels in relation to the waiting period for family reunification.
(iv) Conclusion. Taking into account the above, the Court considered that the participating States should be given a wide margin of discretion in deciding whether to apply a waiting period for family reunification if the request for reunification is submitted by a person who does not have refugee status but enjoys additional protection or, as in the case of the applicant, temporary protection.
Nevertheless, the discretion that States enjoy in this area cannot be unlimited and must be assessed in the light of the proportionality of the measure taken. Although the European Court did not see any reason to challenge the rationality of the two-year waiting period underlying Article 8 of the Council of the European Union Directive 2003/86/EC "On the right to family reunification" (three years were considered permissible only as an exception), if we are talking about periods exceeding the specified period, then insurmountable obstacles to the implementation of family life in the country of origin progressively becomes more important when assessing the fair balance of interests of the parties. Although article 8 of the Convention cannot be considered to impose on the State authorities a general obligation to authorize family reunification on its territory, the requirements of the Convention should be applicable in practice and effective, and not theoretical and illusory when applied to a specific case.
In addition, the aforementioned assessment of the fair balance of interests of the parties should be part of the decision-making process, which sufficiently guarantees the flexibility, speed and efficiency necessary to comply with the applicant's right to respect for family life provided for in article 8 of the Convention.
(c) The application of the above principles in the present case. The key question was whether the Danish authorities, by denying the applicant's application for family reunification in September 2016 due to the need to comply with the three-year waiting period, had ensured a fair balance between the opposing interests of the individual and society as a whole. The applicant's interest was to reunite with his family as quickly as possible, while the Danish authorities defended their interest in controlling migration as a way of protecting the common interest, that is, ensuring the economic well-being of the country, as well as a way to guarantee the effective integration of protected persons to preserve the cohesion of society. However, regarding the last mentioned point, it should be remembered that family reunification can also serve the purpose of preserving the cohesion of society and promote the integration of foreigners into society.
(i) Legislative framework and policy framework. The European Court did not see any reason to challenge the distinction made by Danish law between, on the one hand, persons who are protected as a result of an individual threat, namely those who have refugee status under the United Nations Convention relating to the Status of Refugees, and, on the other hand, persons who have received protection as a result of a general threat, the so-called temporary protection status.
The European Court also found that the general justifications for the legal norms on the status of temporary protection were based on the need to control the migration of the population, which served the common interests of the economic well-being of the country, as well as the need to ensure the effective integration of protected persons in order to preserve social unity. Moreover, when the three-year waiting period for family reunification came into effect in 2016, the Danish legislature did not have the opportunity to receive, according to existing case law, any clear guidance on whether such a legislative restriction was in accordance with article 8 of the Convention and, if so, to what extent.
However, the three-year waiting period, although temporary, was by all standards a long period of separation from the family, when the family members who remained away lived in a country where arbitrary brutal attacks and ill-treatment of the civilian population took place, and it was recognized that there were insurmountable obstacles to family reunification in that country. In addition, the actual period of family separation will inevitably be even longer than the stated waiting period, and will worsen the gap in family life, and also, as in the present case, will destroy the mutual joy of family living together, which is the essence of life in marriage. Family members are separated during the flight, the first hours of arrival in the host State while the migration authorities are considering the application for asylum, as well as for some time after the three-year waiting period (or, as in the present case, for two months before this period), while the authorities make a decision.
Despite the fact that a "revision clause" was introduced into the Law so that the three-year waiting period could be revised, at the latest during the 2017/18 parliamentary year, it seems that the sharp reduction in the number of asylum seekers in 2016 and 2017 did not contribute to any revision of the three-year waiting rule.
(ii) The individual situation of the applicant. As for the special circumstances of the persons affected by this case, it was obvious that the applicant and his spouse had been married for a long time, since they had been married for 25 years. The applicant fled Syria as a result of arbitrary violent attacks and ill-treatment of the civilian population. The applicant left his wife in Syria in order, according to him, to protect her from the hardships of moving, and also with the hope that she would be able to join him in the host State as soon as the applicant acquired a stable status in that country. With regard to the degree of ties with Denmark, the applicant had been living in this country for five months when he filed a family reunification application in 2015, and one year and three months when this application was rejected in September 2016. Thus, at the time in question, the applicant had limited ties with Denmark, and his wife had no ties with that country at all.
In its decision to refuse to grant the applicant permission to reunite with his spouse, the Danish Supreme Court took into account the applicable principles of article 8 of the Convention and relevant case law in family reunification cases. The Danish Supreme Court also noted that a number of other States parties to the Convention had similar rules and that the European Court had not yet decided to what extent such statutory waiting periods comply with Article 8 of the Convention. The Supreme Court of Denmark also took into account the preparatory materials for amendments to the legislation, which established a three-year waiting period for family reunification, and noted the background of these amendments. He agreed that the couple faced insurmountable obstacles to living together in Syria, but stressed that the obstacles to their joint family life were temporary. The applicant could have returned to Syria when the overall situation in the country would have improved. If the situation in Syria had not improved within three years from the date of granting the applicant a residence permit in Denmark, the applicant would normally have received the right to apply for permission to reunite with his family. If exceptional circumstances had arisen before the expiration of the specified three-year period, the applicant would have received permission to reunite with his family.
The European Court could not but note that after the amendments were made, the law did not allow for an individual assessment of the interest in family reunification in the light of the specific situation of the person concerned, except for an extremely limited list of exceptional situations. Also, the law did not provide for an assessment of the situation in the country of origin in order to determine the real prospects for the return of refugees or obstacles to such return. Thus, for the applicant, the legislative framework and the three-year waiting period were strict requirements, according to which the applicant experienced a long separation from his spouse, regardless of considerations of family integrity in light of the likely continued existence of obstacles to family life. It cannot be said that the applicant was given a real opportunity, in accordance with applicable law, to conduct an individual assessment of whether a shorter waiting period than three years was justified by considerations of family unity.
(iii) Conclusion. Having regard to the above, the Court was not convinced, despite the discretion granted to the Danish authorities, that the said authorities had established a fair balance of competing interests in the present case.
RESOLUTION
There was a violation of article 8 of the Convention in the case (adopted by 16 votes in favor, with one against).
The European Court also ruled unanimously that there was no need to separately consider the applicant's complaint of a violation of article 14 of the Convention, taken in conjunction with article 8 of the Convention.
COMPENSATION
In the application of article 41 of the Convention. The European Court awarded the applicant 10,000 euros in compensation for non-pecuniary damage.
Publication source: https://espchhelp.ru/blog/4241-m-a-v-denmark .
EMRK ' s afgørelse af 09.juli 2021 i sagen "M. A. mod Danmark" (klage nr. 6697/18).
I 2018 blev ansøgeren bistået i forberedelsen af klagen. Efterfølgende blev klagen meddelt Danmark.
I sagen blev en klage med succes behandlet om den uberettigede treårige ventetid, Der er fastsat ved lov for familiesammenføring for personer under yderligere eller midlertidig beskyttelse, hvilket ikke giver mulighed for en individuel vurdering af sagens omstændigheder. Der var en overtrædelse af kravene i konventionens artikel 8 i sagen.
OMSTÆNDIGHEDERNE I SAGEN
Ansøgeren er en syrisk statsborger, der forlod dette land i 2015 til Danmark, hvor han fik "midlertidig beskyttelsesstatus" i et år i overensstemmelse med udlændingeloven (i det følgende benævnt loven), mens hans opholdstilladelse efterfølgende også blev forlænget med et år. Den Danske Migrationstjeneste fastslog ikke, at ansøgeren opfyldte kravene for at opnå en særlig "konventionsstatus" eller "beskyttelsesstatus", hvorefter en opholdstilladelse normalt blev udstedt i fem år. Efter fem måneders ophold i Danmark anmodede ansøgeren om at blive genforenet med sin familie, som bestod af hans kone og to voksne børn. Hans ansøgning blev afvist, fordi ansøgeren ikke havde haft opholdstilladelse i de sidste tre år, som krævet ved lov, og fordi der ikke var ekstraordinære grunde til ellers at tillade familiesammenføring. Sagsøgeren uden held appelleret afslag på tilladelse til at genforene med sin ægtefælle, indtil Højesteret i Danmark, som afgjorde i 2016.
I 2018, have boet i Danmark i lidt over to år og ti måneder, ansøgeren indgivet en ny ansøgning om familiesammenføring. Efter de korrekte dokumenter blev indsendt, ansøgerens ægtefælle fik tilladelse, og hun kom ind i landet.
JURIDISKE SPØRGSMÅL
Med hensyn til overholdelse af konventionens artikel 8. Den Europæiske Domstol har ikke tidligere behandlet spørgsmålene om, hvorvidt kravene i konventionens artikel 8 og i bekræftende fald i hvilket omfang den treårige ventetid, Der er fastsat i loven for familiesammenføring for personer under yderligere eller midlertidig beskyttelse, er opfyldt.
(a) retspraksis vedrørende materielle krav til familiesammenføring. Retten stillede generelt spørgsmålstegn ved, om der var en positiv forpligtelse for deltagerstaten til at garantere familiesammenføring, hvis en eller flere af følgende omstændigheder opstod::
- familielivet opstod på et tidspunkt, hvor de interesserede personer indså, at migrationsstatus for en af dem var sådan, at fortsættelsen af familielivet i værtsstaten helt fra begyndelsen ville være tvivlsomt;
- den person, der anmodede om tilladelse til familiesammenføring, havde begrænsede bånd til værtsstaten, hvilket normalt var underforstået, hvis denne person var i landet i kort tid og ulovligt;
- der var ingen uoverstigelige omstændigheder for familieophold i oprindelseslandet for personer, der anmodede om tilladelse til at genforenes;
- den person, der anmoder om tilladelse til familiesammenføring (sponsor), kunne ikke bevise, at han har tilstrækkelig og permanent indkomst, som ikke er sociale ydelser, til at betale de grundlæggende udgifter til vedligeholdelse af sine familiemedlemmer.
Samtidig var den Europæiske Domstol klar til at erkende, at der var en positiv forpligtelse, hvis der var en kombination af følgende omstændigheder:
- den person, der anmodede om tilladelse til familiesammenføring, havde en stabil stilling i modtagerstaten eller stærke bånd til dette land;
- familielivet allerede er etableret, når den anmodende person har nået en stabil position i modtagerstaten;
- både den anmodende person og hans familiemedlemmer, der allerede havde bopæl i den anmodende stat på tidspunktet for indgivelsen af ansøgningen;
- børn deltog i sagen, fordi deres interesser fik særlig betydning;
- der var uoverstigelige eller betydelige hindringer for familieophold i oprindelsesstaten for den person, der anmoder om familiesammenføring.
(B) grænser for skøn. Den Europæiske Domstol, der traf præcedensafgørelser om sådanne spørgsmål, måtte overveje grænserne for den skønsbeføjelse, der blev tildelt staten. Flere faktorer blev taget i betragtning.
i) konventionen og gældende retspraksis. Der var flere argumenter for at give staterne bred skønsbeføjelse. For det første garanterer konventionens artikel 8 ikke absolutte rettigheder. Når det kommer til migration, kan denne regel ikke betragtes som at pålægge staten en generel forpligtelse til at respektere valget af et ægtepar i det land, hvor de har deres fælles bopæl, eller at tillade familiesammenføring her i landet. Den Europæiske Domstol har gentagne gange anerkendt, at migrationskontrol er et legitimt formål med statslig indblanding i retten til respekt for familielivet i henhold til konventionens artikel 8. Det samme gælder for positive forpligtelser. For det andet anerkendte EU-Domstolen, at migrationskontrol tjener de generelle interesser for landets økonomiske velbefindende, og i forhold til denne kontrol får staten normalt et bredt skøn.
Samtidig kan den generelle situation med vold i en bestemt stat være så anspændt, at den berettiger den konklusion, at enhver person, der vender tilbage til staten, vil være i fare for mishandling i strid med kravene i konventionens artikel 3 udelukkende på grundlag af hans tilstedeværelse i landet. Den absolutte karakter af den ret, der er sikret ved konventionens artikel 3, giver ikke mulighed for undtagelser eller begrundelser eller afvejning af interesser. Følgelig kan den øgede strøm af migranter ikke frigøre staten fra de forpligtelser, der er fastlagt i nævnte konventionsbestemmelse. I princippet kan denne faktor også begrænse staternes skønsbeføjelse til at bestemme en rimelig balance mellem de modsatte interesser ved familiesammenføring og interesserne for migrationskontrol i overensstemmelse med konventionens artikel 8, skønt i perioder med massiv tilstrømning af flygtninge og betydelige ressourcebegrænsninger, værtsstater bør være i stand til at påtage sig, at rækkevidden af deres skøn omfatter muligheden for at yde den beskyttelse, der er omhandlet i konventionens artikel 3, til et større antal personer i forhold til overholdelsen af de interesser, der er omhandlet i konventionens artikel 8 om familiesammenføring af nogle af disse personer. Desuden bør overvejelser vedrørende proceduremæssige krav i overensstemmelse med konventionens artikel 8 til behandling af flygtningeansøgninger om familiesammenføring ligeledes gælde for personer, der er omfattet af yderligere beskyttelse, herunder personer, mod hvem der er risiko for behandling i strid med konventionens artikel 3 på grund af den generelle situation i deres hjemland, og hvis denne risiko ikke har været midlertidig, men tilsyneladende permanent og varig.
- kvaliteten af den parlamentariske og retslige kontrol. Den Europæiske Domstol har gentagne gange bemærket, at dens kompetence inkluderer overvejelse af beslutninger truffet af staternes lovgivende organer, og den vurderede også kvaliteten af parlamentarisk og retslig kontrol af behovet for en specifik foranstaltning. Den Europæiske Domstol påpegede også, at protokol nr.15 til konventionen om ændring af den, herunder øget opmærksomhed på nærhedsprincippet og Doktrinen om skønsbeføjelse, skulle træde i kraft den 1. August 2021.
- graden af konsensus på nationalt, internationalt og europæisk plan om anvendeligheden i den foreliggende sag. Den Europæiske Domstol fandt ingen fælles grunde på statsligt, internationalt og europæisk plan i forhold til ventetiden for familiesammenføring.
iv) konklusion. Under hensyntagen til ovenstående fandt Domstolen, at de deltagende stater bør have en bred skønsmargen ved afgørelsen af, om der skal anvendes en ventetid for familiesammenføring, hvis anmodningen om genforening indgives af en person, der ikke har flygtningestatus, men nyder yderligere beskyttelse eller, som det er tilfældet med ansøgeren, midlertidig beskyttelse.
Ikke desto mindre kan den skønsbeføjelse, som staterne har på dette område, ikke være ubegrænset og skal vurderes i lyset af den trufne foranstaltnings proportionalitet. Selvom EU-Domstolen ikke så nogen grund til at anfægte rationaliteten i den toårige ventetid, der ligger til grund for artikel 8 i Rådet for Den Europæiske Unions direktiv 2003/86/EF "om retten til familiesammenføring" (tre år blev kun betragtet som tilladt som en undtagelse), hvis vi taler om perioder, der overstiger den specificerede periode, bliver uoverstigelige hindringer for gennemførelsen af familielivet i oprindelseslandet gradvist vigtigere, når man vurderer parternes rimelige balance mellem interesser. Selv om konventionens artikel 8 ikke kan anses for at pålægge de statslige myndigheder en generel forpligtelse til at give tilladelse til familiesammenføring på dens område, bør konventionens krav finde anvendelse i praksis og være effektive og ikke teoretiske og illusoriske, når de anvendes i en bestemt sag.
Desuden bør ovennævnte vurdering af parternes rimelige interesseafvejning indgå i beslutningsprocessen, som i tilstrækkelig grad garanterer den fleksibilitet, hurtighed og effektivitet, der er nødvendig for at overholde sagsøgerens ret til respekt for familielivet, jf.konventionens artikel 8.
C) anvendelsen af ovennævnte principper i den foreliggende sag. Det centrale spørgsmål var, om de danske myndigheder ved at afvise ansøgerens ansøgning om familiesammenføring i September 2016 på grund af behovet for at overholde den treårige ventetid havde sikret en rimelig balance mellem individets og samfundets modstridende interesser som helhed. Sagsøgerens interesse var at genforenes med sin familie så hurtigt som muligt, mens de danske myndigheder forsvarede deres interesse i at kontrollere migration som en måde at beskytte den fælles interesse, det vil sige at sikre landets økonomiske velfærd samt en måde at garantere en effektiv integration af beskyttede personer for at bevare samfundets samhørighed. Med hensyn til det sidstnævnte punkt skal det dog huskes, at familiesammenføring også kan tjene til at bevare samfundets samhørighed og fremme integrationen af udlændinge i samfundet.
i) lovgivningsmæssige rammer og politiske rammer. EU-domstolen så ikke nogen grund til at anfægte den danske rets skelnen mellem på den ene side personer, der er beskyttet som følge af en individuel trussel, nemlig dem, der har flygtningestatus i henhold til FN ' s konvention om flygtningestatus, og på den anden side personer, der har modtaget beskyttelse som følge af en generel trussel, den såkaldte midlertidige beskyttelsesstatus.
Den Europæiske Domstol fandt også, at de generelle begrundelser for de juridiske normer for status som midlertidig beskyttelse var baseret på behovet for at kontrollere befolkningens migration, der tjente de fælles interesser for landets økonomiske velbefindende, samt behovet for at sikre en effektiv integration af beskyttede personer for at bevare social enhed. Da den treårige ventetid for familiesammenføring trådte i kraft i 2016, havde den danske lovgiver desuden ikke mulighed for i henhold til gældende retspraksis at få nogen klar vejledning om, hvorvidt en sådan lovgivningsmæssig begrænsning var i overensstemmelse med konventionens artikel 8, og i bekræftende fald i hvilket omfang.
Den treårige ventetid var imidlertid, selv om den var midlertidig, efter alle standarder en lang periode med adskillelse fra familien, da de familiemedlemmer, der forblev væk, boede i et land, hvor vilkårlige brutale angreb og mishandling af civilbefolkningen fandt sted, og det blev erkendt, at der var uoverstigelige hindringer for familiesammenføring i dette land. Derudover vil den faktiske periode med familieseparation uundgåeligt være endnu længere end den angivne ventetid og vil forværre kløften i familielivet og også, som i det foreliggende tilfælde, ødelægge den gensidige glæde ved at bo sammen, hvilket er essensen af livet i ægteskabet. Familiemedlemmer er adskilt under flyvningen, de første timer af ankomst i værtsstaten, mens migrationen myndigheder overvejer ansøgningen om asyl, samt i nogen tid efter den treårige ventetid (eller, som i det foreliggende tilfælde, i to måneder før denne periode), mens myndighederne træffe en beslutning.
På trods af at der blev indført en" revisionsklausul " i loven, så den treårige ventetid kunne revideres senest i parlamentsåret 2017/18, ser det ud til, at den kraftige reduktion i antallet af asylansøgere i 2016 og 2017 ikke bidrog til nogen revision af den treårige venteregel.
II) ansøgerens individuelle situation. Hvad angår de særlige omstændigheder for de personer, der er berørt af denne sag, var det indlysende, at sagsøgeren og hans ægtefælle havde været gift i lang tid, da de havde været gift i 25 år. Ansøgeren flygtede fra Syrien som følge af vilkårlige voldelige angreb og mishandling af civilbefolkningen. Ansøgeren forlod sin kone i Syrien for, ifølge ham, at beskytte hende mod vanskelighederne ved at flytte, og også med håb om, at hun ville være i stand til at slutte sig til ham i værtsstaten, så snart ansøgeren fik en stabil status i dette land. Med hensyn til graden af bånd til Danmark havde ansøgeren boet her i landet i fem måneder, da han indgav en ansøgning om familiesammenføring i 2015, og et år og tre måneder, da denne ansøgning blev afvist i September 2016. På det pågældende tidspunkt havde sagsøgeren således begrænsede bånd til Danmark, og hans kone havde slet ingen bånd til dette land.
I sin afgørelse om at nægte ansøgeren tilladelse til at blive genforenet med sin ægtefælle tog Højesteret hensyn til de gældende principper i konventionens artikel 8 og relevant retspraksis i familiesammenføringssager. Højesteret bemærkede også, at en række andre stater, der er parter i konventionen, havde lignende regler, og at EU-Domstolen endnu ikke havde besluttet, i hvilket omfang sådanne lovbestemte ventetider er i overensstemmelse med konventionens artikel 8. Højesteret tog også hensyn til de forberedende materialer til ændringer af lovgivningen, som fastsatte en treårig ventetid for familiesammenføring, og noterede sig baggrunden for disse ændringer. Han var enig i, at parret stod over for uoverstigelige hindringer for at bo sammen i Syrien, men understregede, at hindringerne for deres fælles familieliv var midlertidige. Ansøgeren kunne være vendt tilbage til Syrien, når den generelle situation i landet ville have forbedret sig. Hvis situationen i Syrien ikke var blevet bedre inden for tre år fra datoen for ansøgerens opholdstilladelse i Danmark, ville ansøgeren normalt have fået ret til at ansøge om tilladelse til at blive genforenet med sin familie. Hvis der var opstået ekstraordinære omstændigheder inden udløbet af den angivne treårsperiode, ville ansøgeren have fået tilladelse til at genforene sig med sin familie.
EF-Domstolen kunne ikke undlade at bemærke, at loven efter ændringerne ikke tillod en individuel vurdering af interessen for familiesammenføring i lyset af den pågældende persons specifikke situation, bortset fra en ekstremt begrænset liste over ekstraordinære situationer. Loven indeholdt heller ikke en vurdering af situationen i oprindelseslandet for at bestemme de reelle udsigter til flygtninges tilbagevenden eller hindringer for en sådan tilbagevenden. For sagsøgeren var de lovgivningsmæssige rammer og den treårige ventetid således strenge krav, hvorefter ansøgeren oplevede en lang adskillelse fra sin ægtefælle, uanset hensyn til familiens integritet i lyset af den sandsynlige fortsatte eksistens af hindringer for familielivet. Det kan ikke siges, at sagsøgeren i overensstemmelse med gældende lovgivning fik en reel mulighed for at foretage en individuel vurdering af, om en kortere ventetid end tre år var berettiget af hensyn til familiens enhed.
III) konklusion. På baggrund af ovenstående var Domstolen ikke overbevist om, at de nævnte myndigheder trods de danske myndigheders skønsbeføjelse havde skabt en rimelig balance mellem konkurrerende interesser i den foreliggende sag.
BESLUTNING
Der var en overtrædelse af konventionens artikel 8 i sagen (vedtaget med 16 stemmer for, med en imod).
Den Europæiske Domstol fastslog også enstemmigt, at der ikke var behov for særskilt at behandle sagsøgerens klage over en overtrædelse af konventionens artikel 14, taget sammen med konventionens artikel 8.
KOMPENSATION
Ved anvendelsen af konventionens artikel 41. Den Europæiske Domstol tildelte sagsøgeren 10.000 euro i erstatning for ikke-økonomisk skade.
Publikationskilde: https://espchhelp.ru/blog/4242-m-a-mod-danmark .
